самым говорим вам пред лицом всего народа. С кем вы? С царским
правительством, которое собирает и пускает в дело все силы для подавления
народного движения, или с народом, который готовится призвать царское
правительство к беспощадному суду? Помните, граждане, кто не с народом, тот
враг его.
Долой войну! Долой переговоры с царем! Долой Государственную Думу! Да
здравствует Учредительное Собрание! Да здравствует всеобщее, равное, прямое
и тайное избирательное право! Да здравствует народная милиция! Да
здравствует революция!*
/* Издано в количестве 20 тыс. СПБ. Группой РСДРП, в июне 1905 г. (под
заявлением рабочими собираются подписи. Присоединяйтесь, товарищи!
Позаботьтесь о том, чтобы подписи были от многих тысяч)./
"Социал-демократ"*159 N 9,
7 июля 1905 г.
ОТКРЫТОЕ ПИСЬМО ПРОФЕССОРУ П. Н. МИЛЮКОВУ*/*160
/* Написанное в августе 1905 г. письмо это было "нелегально" издано
несколькими организациями нашей партии. Напечатано в книге "Наша революция"
1906. СПБ изд. Глаголева./
В день опубликования написанной с соизволения Константина Петровича
Победоносцева*161 конституции вы, господин профессор, нашли необходимым
выступить пред лицом русского "общества". Газета, которая обслуживает часть
русской оппозиционной интеллигенции, доставила вам трибуну. Я не считаю
"Сын Отечества", несмотря на его популярность, политически влиятельной
газетой, за которую ответственна какая-либо реальная политическая сила. Я
отнюдь не думаю также, что вы являетесь официальным выразителем
какой-нибудь партии или что вы можете давлением вашего голоса повернуть
либеральную партию на угодный вам путь. Другими словами, я не считаю вас
вождем. Если, тем не менее, я нахожу необходимым обратиться к вам с этим
открытым письмом, то по той единственной причине, что ваша мысль,
движущаяся по линии наименьшего сопротивления, формулирует политические
предрассудки, которые у вас нет права считать вашей личной собственностью.
Если бы не выступили вы, выступил бы другой. Ибо - и с этим вы не станете
спорить - раз в обществе широко распространен какой-нибудь предрассудок,
всегда отыщется профессор, способный его авторитетно формулировать, и
всегда найдется либеральная редакция, готовая свою коллективную
беспринципность укрыть за индивидуальный авторитет. Это в порядке вещей, г.
профессор!
В начале вашего письма вы разрешаете разно оценивать акт 6 августа*,
преуменьшать и преувеличивать его значение, но не разрешаете одного:
отрицать, что этим актом "перейдена какая-то грань, что сегодня мы по
другой стороне того перевала, по которому шли вчера" - и что "назад, на ту
сторону исторического ската, на вчерашнюю, уже возврата быть не может".
/* Акт 6 августа об учреждении Государственной Думы./
Вся либеральная и полулиберальная пресса вместе с вами утверждает, что
"Рубикон перейден". - "Свершилось!" - Что же собственно "свершилось"? Кто
перешел и какой Рубикон? Возвращение к прошлому невозможно, говорите вы.
Почему невозможно? - И для кого невозможно?
Невозможен ли для реакции возврат на путь чистого абсолютизма? И если
невозможен, то почему? По общим ли причинам: - нужны деньги, нарастает
революционная стихия, - или же потому, что отныне у нас есть высочайшая
бумага 6 августа? Если вы имеете в виду общие причины, то они существовали
и до 6 августа, - и уж, разумеется, мы не станем спорить против того, что
абсолютизм неизбежно должен пойти на слом. Но когда и как? Общие причины
этого не предрешают. Они предоставляют практическое решение этого вопроса
инициативе, смыслу и отваге живых организованных и сознательных
политических сил. Думаете ли вы, что сам манифест делает невозможным
возврат к прошлому? Но каким образом? Что изменяет он в соотношении сил
реакции и революции? Передает ли он народу какую-либо материальную власть,
которой он не владел бы раньше? Нет, не передает. Связывает он руки
бюрократии? Нет, не связывает. Вы обнаруживаете лишь дурной умственный
навык, г. профессор, когда полагаете, что можно установить между двумя
социально-историческими эпохами водораздел из папье-маше. Абсолютизм
опирается сегодня, как и до 6 августа, на бюрократический аппарат, на суды,
на жандармерию, на армию. Пусть ему суждено погибнуть, но пока у него в
руках эти орудия господства, - он хозяин. Он может призвать и отослать,
позволить высказаться и запретить.
Исторический Рубикон бывает действительно перейден лишь в тот момент, когда
материальные орудия господства переходят из рук абсолютизма в руки народа.
Но такие вещи, г. профессор, никогда не совершаются посредством подписания
пергамента. Такие вещи происходят на улицах. Они осуществляются в бою. Они
разрешаются путем победы в столкновении народа с бронированной реакцией.
Если мы попробуем понять Великую Французскую Революцию, г. профессор
истории, мы признаем, что Франция перевалила через рубеж не 8 августа*162,
когда Людовик XVI подписал "манифест" о созвании Генеральных Штатов, а 14
июля, когда народ Парижа вооружился и встал материальной силой на защиту
своих прав. И, наконец, полная и решительная победа, это - восстание 10
августа*163, низвергшее монархию. 14 июля, 10 августа - вот где
действительные, реальные вехи французской свободы, а вовсе не декреты и
пергаменты, которые бумажным роем вились над ареной этих суровых
столкновений.
Если мы обратимся к событиям 48 года, то мы должны будем признать, что
историческим водоразделом был не манифест Фридриха-Вильгельма IV Прусского,
созвавший архаический Соединенный Ландтаг*164, но день победоносной уличной
революции 18 марта*165. И память истории, отбросив все канцелярские даты,
сохранила дни 14 июля, 10 августа и 18 марта, как праздники торжествующей
свободы.
Роковая грань перейдена, думаете вы. Позиции завоеваны. И "было бы
непростительной политической ошибкой оставить эти позиции без защиты - или
даже очистить их без боя, как, повидимому, хотели бы те, кто рассчитывает
занять главную позицию непосредственно".
"В России сегодня родился "народный представитель", - продолжаете вы, - и
этого факта не уничтожат никакие толкования ни справа, ни слева". И вы
предлагаете тем, которые с вами, отстоять представителя от ударов справа и
слева. А г. Сыромятников*166 пишет в один день с вами в "Слове"*167: "Две
крайних партии будут уничтожать его (государственное самоуправление), и
нам, прогрессивному центру, придется охранять последовательность действий
нового законодательного аппарата от попыток дискредитировать его и
уничтожить"*.
/* Статья называлась "Заметки писателя" и была помещена в "Слове" от 7
августа 1905 г./
"Говорить, что мы ничего не приобрели с изданием закона, - пишете вы, г.
профессор, - значило бы помогать его противникам справа". А г. Сыромятников
комментирует и дополняет: "Реакционеры и социалисты-республиканцы
соединятся, может быть, в трогательном союзе против первых попыток русского
правового строя". Как всякий либеральный писатель, вы, г. профессор,
адресуетесь с вашим письмом к так называемому "обществу" и говорите ему:
будь "на своем посту!". Выбирай представителей для охраны твоих прав! Но
обращаясь к "обществу", вы строите ваше письмо так, точно убеждаете в
чем-то весь народ. На самом же деле вы конспирируете на либерально-газетном
жаргоне с имущим обществом против народа. Это утверждение кажется вам
пристрастным и несправедливым? Между тем, оно точно формулирует смысл вашей
статьи. Минуту внимания, г. профессор!
Вы убеждаете не народные массы, так как они лишены избирательных прав. Они
не могут бойкотировать Думу, так как Дума бойкотирует их. Действительные
выразители народных интересов, если бы и хотели, не могут попасть в
Государственную Думу. Это ваша Дума. Это учреждение господствующих, имущих,
эксплоатирующих классов. Сознательный пролетариат, который ясно и
недвусмысленно выразил свое отношение к Государственной Думе, когда она
была еще проектом, следующим образом формулировал в "заявлении
представителям земств и дум" свое отношение к тем наделенным правами
политического предательства гражданам, которые примут участие в выборах:
"Принять участие в выборах гласных (совещательный) Государственной Думы
значит признать всевластие царского правительства. Принять участие в
выборах гласных Государственной Думы значит одобрить наглое лишение народа
избирательных прав. Принять участие в выборах гласных Государственной Думы
значит открыто перейти в лагерь царского правительства. Мы, рабочие,
торжественно заявляем, что будем считать врагом народа всякого, кто примет
участие в постыдной комедии выборов в Государственную Думу".
Так говорят передовые рабочие. Если вы, г. профессор, имеете хотя
какое-нибудь понятие о настроении народных и особенно пролетарских масс, вы
согласитесь, что этот голос найдет в них самый широкий отклик. Но если так,
то вы должны были десять раз подумать прежде, чем выступить на политический
форум и сказать имущим, эксплоатирующим классам: "Несмотря на то, что
избирательный закон отрезывает вас от масс; несмотря на то, что рабочие
массы не только не склонны дать вам мандат нравственного доверия, но
заранее объявляют предательством самый акт участия в выборах; несмотря на
то, что у вас не может быть опоры вне народа; несмотря на то, что разрыв с
ним означает для вас политическую смерть, - выбирайте, выбирайте, чтобы
быть на своем посту, выбирайте во имя пергамента 6 августа, игнорируйте
голос слева, который есть голос самого народа".
Государственная Дума составится из наиболее обеспеченных элементов
оппозиции, отделенных политическими привилегиями от народа и не
заинтересованных непосредственно в уничтожении ценза. В то время как правое
крыло либеральной партии, приобщившись к власти, начнет сплетать свои корни
с корнями царской бюрократии, вы, конституционалисты-демократы, гг.
Петрункевичи, Родичевы и Милюковы, будете на левом крыле - да, г.
профессор, в Думе вы, к вашему ужасу, окажетесь на крайней левой, потому
что остальные будут еще более косны, чем вы, - вы будете производить
бессильный оппозиционный шум, прикрывать сделку реакции с либерализмом
патетической фразеологией, обманывать народ фиктивными перспективами
безболезненного перехода через бюрократию и плутократию к демократии.
Призывая теперь эксплоатирующие классы использовать дарованные им
политические привилегии, открыто становясь на почву царского избирательного
закона, этого юридически оформленного раскола между имущей оппозицией и
народной революцией, вы в то же время цинично призываете к единению и
пугаете опасностью разброда.
Что это значит, милостивый государь?
Царское правительство вручает вам конец петли, закинутой на шею народа, а
другой конец оставляет в своих кровавых руках. И вот выступают профессора
истории, которые должны бы знать, чем кончались для народа такие
эксперименты, - и направо призывают приобщиться к веревке, а налево взывают
к единению. Я назвал бы это политическим бесстыдством, если б хотел быть
резким, г. профессор!
История ничему не научает своих профессоров. Ошибки и преступления
либерализма интернациональны. Вы повторяете то же, что ваши предшественники
делали в вашем положении полвека назад. Вожди прусской буржуазии думали,
как и вы, что королевское слово составляет тот рубеж, после которого
невозможен возврат к прошлому, и потому очень мало заботились о таких
"вульгарных" вещах, как вооружение победившего народа и разоружение
побежденной реакции. Они с ясным лбом игнорировали голоса "слева". Вы
знаете, к чему это привело? К тому, что абсолютизм вернул себе львиную долю
своей до-мартовской власти. Это обнаружилось очень скоро и очень явственно.
В конце пятидесятых годов, через 10 лет после 48 года, корона третировала
палату с величайшим презрением. Палата отказывала в деньгах, а корона,
игнорируя постановления палаты, распоряжалась народными средствами, как
своим кошельком. Либеральные мудрецы, профессора истории, морали и
государственного права громко и красноречиво кричали, что это возврат к
