неинтересно и бесстыдно просто.
Он угадывал за "вишневым" какую-то необыкновенную силу. Вечная власть
противоречия делала из него ненавистного противника и одновременно
возбуждала чувство уважения. Иная логика мышления соперника давала ту самую
пищу для ума. После встречи с Мамонтом полковник начал сомневаться, что
"вишневый" работает на Комиссара. Это было бы слишком просто для человека,
который блестяще проводит такие операции, как изъятие значка у Зямщица или
его похищение. Работать на Комиссара соглашались люди другого плана - чаще
всего неудачники, вечные капитаны или обманутые, как Капитолина.
Однако при этом полковник чувствовал, что "вишневый"- не одиночка,
вступивший в борьбу с мощным государственным аппаратом; за ним кто-то стоял,
а он лишь олицетворял чью-то силу. Если даже всю болтовню парапсихолога
поделить на "шестнадцать", его предупреждения и при этом имели значение.
Полковник убедился в этом, когда из-под наблюдения исчез Кристофер Фрич.
Фотографии наружной службы, как всегда, были плохого качества, но и на них
можно было различить фигуру танцующей женщины в купальнике, затем она же, в
плаще, рядом с Кристофером, а поодаль- "Москвич". Неяркий свет стер краски,
однако на крыле машины проблескивал вишневый отлив...
С такой театральной авантюрностью и изяществом не работала ни одна
разведка мира.
Разумеется, это была организация, преследующая те же интересы, что и
специальный отдел Арчеладзе. Он не жалел материалы, переданные посреднику,-
встреча с "вишневым" была гораздо дороже. В конце концов это был его трофей,
которым можно распоряжаться по собственному усмотрению. И, как полковник
убедился, документы "Валькирии" требовались не только посреднику- бывшему
руководителю одноименного проекта в Институте кладоискателей. Ими
интересовался и сам "вишневый". Маловероятно, что он согласился на встречу
лишь для того, чтобы некоему Русинову заполучить эти материалы, даже если их
связывают какие-то отношения. Впрочем, и здесь нормальная, привычная логика
мало что объясняла...
Теперь, ожидая звонка от посредника, полковник опасался сделать еще
какую-нибудь глупость, поддавшись жажде быстрой победы. Ему хотелось с
кем-то обсудить сложившуюся ситуацию и собственное поведение на будущей
встрече, но бывшие под руками Воробьев и Нигрей для этого не годились. К
тому же полковник в них окончательно разочаровался после неудачной попытки
захвата посредника, хотя они действовали грамотно, но в пределах
общепринятой оперативной логики. Здесь же требовался совершенно другой
взгляд. Поколебавшись, полковник решился и набрал домашний телефон "папы":
он мог что-то посоветовать! Конечно, не очень хотелось вот так, кратко,
посвящать его в курс дела, вываливать на него информацию, требующую
спокойного и размеренного изучения, однако деваться было некуда. Пусть лучше
пожурит отец родной, чем потерпеть провал на встрече с "вишневым"...
У "папы" включился автоответчик. Полковник знал его хитрости и сообщил,
что возникли срочные проблемы и нужно обсудить. Если "папа" был дома, то
слышал и можно через несколько минут перезвонить еще раз. Однако второй
звонок результата не дал: механический голос автоответчика говорил на двух
языках...
Арчеладзе знал образ жизни патрона - в ночное время он строго отдыхал,
если не в своей квартире, значит, на даче. И это правило не мог изменить ни
государственный переворот, ни всемирный потоп. Полковник снял трубку
телефона спецсвязи, набрал три цифры - абонент был занят: "папа" с кем-то
беседовал. Он любил это делать по ночам. По пустой Москве, если не стоять
под светофорами, езды до его дачи было минут тридцать, не больше. В оба
конца - час, поэтому можно уложиться: посредник просил два часа для проверки
подлинности материалов. Пусть проверяет...
Полковник оделся и вдруг увидел на вешалке эту дурацкую солдатскую форму,
в которой ходили собирать опята. Куртка и брюки Капитолины висели здесь же,
внизу стояли ее сапоги... Он словно натолкнулся на стеклянную перегородку.
Сегодня вечером, после службы, Арчеладзе дождался Капитолину внизу, возле
гардероба, помог надеть ей плащ.
- Мы поедем домой? - спросил он. Она как-то холодновато посмотрела и
ничего не сказала. Когда же вышли на улицу и полковник повлек ее к
автомобильной стоянке, Капитолина остановилась, забросила сумку на плечо,
глубоко засунула руки в карманы и как бы отстранилась от него.
- Почему ты не спросишь, кто был моим мужем?
- Это мне неинтересно,- сказал Арчеладзе.
- Мне придется самой сказать, чтобы тебе стало интересно,-
многозначительно проговорила Капитолина.- Так вот мой муж, бывший,- твой
шеф.
- Ты говорила, шеф был твоим любовником,- напомнил он.
- Любовником был тот шеф, которого ты называешь Комиссаром,- пояснила
она.- А мужем- тот, которого ты называешь "папой".
Его будто ударили по лбу. Капитолина же повернулась и быстрым шагом пошла
по тротуару. Через мгновение смешалась с прохожими и исчезла.
Полковник никак не мог сопоставить, осмыслить то, что услышал. Это
казалось невероятным: она- женственная, плотская, сексуальная, и "папа" -
суровый аскет, воплощение ума, тонкой логики и при этом жесткой психологии.
Ему казалось, что он - вечный холостяк, и это обстоятельство когда-то даже
нравилось полковнику. Рядом с ним невозможно было представить ни одну
женщину, как с истинным монахом.
Потом он хотел догнать Капитолину, однако пометался в потоке прохожих и
не нашел.
Теперь он собирался ехать к "папе", к ее бывшему мужу, который сейчас и в
самом деле стал неким родственником...
И Комиссар был родственником...
Он все-таки отмел все условности, запер дверь и спустился во двор.
Омоновцы соорудили из щитов западню и ловили галок, густо сидящих на
деревьях. Смысл охоты заключался в том, чтобы заманить птицу раскрошенным
хлебом. Раскормленные, жирные галки орали и не хотели спускаться на землю.
На воротах полковнику опять откозыряли, хотя состав охраны будто бы
сменился. Впрочем, после поста ГАИ все омоновцы казались ему на одно лицо...
Выехав на Садовое кольцо, он поставил на крышу "попугая" на магнитной
присоске, включил его и сразу выжал сто двадцать километров в час. Он
старался больше не думать о Капитолине, хотя после ее признания та, другая
ипостась его сознания торжествовала. По дороге он решил открыть "папе" и
тайну утечки золотого запаса через нефтепровод - все валить в одну кучу,-
пусть и у него поболит голова! Сейчас уже можно, потому что предстоящая
встреча с "вишневым" открывает новые перспективы работы отдела.
"Папа" жил на правительственной даче, ранее принадлежавшей одному из
членов Политбюро. Это был четырехэтажный особняк с лифтом и крытым
бассейном. Бывший хозяин ее любил разводить розы, и поэтому вся территория
участка была засажена многолетними колючими кустами, которые на зиму
закрывались пластмассовыми колпаками с биологическим подогревом. Полковник
был у "папы" всего раз, прошлой зимой, и его поразило, что под прозрачным
колпаком- плюсовая температура: на внутренних стенках и на самих кустах
дрожали капли росы. Собственно, розы и определили выбор "папы", и он взял
эту дачу, хотя рядом стояла суперсовременная, с вертолетной площадкой и
семью гектарами земли.
Еще два года назад, когда отдел только формировался, "папа" предупредил,
что его покровительство и опека должны остаться негласными и встречи должны
иметь конспиративный характер. Все это требовалось для того, чтобы хранить
секретность работы отдела и руководство им со стороны правительства.
Полковник считал подобные меры вполне оправданными, поскольку с
исчезновением золотого запаса наверняка были связаны некоторые
государственные чиновники, имеющие власть и ныне.
Арчеладзе оставил машину далеко за шлагбаумом, чтобы не маячить на глазах
у охраны, и на территорию дач отправился пешком, предъявив удостоверение
сотруднику МБ. Похоже, в связи с государственным переворотом охрана была
усилена: за кустами перед въездом стояли два БТРа и "шилка" -
зенитно-пулеметная установка. По улицам дачного поселка бродили патрули в
гражданской одежде. Пока Арчеладзе шел к даче "папы", у него дважды
проверили документы, причем не стесняясь направляли свет фонаря в лицо.
Полковник открыл кодовый замок в калитке и сразу же оказался в розарии.
Лишь некоторые особенно теплолюбивые и нежные сорта были спрятаны под
колпаки, смутно белевшие в сумерках, как привидения. Остальные же,
подрезанные, укороченные, избавленные от лишних побегов, стояли открытыми, и
на немногих еще оставались цветы. Но и этих немногих хватило, чтобы насытить
воздух резким розовым запахом, перебивающим дух осенней, преющей листвы.
Несмотря на глубокую ночь, в нижнем этаже светились четыре окна. Это
вдохновило полковника - "папа" не спал, и отпадала неприятная нужда
поднимать его из постели. Ослепленный окнами, он чуть не наткнулся на
машину, стоящую на дорожке. "Папа" никогда сам не заезжал в розарий, тем
более никому другому этого не позволял. Это был черный правительственный
"ЗИЛ-117". Полковник обошел его, цепляясь плащом за колючки розовых кустов,
за ним был еще один, невероятно знакомый, видимый им каждое утро,- черный
джип "Чероки". Арчеладзе отметил это механически, ибо машины Комиссара здесь
никогда не могло быть. Он подумал, что это, вероятно, другой автомобиль, и
для убедительности скользнул взглядом на его номер, светящийся
светоотражающей краской...
Это была машина Комиссара! Секунду помедлив, полковник свернул с дорожки
между царапающими кустами и застыл в растерянности. Это было невероятно!
"Папа" презирал Комиссара, никогда даже не называл его по фамилии; чаще
всего брезгливо бросал - "пожарник"... Мысли скакали самые разные и
неожиданные - вразумительного объяснения, почему Комиссар очутился здесь, не
находилось. Теперь уже и речи не было войти в дом! Потрясенный, а больше
как-то неприятно смущенный, полковник, ко всему прочему, вспомнил о
Капитолине, жене одного и любовнице другого, и ощутил желание немедленно
бежать отсюда. Он стиснул зубы от прилива мстительного чувства и заломил
попавшийся под руку розовый куст. Но сильно уколол пальцы...
Бежать, а также рвать и метать было глупо. Если уж угодил в такой час,
следовало прояснить для себя все, что возможно. Ступая по клумбам, полковник
приблизился к крайнему освещенному окну и через открытую форточку
почувствовал густой банный дух. Это был предбанник, обшитый
доской-горбыльком, со столом и лавками: самовар, посуда, банки с пивом в
пластиковой упаковке, и ни души. Полковник пригнулся, подобрался к другому
окну и на мгновение отпрянул...
В бильярдной было трое: третьего Арчеладзе сразу не смог даже узнать -
все одинаково завернуты в простыни, как римские патриции. И когда он налег
на стол и сощурился, прицеливаясь кием в шар, полковник неожиданно для себя
мысленно выругался матом.
Это был Колченогий. А не узнал потому, что всегда бледная, с мешками в
подглазьях его рязанская физиономия раскраснелась, распарилась и напоминала
лицо здорового человека. Колченогий забил шар и пошел выискивать другой.
Комиссар стоял в ожидании, опершись на кий, как на посох. Худосочный,
тщедушный, без одежды, "папа" заворачивал через плечо руку и что-то пытался
достать на спине. Не достал, повернулся и попросил Комиссара. Тот снял со
