ГЛАВА ТРЕТЬЯ. ЛЮДИ В БЕЗДНЕ
1. ПЛАНЕТОЛОГИ ЗАБАВЛЯЮТСЯ,
А ШТУРМАН УЛИЧЕН В КОНТРАБАНДЕ
- З-заряжай, - сказал Юрковский.
Он висел у перископа, втиснув лицо в замшевый нарамник. Он висел
горизонтально, животом вниз, растопырив ноги и локти, и рядом плавали в
воздухе толстый дневник наблюдений и авторучка. Моллар лихо откатил крышку
казенника, вытянул из стеллажа обойму бомбозондов и, подталкивая ее сверху
и снизу, с трудом загнал в прямоугольную щель зарядной камеры. Обойма
медленно и бесшумно скользнула на место. Моллар накатил крышку, щелкнул
замком и сказал:
- Готов, Вольдемар.
Моллар прекрасно держался в условиях невесомости. Правда, иногда он
делал резкие неосторожные движения и повисал под потолком, и тогда
приходилось стаскивать его обратно, и его иногда подташнивало, но для
новичка, впервые попавшего в невесомость, он держался очень хорошо.
- Готов, - сказал Дауге от экзосферного спектрографа.
- З-залп, - скомандовал Юрковский.
Дауге нажал на спуск. Ду-ду-ду-ду - глухо заурчало в казеннике. И
сейчас же - тик-тик-тик - затрещал затвор спектрографа. Юрковский увидел в
перископ, как в оранжевом тумане, сквозь который теперь проваливался
"Тахмасиб", один за другим вспыхивали и стремительно уносились вверх белые
клубки пламени. Двадцать вспышек, двадцать лопнувших бомбозондов, несущих
мезонные излучатели.
- С-славно, - сказал Юрковский негромко.
За бортом росло давление. Бомбозонды рвались все ближе. Они слишком
быстро тормозились.
Дауге громко говорил в диктофон, заглядывая в отсчетное устройство
спектроанализатора:
- Молекулярный водород - восемьдесят один и тридцать пять, гелий -
семь и одиннадцать, метан - четыре и шестнадцать, аммиак - один ноль
один... Усиливается неотождествленная линия... Говорил я им: поставьте
считывающий автомат, неудобно же так...
- П-падаем, - сказал Юрковский. - Как мы п-падаем... М-метана уже
только ч-четыре...
Дауге, ловко поворачиваясь, снимал отсчеты с приборов.
- Пока Кангрен прав, - сказал он. - Ну вот, батиметр уже отказал.
Давление триста атмосфер. Больше нам давление не мерять.
- Ладно, - сказал Юрковский. - З-заряжай.
- Стоит ли? - сказал Дауге. - Батиметр отказал. Синхронизация будет
нарушена.
- Д-давай попробуем, - сказал Юрковский. - З-заряжай.
Он оглянулся на Моллара. Моллар тихонько раскачивался под потолком,
грустно улыбаясь.
- Стащи его, Григорий, - сказал Юрковский.
Дауге привстал, схватил Моллара за ногу и стащил вниз.
- Шарль, - сказал он терпеливо. - Не делайте порывистых движений.
Зацепитесь носками вот здесь и держитесь.
Моллар тяжко вздохнул и откатил крышку казенника. Пустая обойма
выплыла из зарядной камеры, стукнула его в грудь и медленно полетела к
Юрковскому. Юрковский увернулся.
- О, опьять! - сказал Моллар виновато. - Простите, Володья. О, этот
невесомость!
- З-заряжай, заряжай, - сказал Юрковский.
- Солнце, - сказал вдруг Дауге.
Юрковский припал к перископу. В оранжевом тумане на несколько секунд
появился смутный красноватый диск.
- Это последний раз, - сказал Дауге, кашлянув.
- Ви уже три раза говорили "последний раз", - сказал Моллар,
накатывая крышку. Он нагнулся, проверяя замок. - Прощай, Солнце, как
говорилль капитан Немо. Но получилось, что не последний раз. Я готов,
Вольдемар.
- И я готов, - сказал Дауге. - Может быть, все-таки кончим?
В обсерваторный отсек, лязгая по полу магнитными подковами, вошел
Быков.
- Кончайте работу, - сказал он угрюмо.
- П-поч-чему? - спросил Юрковский, обернувшись.
- Большое давление за бортом. Еще полчаса, и ваши бомбы будут рваться
в этом отсеке.
- З-залп, - торопливо сказал Юрковский.
Дауге поколебался немного, но все-таки нажал на спуск. Быков дослушал
"ду-ду-ду" в казеннике и сказал:
- И хватит. Задраить все тестерные пазы. Эту штуку, - он показал на
казенник, - заклинить. И как следует.
- А п-перископ-ические н-наблюдения в-вести нам еще разрешается? -
спросил Юрковский.
- Перископические разрешается, - сказал Быков. - Забавляйтесь.
Он повернулся и вышел. Дауге сказал:
- Ну вот, так и знал. Ни черта не получилось. Синхронизации нет.
Он выключил приборы и стал вытаскивать катушку из диктофона.
- Иог-ганыч, - сказал Юрковский. - П-по-моему, Алексей что-то
з-задумал, к-как ты думаешь?
- Не знаю, - сказал Дауге и посмотрел на него. - С чего ты взял?
- У н-него т-такая особенная морда, - сказал Юрковский. - Я его
з-знаю.
Некоторое время все молчали, только глубоко вздыхал Моллар, которого
подташнивало. Потом Дауге сказал:
- Я хочу есть. Где суп, Шарль? Вы разлили суп, мы голодны. А кто
сегодня дежурный, Шарль?
- Я, - сказал Шарль. При мысли о еде его затошнило сильнее. Но он
сказал: - Я пойду и приготовлю новый суп.
- Солнце! - сказал Юрковский.
Дауге прижался подбитым глазом к окуляру видоискателя.
- Вот видите, - сказал Моллар. - Опьять Солнце.
- Это не Солнце, - сказал Дауге.
- Д-да, - сказал Юрковский. - Это, п-пожалуй, н-не Солнце.
Далекий клубок света в светло-коричневой мгле бледнел, разбухая,
расплылся серыми пятнами и исчез. Юрковский смотрел, стиснув зубы так, что
трещало в висках. "Прощай, Солнце, - подумал он. - Прощай, Солнце".
- Я есть хочу, - сердито сказал Дауге. - Пойдемте на камбуз, Шарль.
Он ловко оттолкнулся от стены, подплыл к двери и раскрыл ее. Моллар
тоже оттолкнулся и ударился головой о карниз. Дауге поймал его за руку с
растопыренными пальцами и вытащил в коридор. Юрковский слышал, как Иоганыч
спросил: "Ну, как жизнь, хороше-о?" Моллар ответил: "Хороше-о, но очень
неудобно". - "Ничего, - сказал Дауге бодрым голосом. - Скоро привыкнете".
"Ничего, - подумал Юрковский, - скоро все кончится". Он заглянул в
перископ. Было видно, как вверху, откуда падал планетолет, сгущается
коричневый туман, но снизу, из непостижимых глубин, из бездонных глубин
водородной пропасти, брезжил странный розовый свет. Тогда Юрковский закрыл
глаза. "Жить, - подумал он. - Жить долго. Жить вечно". Он вцепился обеими
руками в волосы. Оглохнуть, ослепнуть, онеметь, только жить. Только
чувствовать на коже солнце и ветер, а рядом - друга. Боль, бессилие,
жалость. Как сейчас. Он с силой рванул себя за волосы. Пусть как сейчас,
но всегда. Вдруг он услышал, что громко сопит, и очнулся. Ощущение
непереносимого, сумасшедшего ужаса и отчаяния исчезло. Так уже бывало с
ним - двенадцать лет назад на Марсе, и десять лет назад на Голконде, и в
позапрошлом году тоже на Марсе. Приступ сумасшедшего желания просто жить,
желания темного и древнего, как сама протоплазма. Словно короткий обморок.
Но это проходит. Это надо перетерпеть, как боль. И сразу о чем-нибудь
позаботиться. Лешка приказал задраить тестерные пазы. Он отнял руки от
лица, раскрыл глаза и увидел, что сидит на полу. Падение "Тахмасиба"
тормозилось, вещи обретали вес.
Юрковский потянулся к маленькому пульту и задраил тестерные пазы -
амбразуры в прочной оболочке жилой гондолы, в которые вставляются
рецепторы приборов. Затем он тщательно заклинил казенник
бомбосбрасывателя, собрал разбросанные обоймы от бомбозондов и аккуратно
сложил их в стеллаж. Он заглянул в перископ, и ему показалось - да так
оно, наверное, и было на самом деле, - что тьма вверху стала гуще, а
розовое сияние внизу сильнее. Он подумал, что на такую глубину в Юпитер не
проникал еще ни один человек, разве что Сережа Петрушевский, светлая ему
память, но и он, скорее всего, взорвался раньше. У него тоже был расколот
отражатель.
Он вышел в коридор и направился в кают-компанию, заглядывая по пути
во все каюты. "Тахмасиб" еще падал, хотя с каждой минутой все медленнее, и
Юрковский шел на цыпочках, словно под водой, балансируя руками и время от
времени делая непроизвольные прыжки.
В пустынном коридоре вдруг разнесся приглушенный вопль Моллара,
похожий на воинственный клич: "Как жизьнь, Грегуар, хороше-о?" Видимо,
Дауге удалось привести радиооптика в обычное настроение. Ответа Грегуара
Юрковский не расслышал. "Хороше-о", - пробормотал он и не заметил, что не
заикается. Все-таки хорошо.
Он заглянул в каюту Михаила Антоновича. В каюте было темно и стоял
странный пряный запах. Юрковский вошел и включил свет. Посреди каюты
валялся развороченный чемодан. Никогда еще Юрковский не видел чемодана в
таком состоянии. Так чемодан мог бы выглядеть, если бы в нем лопнул
бомбозонд. Матовый потолок и стены каюты были заляпаны коричневыми,
скользкими на вид кляксами. От клякс исходил вкусный пряный аромат. "Мидии
со специями", - сразу определил Юрковский. Он очень любил мидии со
специями, но они, к сожалению, были напрочь исключены из рациона
межпланетников. Он оглянулся и увидел над самой дверью блестящее черное
пятно - метеоритная пробоина. Все отсеки жилой гондолы были
герметическими. При попадании метеорита подача воздуха в них автоматически
перекрывалась до тех пор, пока смолопласт - вязкая и прочная прокладка
корпуса - не затягивал пробоину. На это требуется всего одна, максимум две
секунды, но за это время давление в отсеке может сильно упасть. Это не
очень опасно для человека, но смертельно для контрабанды консервов.
Консервы просто взрываются. Особенно пряные консервы. "Контрабанда, -
подумал Юрковский. - Старый чревоугодник. Ну, будет тебе от капитана.
Быков не выносит контрабанды".
Юрковский осмотрел каюту еще раз и заметил, что черное пятно пробоины
слабо серебрится. "Ага, - подумал он. - Кто-то уже прометаллизировал
пробоины. Правильно, иначе под таким давлением смолопластовые пробки
просто вдавило бы внутрь". Он выключил свет и вернулся в коридор. И тогда
он ощутил усталость и свинцовую тяжесть во всем теле. "О черт, как я
раскис", - подумал он и вдруг почувствовал, что лента, на которой висел
микрофон, режет шею. Он понял, в чем дело. Перелет заканчивается. Через
несколько минут тяжесть станет двойной и над головой будет десять тысяч
километров сжатого водорода, а под ногами шестьдесят тысяч километров
сжатого, жидкого, твердого водорода. Каждый килограмм тела будет весить
два килограмма, а то и больше. "Бедный Шарль, - подумал Юрковский. -
Бедный Миша".
- Вольдемар, - позвал сзади Моллар. - Вольдемар, помогите нам везти
суп. Очень тяжелый суп.
Юрковский оглянулся. Дауге и Моллар, красные и потные, тащили из
дверей камбуза грузно вихляющийся столик на колесах. На столике слабо
дымились три кастрюльки. Юрковский пошел навстречу и вдруг почувствовал,
как стало тяжело. Моллар слабо ахнул и сел на пол. "Тахмасиб" остановился.
"Тахмасиб" с экипажем, с пассажирами и с грузом прибыл на последнюю
станцию.
2. ПЛАНЕТОЛОГИ ПЫТАЮТ ШТУРМАНА,
А РАДИООПТИК ПЫТАЕТ ПЛАНЕТОЛОГОВ
- Кто готовил этот обед? - спросил Быков.
Он оглядел всех и снова уставился на кастрюльки. Михаил Антонович
тяжело, со свистом дышал, навалившись грудью на стол. Лицо у него было
багровое, отекшее.
- Я, - несмело сказал Моллар.
- А в чем дело? - спросил Дауге.
Голоса у всех были сиплые. Все говорили с трудом, едва выталкивая из
себя слова. Моллар криво улыбнулся и лег на диван лицом вверх. Ему было
плохо. "Тахмасиб" больше не падал, и тяжесть становилась непереносимой.
Быков посмотрел на Моллара.
- Этот обед вас убьет, - сказал он. - Съедите этот обед и больше не
