образом, вскоре Генрих остался наедине с Маликаном. Тогда
последний подошел к нему и сказал трепещущим голосом:
-Ах, государь, как вы решились явиться сюда!
-Тише! - ответил Генрих.- Я пришел, потому что все это
меня очень забавляет!
-На вашем месте я постарался бы держаться как можно
дальше от Лувра.
-Бедный мой Маликан, ты стал большим трусом в последнее
время.
-Что же делать, государь! Верно это от старости! Но я
трушу вовсе не за себя, а за вас, государь! Однако дело-то
становится жарким! Пули так и сыплются!
Действительно, бой под Лувром становился все жарче, и
мало-помалу старая кровь Маликана загорелась. Ему вспомнилось
бурное прошлое, вспомнились прежние бои. Nн внезапно
повернулся, убежал к себе наверх и вернулся, вооруженный
аркебузом и парой пистолетов.
-Куда это ты снарядился? - спросил Генрих.
-В бой!
-А, так ты собираешься драться? Но с кем? Этот вопрос
смутил Маликана.
-Уж не собираешься ли ты идти в атаку на Лувр?
-О, нет!
-Значит, ты хочешь защищать дворец?
-Гм... Пожалуй...
-К несчастью, для этого надо туда пробраться, что в
данный момент весьма затруднительно. Но, если ты непременно
хочешь принять участие в деле, ступай со мною!
-А куда вы меня поведете?
-На первое время в очень тихое место. Видишь ли, я
вспомнил, что сегодня у меня назначено любопытное свиданье...
-И вы хотите...
-Я нахожу, что чрезвычайно приятно нежно впиваться
поцелуем в губы любимой женщины, в то время как на улице
свистят пули и льется кровь!
-Он все прежний! - пробормотал Маликан.
-Ну, так пойдем! В сущности говоря, дела французского
короля меня нисколько не касаются.
-Но в таком случае, государь, к чему вы замешались в эту
историю?
-Видишь ли, добрый мой Маликан, я подумал, что в один
прекрасный момент я могу очутиться в Лувре... полновластным
хозяином...
-Ну, так что же?
-А то, что мне тогда будет очень полезно знать, как
парижане строят баррикады... Словом, пойдем!
-Да куда именно мы пойдем?
-К кондитеру Жоделю - тому самому, куда меня перевезли,
когда кузен Гиз пробуравил меня шпагой! - и Генрих потащил
Маликана из кабачка.
XVIII
Читатели, наверное, помнят, что кондитер Жодель был вдов,
в чем он был не без вины: ведь преданность Жоделя Маргарите
Французской проистекала с той поры жизни Жоделя, когда в
припадке гнева кондитер убил свою сварливую жену, был осужден
за это на смертную казнь, но помилован по ходатайству
принцессы. Горький опыт прошлого отбил у Жоделя охоту жениться
вторично, и он мирно зажил вместе с единственной дочерью
Одлеттой, которая была очень хороша собою и на славу водила
папеньку за нос.
Одлетта была предназначена отцом старшему приказчику,
человеку очень дельному и честному, но на редкость некрасивому.
Она не говорила ни "да", ни "нет", но в душе твердо решила, что
приказчик не получит ее. Впрочем, она ничего не имела против
того, чтобы он стал впоследствии ее мужем: деловитость Барнабе
(так звали приказчика) могла обеспечить ей богатую и довольную
жизнь. Но она твердо решила, что ее любовь будет принадлежать
лишь избраннику ее сердца, а такой имелся у нее еще с детства.
Она была десятилетней девочкой, когда к ним в дом
принесли тяжелораненого, полумертвого дворянина. Одлетта
видела, как две красавицы - Сарра Лорьо и принцесса Lаргарита,
как она узнала потом,- убивались у изголовья раненого. Это
задело воображение девочки, и она выросла в мечтах о любви
этого самого дворянина.
Впоследствии им пришлось не раз видеться. Хотя Жодель
строго держался полного нейтралитета в политических и
религиозных распрях и потому не был особенно склонен давать у
себя в доме приют Генриху Наваррскому, приезжавшему всегда под
большой тайной и для каких-то очень таинственных дел, но
Одлетта быстро останавливала одним взглядом недовольное
ворчанье отца, и дверь Жоделя была во всякое время открыта для
Генриха. Конечно, последний не упустил случая отблагодарить
хорошенькую девушку по-своему; таким образом, мечты Одлетты
получили полное осуществление.
-Как ты думаешь, Ноэ,- насмешливо спросил Генрих,- если
беарнцы восстанут против меня и осадят мой дворец в По, придет
ли французский король ко мне на помощь?
-Не думаю!
-Ну, так... подождем! Я подумаю! - и Генрих продолжал
смотреть на сражение.
XIX
Ноэ, Маликан и хорошенькая Одлетта обступили на крыше
Генриха, который сказал им:
-А парижане-то - прирожденные воины. Посмотрите только на
портных и сапожников, которые дерутся словно заправские
ландскнехты! А эта баррикада! Как она остроумно выстроена и как
удачно расположена против главных ворот у Лувра!
-Государь,- сказал Ноэ,- видите вы там всадника? Да? Это
герцог Гиз!
-Ах уж этот мне милый кузен Анри! - сказал наваррский
король.- Ему ужасно хочется еще до вечера забраться в Лувр!
Когда Генрих подошел к лавке Жоделя, дверь оказалась
запертой, так как кондитер опасался, что шальные пули, то и
дело залетавшие на улицу, могут перебить его банки со всяким
добром. Генрих постучал. Одлетта открыла ему дверь и радостно
сказала:
-Ах, государь, мы с вашими друзьями ужасно тревожились за
вас!
-Милая крошка! - ласково сказал Генрих, любовно потрепав
девушку по щеке.- Скажи, где Ноэ?
-Он бегает по всему городу, разыскивая вас.
-А другие?
-Другие тоже.
Тогда Генрих обратился к Маликану:
-Твой племянничек неисправим! Я ему категорически
приказал ждать меня здесь! Ну-с, милочка,- обратился он затем к
Одлетте,- скажи мне, можно ли выбраться на крышу вашего дома?
-О, да, через чердак!
-Ну, так проводи меня!
Одлетта пошла вперед, Генрих и Маликан последовали за
нею. Она довела их до чердака и указала на лестницу, по которой
можно было выбраться на крышу; туда влез сначала Генрих, а
потом Маликан.
С крыши отлично было видно площадь Сен-Жермен- л'Оксеруа
и Лувр. С обеих сторон бой шел весьма жаркий; мятежники
раздобыли две кулеврины и втащили их на баррикаду; защитники
Лувра отвечали на выстрелы с неменьшей энергией.
-Сегодня они еще продержатся,- пробормотал Генрих.
-И король вернется в Лувр,- сказал Маликан.
-Как знать! - ответил Генрих.
-Эй, государь,- крикнула снизу Одлетта, оставшаяся у
подножия лестницы,- а вот и господин де Ноэ!
-Наконец-то! - буркнул Генрих.
На крышу вышел Ноэ, за ним - Одлетта.
-Я уже думал, что вас убили! - сказал Амори.
-Такова уж твоя привычка,- смеясь ответил Генрих,- стоит
тебе потерять меня из вида, как ты начинаешь строить самые
мрачные предположения. Ну-с, раз ты шнырял по городу, не узнал
ли ты чего-нибудь новенького?
-Узнал, что герцогу Гизу удалось убежать из Лувра! Генрих
подавил возглас гнева.
-И узнал также,- продолжал Ноэ,- что королю не вернуться
в Лувр, если мы не вмешаемся в это дело!
-Но мы помешаем ему в этом, государь?
-Гм... гм... Что значат каких-нибудь пять-шесть сотен
гасконцев, рассеянных по Парижу?
-Они стоят больше, чем восемь тысяч королевских
швейцарцев!
-Согласен, но... раз король не хочет моей помощи...
-Ему нужно помочь против его воли. Разве он не брат
королевы Маргариты? Кроме того, если герцогу удастся
проникнуть в Лувр, он станет королем.
-На сутки - не больше! Но я уж вижу, что у тебя просто
руки зудят! Ладно, ступай за гасконцами!
-Этого не нужно - они ждут лишь сигнала. Их взоры
обращены на этот дом.
-Ну, так давай свой сигнал!
Ноэ достал из кармана голубой носовой платок и привязал
его к кончику шпаги; но, в то время как он собирался махнуть
этим флажком, Генрих остановил его.
-Что еще? - спросил Ноэ.
-А вот погляди.
Действительно, пушки Лувра открыли такой убийственный
огонь по мятежникам, что последние отступили и оставили
баррикаду. Напрасно Гиз старался остановить их и вновь двинуть
в огонь: горожане продолжали отступать.
-Пожалуй, нашего вмешательства не понадобится,- сказал
Генрих.- Я оказался слишком хорошего мнения об этих горожанах:
они обманули мое доверие!
Но не успел Генрих договорить эти слова, как на площади
послышался сильный шум. Это на рысях подъехал кавалерийский
отряд, состоявший из немецких рейтаров. Их вела женщина в каске
и со шпагой в руках, с седла, развеваясь, свешивалась
ярко-красная юбка.
-Королева баррикад! - крикнул Ноэ.
-Да, это герцогиня! - воскликнул в свою очередь Генрих.
XX
Что же произошло потом?
Благодаря неожиданной помощи Генриха Наваррского, Крильон
мог распорядиться вылазкой. Это окончательно сбило с толку
горожан, и они растерянно разбежались в разные стороны. Самому
герцогу Гизу пришлось бежать сломя голову, так как он знал,
что, попадись он в руки Крильона, вторично ему не выйти живым.
Так случилось, что герцогиня Монпансье оказалась в руках Амори
де Ноэ, и он немедленно доставил ее в дом Жоделя к Генриху
Наваррскому.
При виде последнего герцогиня в бешенстве крикнула:
-Вы! Опять и всегда вы!
-Я же сказал вам, кузиночка, что наши счеты еще не
закончены,- весело ответил Генрих.- Наконец-то пришел и мой
час!
Герцогиня с злобной надменностью посмотрела на него, но
не ответила ни слова; она была уверена, что брат Генрих найдет
способ спасти ее, а в крайнем случае король Генрих III не
решится принять суровые меры против принцессы крови. Поэтому,
не теряя времени на пустые словопрения, она спокойно прошла в
отведенную ей комнату и там замкнулась в гордом молчании.
На следующий день утром в комнату, которую занимала Анна
Лотарингская, постучались, и вошедший Амори де Ноэ произнес:
-Герцогиня, я получил приказание доставить вас в Лувр!
Анна облегченно перевела дух. Она боялась только Генриха
Наваррского, а перевод в Лувр, по ее мнению, означал, что она
будет отныне во власти короля. Быть может, даже Генрих III
вернулся и желает видеть ее? О, в таком случае можно
поручиться, что уже сегодня она будет свободна!
Однако сильный эскорт, которым ее окружили при выходе на
улицу, как-то не вязался с ее розовыми надеждами. Когда же
герцогиня Анна вошла в луврский зал, то невольно вскрикнула,
увидев перед собою седовласых мужчин, одетых в красивые
судейские балахоны.
Да, это был парламент, созванный Гарлеем для суждения по
делу об измене, в которой обвинялась герцогиня Монпансье.
При виде этих суровых, бесстрастных лиц она почувствовала
такой ужас, какого не испытывала прежде даже под градом пуль.
В полной растерянности герцогиня обвела взором зал. Вдруг
лицо одного из слушателей показалось ей знакомым. Герцогиня
пригляделась, заметила, как одобрительно кивнул ей этот
человек, одетый простым горожанином, и вдруг успокоилась.
Необходимо отметить, что в силу стародавнего обычая
судебные заседания парламента происходили всегда публично,
причем в зал заседания допускалось столько желающих, сколько их
могло поместиться.
Президент Гарлей, человек строгой законности, первым
делом заявил Крильону, что не считает гвардейцев и швейцарцев
тем народом, который обеспечивает гласность судопроизводства;
поэтому пусть двери Лувра будут открыты для публики, иначе
парламент не откроет заседания.
Крильон остался очень недоволен этим, так как боялся
покушений на освобождение герцогини, но, пораздумав, решил, что
