- Да почему же?! - в полном отчаянии заорал Симоне, потрясая
кулаками.
- Слишком много вранья наворочено вокруг этого чемодана, - жестко
сказал инспектор. - Хватит на эту тему!.. Господин Вельзевул, повторяю: вы
арестованы. Имейте в виду, Чемпион ищет вас, чтобы убить. Имейте это в
виду, когда начнется стрельба. В ваших показаниях будет разбираться суд, а
я могу вам только обещать, что буду защищать вас силой оружия до
последнего. Все.
Он шагнул к двери, и тут Симоне, налившись кровью, заорал во все
горло:
- Да подождите же, черт вас дери!.. Стойте!.. Вот... Вот. Вот чертеж
их корабля! - Он хватал со стола и тыкал в лицо инспектору смятые бумаги.
- Вот траектория их полета... Вот схема робота... Вы можете понять: Ольга
не человек. Это робот. Вы понимаете, каких высот в науке они достигли,
если умеют создавать таких роботов!.. Вы понимаете, что мы потеряем, если
они погибнут? Боже мой, Мозес, не стойте столбом! Покажите этому болвану
хотя бы то, что вы показывали мне!..
Мозес схватил черную коробочку и завертел ее в длинных белых пальцах.
Инспектор попятился, выставив перед собою люгер. Он не отрываясь смотрел
на госпожу Мозес. А госпожи Мозес уже не было - вместо нее хихикал,
показывая плохие зубы, Филин-Хинкус. Потом он расплылся, потерял очертания
и вдруг превратился в Симоне. Потом - в хозяина, потом - в инспектора,
потом в какого-то незнакомого человека с толстой сигарой в зубах, потом -
в Кайсу и, наконец, снова в госпожу Мозес, которая подхватила с пола
скрученный узлом швеллер и легко, как пластилин, развязала его.
Инспектор медленно вытер с лица выступившую испарину. Он хотел
заговорить и не мог. А Симоне кричал, брызгая слюной:
- Ну!.. Ну!.. Вы видели? Теперь вы верите?.. Ну!..
- Всем арестованным оставаться в комнате, - проговорил наконец
инспектор и повернулся к двери.
- Инспектор, - сказал вдруг Мозес ему в спину. - Ну хотя бы Луарвика.
Я - ладно... Пусть... Но отпустите хотя бы Луарвика. Он ни в чем не
виноват. И он не приспособлен долго жить у вас, на Земле. Его не
тренировали специально, как меня. Он умирает. Я прошу уже не за себя,
инспектор...
Инспектор, не оборачиваясь, шагнул в дверь. Хозяин молча последовал
за ним, и уже в коридоре огромными прыжками их нагнал Симоне.
- Вы понимаете, что вы делаете? - сказал он задыхаясь. - Ведь вы
наврали насчет почтовых голубей?.. Если поможем им бежать, у нас хоть
совесть будет чиста.
- Это у вас она будет чиста, - сказал инспектор угрюмо. - У меня
будет замарана по самые уши...
- Но они же ни в чем не виноваты! Их обманом втянули в эту историю.
- В этом будут разбираться другие инстанции.
Они вышли через холл и остановились у дверей конторы.
- Вот тебе и первый контакт... - бормотал Симоне, голова его была
опущена, плечи ссутулились. - Вот тебе и встреча двух миров!..
- Не капайте мне на мозги, - сказал ему инспектор. - Алек,
отправляйтесь в холл, это будет ваш пост Симоне, перестаньте ныть.
Поднимитесь на крышу и следите за небом. Я буду здесь, в конторе.
Он достал ключ и отпер дверь.
- Алек, - в отчаянии сказал Симоне. - Попробуйте вы. Помогите мне
убедить этого кретина!..
Инспектор вошел в контору, с грохотом захлопнул за собой дверь и
повернул ключ. Симоне ударил в дверь обоими кулаками и заорал:
- Вы, мелкая полицейская пешка! Вы понимаете, что единственный и
последний раз в жизни судьба бросила вам кусок! В ваших руках
действительно важное решение, а вы ведете себя, как распоследний
тупоголовый....
Инспектор не слушал его. Он подошел к окну, оглядел пустую равнину,
опустил железные жалюзи и сел за стол. Он осторожно взялся обеими руками
за голову и несколько секунд сидел неподвижно, постанывая сквозь зубы.
Потом снял телефонную трубку. Трубка молчала. Инспектор постучал по
рычагу, оскалился, швырнул трубку и яростно ударил кулаком по аппарату.
Потирая ушибленную руку, встал, прошелся по комнате, остановился у стены,
постоял, прислонясь лбом к холодной облицовке, потом вернулся к двери. За
дверью было тихо. По-видимому, Симоне и хозяин уже ушли. Инспектор отпер
дверь, выглянул. В коридоре было пусто, только у выхода в холл сидел,
откинув хвост, Лель, неподвижный, как изваяние. Инспектор тихонько прикрыл
дверь и снова сел за стол. Лицо у него осунулось, глаза стали
бессмысленными. Некоторое время он сидел не двигаясь, потом произнес:
- Ну, хорошо... Ну, а что делать-то? Делать-то что?.. - Он положил
голову на руки.
Дверь скрипнула, и инспектор поднял голову. Бесшумно ступая, вошла
Брюн, чуть пошатываясь, остановилась у стола. Одной рукой она прижимала к
груди початую бутылку, в другой был стакан. Она поставила все это на стол
перед инспектором, а сама повалилась в кресло для посетителей.
- Ну, хорошо, - сказал инспектор. Он думал вслух. Он почти не замечал
Брюн. - Пусть он пришелец. Пусть... Дальше-то что? Проходу же не будет...
Поймал, в руках держал - и выпустил. Все отдал, нате, пользуйтесь, и -
выпустил... Поверил краснобаю.
- Не верьте, - решительно сказала Брюн. - Нельзя.
- Просто он гипнотизер... Блестящий, невиданный мастер... Водит
вокруг пальца, а мне два года до пенсии. - Инспектор застонал. - Какого
черта я не уехал отсюда сразу же... Настойки эдельвейсовой ему захотелось,
идиоту... - Он снова застонал и взялся за голову. - А если даже пришельцы?
Мне-то какое дело? Какое мне до них дело?.. Не хочу я за них отвечать...
- Главное - не верьте, - снова сказала Брюн. - Никому нельзя верить.
Я один раз поверила, всего один раз, и вот сижу в этой дыре - одна, и
никому не нужна... В нашем прекрасном, замечательном, вонючем, гадском
мире... Никому!
Она налила полстакана бренди, отхлебнула и передала стакан
инспектору. Тот машинально допил остальное.
Тут дверь отворилась, и вошли Симоне с хозяином. Хозяин поставил
перед инспектором кружку кофе, а Симоне, не обращая внимания на Брюн, взял
у стены стул и уселся напротив инспектора.
- Луарвику совсем плохо, - сказал он. - Он задыхается. Мозес говорит,
что больше часа ему не выдержать. Вы его загубите, Глебски, и это будет
скотский поступок...
Держа люгер одной рукой, инспектор взял кружку другой, поднес ко рту
и поставил обратно.
- Отстаньте от меня, - сказал он устало. - Все вы болтуны. Алек
заботится о целости своего заведения, а вы, Симоне, просто интеллектуал на
отдыхе.
- А вы-то, - сказал Симоне, - вы-то о чем заботитесь? Лишнюю бляху
захотелось на мундир?
Брюн вдруг встала, неуверенным движением подхватила бутылку и вышла,
бормоча: "Везде одно и то же.. Скучища... Вранье".
- Нет, - сказал инспектор, покачав головой. - Не в этом дело, хотя
лишняя бляха бедному полицейскому не помешает... Я не эксперт, Симоне. Я
полицейский чиновник. Вы ни черта не смыслите в законе, Симоне. Вы
воображаете, что существует один закон для людей, а другой - для
вурдалаков и пришельцев. Мозес - бандит. Моя обязанность - передать его
суду... Даже если он пришелец... Вот все, что я знаю.
Симоне молча щерился, глядя на него. Хозяин подошел к окну и поднял
штору. Инспектор оглянулся на него.
- Зачем вы это сделали?
Прижимаясь лицом к стеклу, хозяин оглядывал небо.
- Да вот все посматриваю, Петер... - медленно сказал он, не
оборачиваясь. - Жду, Петер... Жду...
Инспектор положил люгер на стол, взял кружку обеими руками и, закрыв
глаза, сделал несколько глотков. И тут он ощутил, как сильные руки взяли
его сзади за локти. Он открыл глаза, и дернулся, и застонал.
- Ничего, Петер, ничего... - ласково сказал хозяин. - Потерпите.
Симоне с озабоченным и виноватым видом уже засовывал люгер себе в
карман.
- Предатели!.. - сказал инспектор с удивлением.
- Нет-нет, Петер, - сказал хозяин. - Но надо быть разумным. Не одним
законом жива совесть человеческая...
Симоне, осторожно зайдя сбоку, похлопал инспектора по карманам.
Звякнули ключи. Инспектор рванулся изо всех сил и потерял сознание от
страшной боли в поврежденном плече. Когда он пришел в себя. Симоне уже
выходил из комнаты с чемоданом в руке, а хозяин, все еще придерживая
инспектора за локти, тревожно говорил:
- Поторапливайтесь, Симоне, поторапливайтесь. Ему плохо...
Инспектор хотел заговорить, но у него перехватило горло, и он только
захрипел. Хозяин озабоченно наклонился над ним.
- Господи, Петер... - проговорил он. - На вас лица нет...
- Бандиты... - прохрипел инспектор. - Арестанты...
- Да-да, конечно, - покорно согласился хозяин. - Вы всех нас
арестуете и правильно сделаете, только потерпите немного, не рвитесь, ведь
вам же очень больно, я вас пока все равно не выпущу...
Но инспектор рванулся снова, и все завертелось у него перед глазами,
все застлала мутная звенящая пелена, и в этом тумане, сквозь этот звон
раздавались какие-то неразборчивые голоса, кто-то кричал, кто-то торопил,
что-то трещало и гремело, звенело разбиваемое стекло, и, когда инспектор
опомнился, он лежал на полу, а хозяин стоял рядом с ним на коленях и
смачивал ему лоб мокрой тряпкой. Он был очень бледен.
- Помогите мне сесть, - прохрипел инспектор. Хозяин повиновался.
Дверь была распахнута настежь, слышались возбужденные голоса, потом
что-то снова грохнуло и затрещало. Хозяин болезненно сморщился.
- Пр-роклятущий сундук! - произнес он сдавленным голосом. - Опять
косяк разворотили...
Под окном голос Мозеса гаркнул с нечеловеческой силой:
- Готовы? Вперед!.. Прощайте, люди! До встречи! До настоящей
встречи!..
Голос Симоне прокричал в ответ что-то неразборчивое, а затем стекла
дрогнули от какого-то жуткого клекота и свиста, и стало тихо. Инспектор
поднялся на ноги и пошел к двери. Хозяин суетился рядом. Он беззвучно
шевелил губами, кажется, молился. По широкому лицу его стекали капли пота.
Они вышли в пустой холл, по которому гулял ветер. Входная дверь была
снесена, журнальный столик перевернут и раздавлен. Инспектор направился к
лестнице, но на первых же ступеньках ему стало дурно, и он остановился,
вцепившись в перила. Хозяин кинулся поддержать, но инспектор отпихнул его
и сказал:
- Убирайтесь к черту! Слышите?..
Он медленно побрел по лестнице, цепляясь за перила, миновал Брюн,
испуганно прижавшуюся к стене, поднялся на второй этаж и направился в свой
номер. Дверь номера Олафа тоже была распахнута, там было пусто. И тут
внизу кто-то закричал - отчаянно, истошно, страшно:
- Вот они!.. Поздно!.. Будь оно все проклято! Поздно!..
Голос сорвался. Внизу в холле затопали, что-то упало, покатилось, и
вдруг все эти звуки перекрыло ровное далекое гудение. Тогда инспектор
повернулся и, спотыкаясь, побежал к черной лестнице.
Вся широкая снежная долина распахнулась перед ним. Вдаль, к синеющим
горам, уходили две голубоватые совершенно прямые лыжни. Они уходили на
север, наискосок от отеля, и там, где они кончались, видны были черные,
словно нарисованные на белом, фигурки беглецов. Впереди мчалась госпожа
Мозес с гигантским сундуком под мышкой, а на плечах у нее нелепо и дико
моталась длинная, как удилище, фигура Мозеса. Правее, чуть отставая,
ровным финским шагом несся Олаф с Луарвиком на спине. Они мчались быстро,
сверхъестественно быстро, а сбоку, им наперерез, сверкая на солнце
лопастями и стеклами кабины, заходил вертолет. Вся долина была наполнена
ровным мощным гулом. Вертолет медленно, словно бы неторопливо, снижался,
