Я приду к ним, когда солнце сядет.
Он ожидал, что Мерид станет протестовать, но брат по мечу только пожал
плечами.
Он должен умереть ночью. Я слышал их разговор. С твоей помощью или нет,
но он умрет. Они сомневаются в твоей принадлежности к роду Льва.
И ты?
Мерид снова пожал плечами.
Они говорят, что ты очарован. Он и впрямь обладает искусством завлекать в
свои сети мужчин?
Нет.
Корусан прислонился к стене. Не от слабости, просто ему отчего-то вдруг
захотелось спать.
Это не искусство. Это скорее инстинкт.
Я тут сошелся с одним северянином. Просто так, ради смеха. Это похоже на
спаривание с пантерой.
Похоже.
Корусан думал о многом, разглядывая Мерида. Но одна мысль преобладала:
взять дурака за глотку и придушить.
Скажи им. После заката.
Ты опять заболел?
Иди, или я выпью твою кровь.
Мерид замер. Потом поклонился с оскорбительной вежливостью и ушел.
Корусан медленно сполз по стене на пол. Вуаль душила его. Он сорвал с лица
жалобно всхлипнувшую ткань и смял в кулаке. Холодный воздух обжег щеки.
Особенно там, где пылали шрамы. Возможно, магия, сидящая в них, разгорается,
предвосхищая его предательство.
Что ж, он больше не оленеец. Он сын Льва. Таким он родился и таким умрет.
Братство в мече уже не его братство. Они выучили, они взрастили его, но
всему наступает конец, и тогда признается единственное родство родство
крови.
Он знал, что рано или поздно это произойдет. Он брат только тому, кого
поклялся убить. Только равный теперь имеет право распоряжаться им и отдавать
приказы.
Дыхание его, кажется, восстановилось. Сердце порой вздрагивало, но в
основном стучало ритмично и четко. Он ощутил легкость, свободу. Теперь над
ним нет вождей, кроме одного человека, которому он отдаст все, что имеет, и
безграничную ненависть, и самую преданную любовь.
Он оставил на теле одежду и мечи, плотная ткань согревала, мечи могли
пригодиться. Он хотел разорвать в клочья вуаль, но, подумав, сунул темный
комок ткани за пояс, она тоже могла сослужить хорошую службу. Потом
привалился спиной к жесткой поверхности камня и стал ждать.
Поминальное пиршество грозило затянуться до нового рассвета. Вина лились
pejni, и по мере их поглощения в рядах поминающих разрасталось веселье. В
разных концах зала то и дело вспыхивал смех, начинали звучать фривольные
песенки. Эсториан вовсе не оскорблялся таким поведением своих подданных.
Человеку не свойственно долго горевать, живой цепляется за живое. Он покинул
пирующих задолго до того, как солнце стало клониться к закату. Если ему
суждено остаться в живых, он снова вернется сюда, и его отсутствие вряд ли
будет замечено. А тот, кто заметит, что императорское кресло пустует, решит,
что опечаленный смертью матери сын надумал еще раз помолиться за ее
безвременно покинувшую этот мир душу.
Они настраивали Врата: Вэньи, Саревадин и скуластый жрец с маленькой
асанианской жрицей. Эсториан ощущал их работу хребтом, но понял, что его
присутствие там вовсе не обязательно. Сила его разгоралась, она могла
напугать всю компанию и свести их усилия на нет. Он сам почувствует, когда
придет время, или они дадут ему о том знать.
Корусан ждал его, скорчившись возле стены, словно ребенок или животное.
Эсториан отметил, что мальчик открыл лицо, но спросить почему не успел, ибо
тот сразу огорошил его вопросом:
Ты будешь со мной танцевать?
Почему бы и нет, подумал Эсториан. В танце наступит забвение, излишек силы
сойдет, опасность освежит чувства. Вот он здесь, он обнажается перед ним
грязный предатель, подлец, шпион, как называют его многие, не понимая, что
этот мальчишка сделался частью его существа, что без него ему нет и не будет
жизни.
Они кинулись друг на друга стремительно, как всегда, вертясь и размахивая
мечами. Эсториан нападал, страстно и тяжело, Корусан ускользал, мягко и
осторожно. Рисунок боя набрасывал именно он, отступая и словно заманивая
партнера в ловушку.
Наконец их мечи, лязгнув, столкнулись. Какое-то время они стояли лицом к
лицу, в глазах Корусана плавала странная дымка. Потом его меч птицей взлетел
к потолку, клинок Эсториана, описав полукруг, замер у горла противника.
Корусан улыбался.
Да. Он тяжело и хрипло дышал. Убей меня. Ну же!
Эсториан отшвырнул меч.
Дурак, выпалил он. Я никогда не убью тебя. Ты будешь жить и стариться
вместе со мной. Хочешь?
Никогда, сказал Корусан. Никогда этого не случится.
Эсториан опустил голову и погрузил лицо в желтые кудри. Они были влажными
от испарины и пахли чем-то обморочно-острым, то ли пряностями, то ли ночными
болотными цветами.
Ты станешь высоким, увещевал он. Посмотри, твои плечи так же широки,
как мои.
Никогда, хрипло отозвался Корусан, никогда я не стану таким, как ты.
Это потому, что я северянин. Но в моем народе я не считаюсь высоким. А
ты, в свою очередь, выше остальных асаниан. Это делает нас равными. Разве не
так?
Корусан отвел голову и заглянул ему прямо в лицо.
Ты любишь меня? неожиданно спросил он. Его желтые глаза потемнели,
ожидая ответа.
Ты же знаешь, что да, растерянно произнес Эсториан.
А я? Что ты думаешь обо мне?
Взгляд желтых глаз обжигал, но Эсториан выдержал его. Ему нечего было
стыдиться или скрывать.
Вот что скажу я тебе, мой Солнечный лорд, продолжал Корусан, не
дожидаясь ответа. Ты для меня все, я для тебя лишь развлечение после
пирушки. Если я умру, ты оплачешь меня и отпоешь, а потом напрочь забудешь.
Эсториан потряс головой.
Подожди, сказал он. Неужели ты думаешь обо мне так плохо?
Я просто думаю, что ты слишком велик в сравнении со мной. Мое сердце
может вместить только тебя, твое открыто для всего мира.
Мне кажется, ты делаешь из меня потаскушку.
Эсториан хотел пошутить, но Корусан не рассмеялся, а разъярился.
Ты всегда только поддразниваешь меня, сердито закричал он, ты ведешь
себя так, словно я все еще малый ребенок. Но я уже не дитя. Я высок, я стал
мужчиной, как ты сам говоришь! Так брось меня, как воины бросают приблудных
мальчишек, когда те вырастают и уже плохо годятся для полуночных дел. Брось
меня и найди себе другого, кто будет нежнее и лучше!
Ты хочешь меня разозлить, сказал Эсториан, помрачнев. Предупреждаю, у
тебя ничего не выйдет.
Не выйдет?! Даже если я открою тебе, что послан тебя убить?
Я знаю об этом, усмехнулся Эсториан, но ты меня не убьешь. Ты вовсе
не хочешь этого.
Нет, хочу! закричал Корусан с новой силой. У меня припасен для тебя
специальный кинжал! Ты будешь лизать грязь на моих каблуках! Я тебя уничтожу!
Лихорадочно выкрикивая угрозы, он вцепился в волосы Эсториана, дергая его
голову вниз и покрывая ненавистное лицо поцелуями, похожими на укусы.
Постой! Погоди! Ты проглотишь меня! Эсториан, смеясь, защищался.
Я ненавижу, я презираю тебя! Я убью тебя и поставлю свой трон на твоей
могиле!
Я тоже люблю тебя, желтоглазый смешной дурачок.
Ты мне не веришь?!
Корусан отпрянул, задыхаясь от ярости.
Я твой враг! Я сын Льва! Я порожден на твою погибель!
А я сын Солнца, просто ответил Эсториан. Но только наполовину. Вторая
половина меня твоя. Мы с тобой братья, но я старше. И поэтому трон этот
мой. И будет моим, пока я не погибну. Если хочешь завладеть моим троном
убей. Вот я, а вот мое сердце.
Сумасшедший! Корусан в отчаянии мотнул головой. Сумасшедший, дурак,
сумасшедший!
Замолчи. Голос Эсториана дрогнул. Прекрати эту истерику и подойди ко
мне.
Он вовсе не был уверен, что мальчишка ему подчинится. Но дурачок знал свое
место, чего бы там ни требовала его возмущенная кровь. Он подошел и
безропотно выполнил все, что должен выполнить раб, послушный воле своего
господина.
ГЛАВА 48
В эту зиму солнце и Большая Луна ежедневно встречались над горизонтом, их
диски наползали один на другой, заливая округу двойным феерическим светом.
Бог дня, уходящий на покой, приветствовал владычицу ночи и заключал ее в
краткие, но сильные объятия. Потом любовники медленно расходились, вполне
удовлетворенные друг другом.
Сила Эсториана рвалась из полутемного, не имеющего окон помещения наружу,
чтобы вдосталь налюбоваться солнцем, луной и открытыми небесами, он же тащил
ее обратно в тюрьму, в круг внимательных и сосредоточенных лиц. Он поразился,
как много помощников успела набрать Вэньи за столь короткое время. Всех, кто
обладал хотя бы зачатками магической мощи, она привела сюда, чтобы поддержать
медленно вздымающиеся Врата. Кроме белых накидок жрецов и жриц из свиты
Айбурана, здесь пламенели плащи императорских гвардейцев и зеленели доспехи
охранниц леди Мирейн. Эсториан узнал также темные одеяния нескольких жриц,
всегда боязливо прятавшихся в тени его матери; возле них обретались пара
нервных желтоглазых асаниан в ливреях лакеев лорда Ансаваара и еще один
асанианский старичок, носивший золоченую перевязь мага времени. Эсториан
отметил, что его магический нимб сиял не ярко, но ровно и устойчиво.
Эсториан вошел в комнатушку именно тогда, когда Вэньи сливала силы
собравшихся здесь людей воедино, образуя плотный магический вал. Его приход
чуть было не разрушил ее построение, но жрица ничуть не смутилась и тут же
протолкнула вновь прибывшего сквозь потеснившуюся шеренгу людей, сделав знак,
чтобы он вел себя смирно. Эсториан повиновался. Он никогда еще не стоял так
близко к Вэньи, когда та занималась серьезной работой, поэтому притих и с
любопытством стал наблюдать.
Она казалась очень серьезной, но в движениях ее не было заметно скованности
hkh страха. Наоборот, жрица наращивала Врата легко, как бы играючи, однако
любой человек, мало-мальски сведущий в магии, хорошо знал цену такой игре.
Подобно Эсториану она оделась в поношенный дорожный костюм, переплела
суровым шнурком жреческую косичку и не оставила на себе никаких амулетов,
кроме крученого ожерелья, хладно поблескивавшего на высокой груди. При всей
своей затрапезности она казалась существом высшего ранга, не имевшим ни
возраста, ни пола, источавшим волны чистой, высокопробной энергии.
Если Вэньи только казалась таким существом, то Саревадин несомненно была
им. Стройная и величественная, поддерживаемая пружиной циркулирующей в ней
силы, она стояла абсолютно спокойно, ни во что не вмешиваясь, ничему не
препятствуя, удовлетворенно кивая в такт пассам молодой жрицы с покровитель
ственным видом матушки, наблюдающей за действиями ненаглядного дитяти, или
мастера, давшего волю любимому ученику.
Эсториан с детства привык к дисциплине, поэтому легко сдерживал себя,
несмотря на то что ему не терпелось внести свою лепту в процесс возведения
Врат. Его раздражала медлительность и кропотливость Вэньи; он знал, что его
сила в состоянии легко и мягко выполнить то, на что у жрицы уходила масса
энергии и времени. Но он знал также, что не сумеет сродниться с подрастающими
Вратами и, безусловно, упустит момент их последнего разворота, их
выскальзывания из магической колыбели и установки на перепутье миров.
Этот момент отозвался в душе его песней, потому что именно в эту секунду
диск солнца отъединился от диска луны и стал погружаться в потустороннюю
бездну, в то время как медноволосая красавица обратила свой лик к небесам.
Яростная тягучая нота трубы переплелась с ударами бронзы по бронзе, мелодии
луны и солнца слились. Вэньи соединила руки, и земля сотряслась. Нечто
воздвиглось над головой маленькой женщины, пошатываясь и словно бы удивляясь,
