засочилась кровь: верный признак сильного внутреннего напряжения, давление
подскочило...
- Не нужно нервничать, - уже без всякого развязного цинизма сказал
он. - Тебя же учили не только ручками-ножками махать. Предлагал же тебе
разговор профессионалов - не согласилась. А теперь в тюрьму, в бывшие
подвалы КГБ.
Слышала?.. Ничего ты не слышала. Успокойся, внутренняя тюрьма не в
подвалах.
Сидеть будешь на третьем этаже... Или тебе трусики вернуть, с
ампулой? Хочешь, сам надену? И ампулу в ротик твой положу да зажму, чтоб
не выплюнула. Оболочка у этой штуки рассасывается, правда?
- Не хочу, - вымолвила она.
Заремба взял ее левую, вправленную руку, примкнул наручником к петле
над дверью и пересел за руль, запустил двигатель.
- А работать на нас - хочешь? Не понял?
Ева попросила носовой платок и стала промокать кровь на лице, едва
шевеля непослушными пальцами.
- Ладно, подумай, - согласился он. - Только не долго, сутки, сама
понимаешь, если согласишься, придется объяснять свое долгое отсутствие,
доказывать по минутам... И не надейся, свои тебя не спасут. Я лучше сожру
тебя вместе с трусами, но не отдам.
Дежурный оперативник едва успевал хватать трубки телефонов и даже по
такому "нагреву" можно было определить, что в конторе начинается шторм.
Заремба приказал ему еще на пять минут взять на себя эту ударную волну,
сам же содрал пиджак и упал в кресло. Для тщательной проработки всех
сообщений - текущих, срочных и особо важных - не хватило бы и пары часов,
поэтому он не стал даже открывать папки, сложенные в отдельные стопки по
значимости информации. Сидел, тупо глядя перед собой, шевелил языком
сломанный зуб, державшийся на мягких тканях челюсти. Шатал, пока не
оторвал его, и сразу же во рту ощутился сладковатый вкус крови. Он
выплюнул зуб на ладонь: золотая коронка и в самом деле была давно съедена
и оставался лишь тонкий желтый ободок.
В кабинет вошел дежурный опер с пистолетом в руке.
- Шеф требует к себе, - сказал он. - Ему доложили, что вы здесь.
- Сейчас пойду, - отвлеченно выговорил он, сглатывая кровь.
- Ваш пистолет привезли из Дома Правительства. Говорят, вы его забыли
на пропускном пункте.
- Старый стал, - пробурчал Заремба. - Ничего уже не помню...
Еще во всю бушевала "Гроза" на Ленинградской АЭС, а приходилось
объявлять новую, в "бермудском треугольнике".
Все люди из подразделения Зарембы были задействованы в Питере,
поэтому в Карелию вылетела сборная команда из многих отделов. Едва
уместились в самолете ЯК-40, вылетевшем спецрейсом из Москвы прямо к месту
событий - на брошенный военный аэродром. Предупрежденная диверсия на
атомной станции, а потом еще и штурм "логова"
диверсионно-разведывательного формирования всколыхнул контору и фамилия
Зарембы билась под потолками высоких кабинетов, как случайно залетевшая
птица.
Знающие толк в оперативном деле, способные понять и оценить
произошедшее начальники тихонько поздравляли виновника переполоха, однако
сам он, не менее других ошеломленный стремительными действиями Поспелова,
все время чувствовал смутное беспокойство и выглядел хмурым, озабоченным -
в точности как спецпрокурор, летевший в составе сборной команды. Не так-то
прост был "бермудский треугольник", чтобы покончить с ним одним махом,
одним даже самым удачным штурмом. Да, предотвратить акцию пришельцев -
диверсию на станции - при наличии информации, умных голов императивности
было легче - это всего лишь один вектор приложения сил таинственных еще
пока обитателей "треугольника". Даже по той скудной информации, которую
успели добыть в Карелии, подобных областей деятельности у них не менее
десятка. Так что торжествовать победу было еще рано.
Группа быстрого реагирования, тоже сборная, вылетела двумя часами
раньше и уже приступила к негласному прочесыванию и розыску оставшихся в
сопках и необнаруженных пришельцев. Объявлять крупномасштабную операцию
"Гроза-2" не имело смысла, хотя отдельные ее механизмы были приведены в
действие - дополнительными нарядами перекрыта государственная граница,
усиленные сотрудниками спецслужбы милицейские кордоны взяли под контроль
все дороги, а поднятый в воздух самолет-разведчик вел тщательное
наблюдение за районом.
Конторское руководство относилось к произошедшему весьма сдержанно:
всех смущала пожарная десантура, отличившаяся в "бермудском треугольнике",
и позиция Зарембы, утверждающего, что в данном случае даже самый крутой
спецназ не принес бы лучших результатов.
Основные претензии пока высказывались лишь по поводу почти полной
ликвидации диверсионно-разведывательного формирования - так теперь
именовались "драконы".
Единственный пленный не совсем устраивал начальство, и потому Зарембе
строго-настрого приказали оставшихся "диверсантов" брать только живыми.
Вся эта прилетевшая сюда к шапочному разбору гвардия была Зарембе
давно знакома, в чем-то близка и понятна - мужики где-то в глубине души
своей все понимали и принимали, но были уже в том состоянии и положении,
что не могли безрассудно отдаться стихии чувств. Да, им еще позволялось
совершать необдуманные поступки, но только из ряда неофициально
разрешенных, например, они могли собраться в сосновом бору, раскупорить
бутылку водки и, дожидаясь, когда дожарятся шашлыки, выпить, закусывая
крупнонарезанным куском хлеба. В этом мужицком деле чувствовалось еще
что-то от прошлого, от вечного - чарка вина после битвы, братина на пиру,
сто наркомовских граммов; однако уже курился сладкий, дразнящий дымок от
шашлычниц, предусмотрительно притащенных сюда из столицы расторопными
адъютантами и просто прихлебателями. Да ведь и битвы-то не было...
И Заремба готов был поклясться, что все чувствуют это, хотя побывали
в подземельях, понюхали еще не выветрившийся запах пороха и со слепу
измазали ботинки в лужах вражеской крови, не успевшей впитаться в бетон. И
многие из этих людей, в прошлом оперов и вояк, испытывают невероятную
зависть к мальчишкам, к великовозрастным пацанам, опьяненным запахом
оружия и восторга победы.
Они все знают, что это уже не про них, и потому угасший воинский дух
потребует удовлетворения в виде наигранного и неприятного снобизма,
строгого соблюдения принципов морали и законности. Заремба думал так, ибо
испытывал эти чувства и с мстительным азартом к самому себе, раздразнивал
и унижал себя, уверяя, что не способен плюнуть на все, без явной нужды
обвешаться доспехами и оружием, красоваться и качать свои права.
В первый день пребывания в Карелии столичная команда еще как-то
сдерживала себя, отдавая дань истинным победителям, однако уже на
следующий обвыклась и вспомнила о своем начальствующем положении. Дело в
том, что о десантуре - неких только что зачисленных контрактниках - только
говорили, но никто ее из начальства в глаза не видел, в том числе и сам
Заремба. Едва самолет из Москвы приземлился, скромные герои в тот же час
удалились в сопки за аэродромом, прихватив с собой двух своих убитых
товарищей, оружие, амуницию и кое-какие трофейные вещи. Они почемуто не
хотели мозолить начальству глаза, и это расценивалось сначала как
природная русская застенчивость, вызывало уважение и даже восхищение. Но
на следующий день посланный за ними сотрудник вернулся ни с чем, объяснив,
что десантура не желает выходить из леса, а наоборот, собирается уходить в
свое село и просит у начальства единственного - дать вертолет, поскольку
нести на руках погибших неудобно, потому что живых осталось трое и им не
хватает одной пары рук для носилок. И тогда в руководстве спохватились,
что за суетой не то чтобы обидели, а недооценили подвиг добровольцев. Тут
же было решено всех шестерых Представить к орденам "За личное мужество", -
двоих посмертно, а бывшего пилота и теперь агента Витязя - к званию Героя
России. (Штатные сотрудники представлялись к наградам по отдельному
списку.) Известить об этом и привести наконец десантуру на аэродром
намеревались послать Зарембу и Поспелова, однако выяснилось, что они со
вчерашнего вечера уединились со спецпрокурором и будто тот делает
выволочку обоим, грозя возбудить уголовное дело за превышение служебных
полномочий, повлекших за собой смерть людей.
Законника кое-как удалось оттащить, отвлечь на деятельность
"пришельцев-диверсантов", а полковника со своим подчиненным отправить к
партизанам. Они ушли и будто в воду канули. Поведение десантуры да и
самого Зарембы начинало постепенно раздражать московскую команду и
особенно "главкома" - представителя от руководства конторы. А тут еще
вездесущий спецпрокурор добрался-таки и до контрактников, заявив, что
никакие они не военнослужащие, ибо оформление документов произведено
неправильно, приказ о зачислении в вооруженные силы не издан, и что
десантура - это незаконное вооруженное формирование, которое следует
немедленно разоружить и тех, кто выдал им стволы, привлечь к
ответственности.
Это и стало последней каплей в чаше терпения. Пока Заремба и Поспелов
уговаривали мужиков показаться начальству, оружие у десантуры было решено
изъять, как, впрочем, амуницию и все трофеи в виде "драконовского"
камуфляжа со скафандрами, парашютов и ранцевых двигателей. Зарембе
объявили об этом, когда он вернулся от партизан, и, мало того, обязали
провести разоружение, поскольку именно он посылал оружие в Карелию.
После этого спецпрокурор обещал допросить каждого в качестве
свидетеля, а "главком" посулил дать вертолет до села Покровского.
Заремба лишь пожал плечами и снова уединился с законником.
В полдень Поспелов вывел десантуру из леса и построил перед ангаром.
Расставаться со своими убитыми товарищами они не пожелали и положили
завернутые в парашюты тела рядом, на бетон рулежки.
Раненный Пашка по-прежнему находился на ферме и официально оружия не
получал, агент Витязь пока что выполнял задание Поспелова и лазил где-то в
сопках. На десантуру вышла посмотреть чуть ли не вся команда, и смотрели
как на пришельцев.
Мужики стояли в прожженных энцефалитках и драных, обветшавших
тельняшках, на ногах - стоптанные кирзачи.
А еще недавно Заремба видел их в "драконовском" камуфляже, ботинках и
даже скафандры были при них. "Главком" пожал им руки, постоял над
пятнистыми от крови "мумиями".
- Оружие надо сдать, мужики, - просто сказал Заремба. - Война для вас
кончилась.
- Это как - кончилась? - угрюмо спросил Азарий. - Война только
начинается. Я же говорил тебе: не то мы "логово" взяли. Где-то есть у них
основная база.
Его заявление расценили как нежелание разоружаться.
- Есть или нет - будем выяснять, - вступил "главком". - А вам спасибо
за службу. У нас в государстве есть кадровые спецназы, вот им и поручим
охоту на пришельцев.
- Так что, сдавать? - Азарий отыскал взглядом Поспелова.
- Мы же договорились, - сказал тот. - Сдавай.
Десантура свалила с плеч автоматы, неиспользованные гранатометы,
вывернула из карманов пистолеты, запасные магазины и радиостанции. Свалили
все в кучу на бетонку, в том числе и оружие убитых. Не поленились вытрясти
из рюкзаков остатки боеприпасов, вспомнили о ножах и тоже вернули. На этом
бы неприятная эта затея и кончилась, да подоспел законник со своими
принципами.
- А где же трофейное оружие? - спохватился он. - Так не пойдет,
ребята, надо сдать и трофейное, вместе с имуществом. Дело это подсудное,
так что несите и складывайте.
