"Вальтер", выстрелил у самого уха, чтобы струя ушла за дверь.
- На пол, на пол, - швырнул его на паркет. - Лицом вниз.
Мужики послушались, улеглись как положено, а Ева выбралась из-под
стола и снова поползла к окну, извиваясь как змея. Вывихнутые руки не
слушались, одна нога волочилась, но эта тварь словно не ощущала боли. В
самом деле нелюдь!
Заремба взял ее за волосы, вывернул голову назад.
- Сам бы выбросил в окно, да ты мне живая нужна.
И непроизвольно отшатнулся: Ева улыбнулась ему, щуря и так узкие
глаза.
Люди Лугового приехали минут через пять, забили мужиков в наручники и
свели в машину, затем унесли на руках Еву.
- Посадите ее в мою машину, - распорядился Заремба. - А этих - в
контору.
Здесь оставить засаду. Брать всех, кто придет.
Он снова позвонил Луговому, кратко, на эзоповом языке, обрисовал
ситуацию и спросил напоследок, нет ли в конторе какого-нибудь шума вокруг
скандала на правительственном заседании.
- Да нет, вроде бы все спокойно, - отозвался тот. - Ничего не
слыхать.
- Все равно, сходи в столовую, - посоветовал Заремба. - Послушай
радио.
Я позже перезвоню.
В конторской столовой можно было имеющему уши услышать или получить
всю информацию о внешней и внутренней жизни, в том числе и строго
секретную.
И если во всех прочих очередях России передавались домыслы и сплетни,
в этой очереди каждое оброненное слово можно было начертать на скрижалях.
Еву пристегнули наручниками к петле над задней дверцей - пока несли в
машину, успела кого-то укусить. Ехать с ней, несмотря на тонированные
стекла, все-таки было неприлично, - лицо в крови, - поэтому Заремба подсел
рядом и оставшейся от киллеров "фантой" умыл ее, стряхнул с платья пыль.
- Будешь хорошо себя вести - руки вправлю, - пообещал он. - Но все
равно теперь так уж не попрыгаешь. На всю жизнь будут застарелые вывихи.
Чуть неловко дернешься - сустав и вылетит.
Ее восточное лицо оставалось непроницаемым, разве что после мытья
апельсиновым напитком кожа пожелтела еще сильнее.
Заремба снял с пояса пейджер и повесил его на зеркало - вдруг
вспомнит о нем начальство и попросит позвонить, - вырулил на Сретенку и
покатил вперед, без определенной цели, до ближайшего тихого угла, сквера
или пустыря, где можно спокойно допросить пришелицу. И допрос начал уже по
дороге, предварительно вытряхнув сумочку Евы на пассажирское сиденье.
Кроме редкого, австрийского пистолета "литтл Том", помады, теней,
темных очков и прочих дамских принадлежностей, оказался паспорт на имя
Айны Исумото, уроженки Бурятии, с московской пропиской и удостоверением
помощника депутата Гоаударственной Думы.
- Почему же тебя зовут Евой? - спросил он, наблюдая за пассажиркой в
зеркало. - Или ты в самом деле первая женщина на Земле? И от тебя пойдет
новый человеческий род?
Она по-прежнему молчала, сидя с закрытыми глазами, будто молилась про
себя.
- Сказала бы хоть словечко, а то я твоего голоса не слышал. Ты хоть
порусски-то понимаешь? Шипишь, как змея, и больше ничего.
Под светофором он вскрыл пудреницу, затем помаду и тщательно осмотрел
столбик красящего вещества, попробовал проткнуть его шпилькой - не вышло:
маслянистая помада намазана только сверху, внутри твердый стержень. Это
мог быть портативный радиомаяк - штука у пришельцев обязательная.
- Извини, придется выбросить, - Заремба тронул машину и ловко
забросил помаду в кабину разгоняющегося рядом "москвича", затем резко
прибавил скорость и пошел вперед.
- Вас все равно уничтожат, - не открывая глаз, произнесла Ева.
- О, какой чудный голосок! - обрадовался он. - Да, когда-нибудь
обязательно уничтожат. Если за это дело взялись помощники депутатов - не
сомневаюсь. А мою голову тебе депутат заказал? Кстати, кто он? Да не
скрывай ты, говори. Это же легко установить, - Заремба показал трубку
сотового телефона. - Сейчас, прямо отсюда... Ну?
- Что вы от меня хотите? - она открыла глаза и сразу стало ясно - не
молилась, а скрывала боль. Прикованные к петле руки не давали покоя
суставам. Боевой каратистский дух ее сейчас упал, обнажив
чувствительность...
- Особенного ничего. Но кому потребовалась моя голова - любопытно. Ты
скажи, если человек этот подходящий, я, может, сам сниму и отдам, как
шляпу.
Он тоже наконец ощутил боль - в переносье, отчего начинался насморк.
Кажется, и два зуба в нижней челюсти расшатались, у одного, с золотой
коронкой, возможно, корень сломался: чте-то здорово качается, если трогать
языком, и ноет...
- Ты же не из шайки какой-нибудь, - продолжал Заремба. - Не шпана
уличная.
Чувствуется же почерк... Так давай говорить как профессионалы. А то
ты как партизанка... Я уже слишком старый, зубы съел в контрразведке. И
хитрый, еще потому что цыган по Национальности. Видишь, я твоих киллеров
сделал. Адама без звука взял и сразу расколол до задницы.
- Дерьмо собачье, - проговорила она.
- Это точно. С такими связываться нельзя, если хочешь дело сделать.
Но ты же это по молодости?.. Бывало и у меня. За один только страх
человека работать не заставишь, особенно в России. Хотя ты восточная
женщина, могла бы придумать комбинацию похитрее. Ты же основной
исполнитель акции? Тебе поручили снять с меня голову. Рассуждать "повезло
- не повезло" - это же не серьезно. Плохо сработала, вот и весь сказ.
Любителю можно простить, тебе - нет. Ни в одной разведке мира такого не
прощают. Думаю, у пришельцев из иной цивилизации дело с этим даже
построже.
Заремба сделал паузу, проезжая перекресток, заметил, что Ева уже не
скрывает боли, вероятно, она становилась мучительной: вздернутые вверх
руки беспокоили растянутые связки, а сустав на ноге распух, сделав
изящную, сильную ступню уродливой колотушкой. Верный признак разрыва
связок...
Миновав мост через Яузу, он повернул на набережную, в сторону парка -
места малолюдные в обеденное время.
- Так что выхода у тебя нет, - надо отвечать на вопросы, - вздохнул
он. - Ты же понимаешь, на тебе висит провал операции. А я сегодня победил.
Твои наемные убийцы - мелочь, жлобы. И Адам - дерьмо. Ясно, у тебя не было
времени основательно подготовиться и ликвидировать меня аккуратно. Поэтому
пришлось воспользоваться тем, что оказалось под рукой. Тебе же только
сегодня утром приказали меня убрать? Где-то после одиннадцати?
- Я не могу отвечать на ваши вопросы, - не сразу проронила Ева.
- А придется. Иначе отвезу тебя в контору, там наширяют уколов,
накачают всякой дрянью и ты расскажешь мне все, даже то, что сама забыла.
- Это не поможет.
- Ну! Еще как поможет. Недавно какая-то новая зараза появилась,
кстати, японского производства. Купили через третью страну. После первого
же укола - состояние полной откровенности. Пациент ощущает сильнейшее
сексуальное возбуждение и на почве этого отказывают самые мощные тормоза.
А у женщин - особенно... Слышала о таком зелье?
- Слышала... Но на меня не действует.
- Да ладно, не бойся, - усмехнулся он, показывая зубы. - Я же тебя
только запугиваю... Ты можешь не отвечать на мои вопросы. Молчи. Просто
молчи и все. А я пойму. Я же цыган, по глазам умею читать.
- Снимите наручники, - вдруг попросила она.
- Снять? Пожалуйста, - Заремба въехал в парк сквозь отсутствующий
пролет в металлической изгороди, загнал машину под сень старых лип. Не
спеша и грузно пересел к Еве на заднее сиденье.
- Болят суставы? - с циничной улыбкой спросил он и как бы со стороны
посмотрел на свою, в общем-то неприятную, мерзкую физиономию - таким он ей
должен казаться.
- Болят, - с покорностью призналась Ева.
Заремба бесцеремонно и грубо расстегнул кнопки на ее платье, залез
рукой за пазуху, ощупал - на шее никаких украшений и бюстгалтера нет,
грудь маленькая - два прыщика. Ева испытующе сузила глаза до темных щелок.
- Придется трусики снять,. - продолжал улыбаться он. - Красивые у
тебя трусики!
И отвернув подол, захватил жесткими пальцами тесемки на бедрах,
сдернул их до колен, преодолевая инстинктивное сопротивление, затем уже
аккуратно и бережно снял трусики с ног. Ева мгновенно расслабилась,
откинула голову на спинку сиденья.
Заремба поправил подол и, не сводя взгляда с ее лица, прощупал,
пропустил между пальцев резинку.
- Нет, ты молчи, - посоветовал он. - Я же все понимаю. Дурочка ты,
хоть и помощник депутата. Разве старого цыгана обманешь?
Под резинкой заднего треугольника трусов оказалась плоская
пластмассовая ампула с бесцветной жидкостью. Заремба упрятал ее на место,
а предмет женского туалета свернул, вложила пластиковый пакет и убрал в
карман.
- Поближе к сердцу, - гнусно усмехнулся. - А теперь можно и наручники
снять.
Махать руками не советую. И больно будет, да и бесполезно. Все эти
ваши "кия!" годятся для худосочного противника, килограмм на сорок. А во
мне весу - все сто тридцать.
Заремба отстегнул ее руки от петли, вытянул левую, и ощупав плечевой
сустав, резким движением поставил его на место.
Ева вскрикнула, вцепившись другой рукой в спинку, блеснула черным
глазом.
- Ничего, потерпи, - буркнул он. - У меня бабка костоправом была,
вывих вправить плевое дело.
Лоб Евы, рассеченный стеклом, покрылся испариной, закусила губу.
Правую руку Заремба вправлять не стал, рывком выдернул фотографию из
кармана.
- Он заказал мою голову?
Ева взглянула мельком, но этого было достаточно: она знала человека с
жилами на лбу в виде латинской "V".
- Молчи. Отвечать не обязательно. Я сам чувствую, когда горячо. Мне
вынесли приговор после правительственного совещания? Нет? Не знаешь?..
Понятно. Значит, за срыв диверсии на Ленинградской АЭС. Кто из ваших людей
работает в фирме "Нейтрон"? Ну, помогай, молча помогай, - он взял ее
правую, безвольную, горячую руку. - Поможешь - вправлю вывих. Ну?
Она отвернулась, показывая ему слабый, беззащитный затылок с короткой
стрижкой блестяще-черных жестких волос.
В этот миг пискнул пейджер и на табло появилась бегущая строка -
срочно позвонить дежурному оперативнику в собственную приемную. Это
насторожило Еву, то ли Заремба привыкал к ее лицу, то ли физическая боль
сняла с него желтизну восточной непроницательности.
Дежурный был взволнован или даже кем-то сильно взведен, поскольку
чуть ли не рявкнул в трубку:
- Слушаю!
- Что, рома, жарко в конторе? - спросил Заремба.
- Для вас есть срочная информация, - умерив пыл, сообщил опер. -
Весьма важная.
- Из Питера? - глядя на Еву, прислушивающуюся к разговору,
поинтересовался он: затылок у нее был выразительнее, чем лицо. Возможно, и
третий глаз где-нибудь прятался в смоляных волосах...
- По телефону не могу, товарищ полковник, - смутился дежурный. - Вам
приказано немедленно ехать в контору.
- А ты через не могу! - Заремба чуть развернул трубку, чтобы слышала
Ева. - Ну, говори! Разрешаю.
- Из Карелии. Там "логово" накрыли.
- Хорошо, сейчас приеду, - бросил он. - А с кем ты сейчас там
разговаривал?
- Со спецпрокурором.
- Что, сердитый?
- Не то слово. Там же гора трупов.
Заремба отключился, бросил на сиденье телефон.
- Слышала? И тут я вас сделал... Да ладно, слышала ведь! Накрыли мы
ваше "логово", разорили гнездо. Мне с тобой теперь и говорить-то не
интересно. Поедем в тюрьму.
Ева резко обернулась к нему - из подсохших разрезов на лбу и скуле
