небольшой, прямо скажем, примитивный нуль-передатчик со спиральным ходом.
Что может быть проще примитивного нуль-передатчика? Только примитивный
нуль-аккумулятор... Он зажмурился, и в памяти отчетливо проступила схема
передатчика на позитронных эмиттерах. Будь у него детали, он собрал бы эту
штуку в два счета, не раскрывая глаз. Он несколько раз мысленно проделал
сборку, а когда раскрыл глаза, передатчика не было. И ничего не было.
Робинзон, подумал он с некоторым даже интересом. Максим Крузое. Надо же,
ничего у меня нет. Шорты без карманов и кеды. Но зато остров у меня -
обитаемый... А раз остров обитаемый, значит, всегда остается надежда на
примитивный нуль-передатчик. Он старательно думал о нуль-передатчике, но у
него плохо получалось. Он все время видел маму, как ей сообщают: "Ваш сын
пропал без вести", и какое у нее лицо, и как отец трет себе щеки и
растерянно озирается, и как им холодно и пусто... Нет, сказал он себе. Об
этом думать не разрешается. О чем угодно, только не об этом, иначе у меня
ничего не получится. Приказываю и запрещаю. Приказываю не думать и
запрещаю думать. Все. Он поднялся и пошел по дороге.
Лес, вначале робкий и редкий, понемногу смелел и подступал к дороге
все ближе. Некоторые наглые молодые деревца взломали бетон и росли прямо
на шоссе. Видимо, дороге было несколько десятков лет - во всяком случае,
несколько десятков лет ею не пользовались. Лес по сторонам становился все
выше, все гуще, все глуше, кое-где ветви деревьев переплетались над
головой. Стало темно, то справа, то слева в чаще раздавались громкие
гортанные возгласы. Что-то шевелилось там, шуршало, топотало. Один раз
шагах в двадцати впереди кто-то приземистый и темный, пригнувшись,
перебежал дорогу. Звенела мошкара. Максиму вдруг пришло в голову, что край
настолько запущен и дик, что людей может не оказаться поблизости, что
добираться до них придется несколько суток. Дремучие инстинкты пробудились
и вновь напомнили о себе. Но Максим чувствовал, что здесь вокруг очень
много живого мяса, что с голоду здесь не пропадешь, что все это вряд ли
будет вкусно, но зато интересно будет поохотиться, и поскольку о главном
ему было думать запрещено, он стал вспоминать, как они охотились с Олегом
и с егерем Адольфом - голыми руками, хитрость против хитрости, разум
против инстинкта, сила против силы, трое суток не останавливаясь, гнать
оленя через бурелом, настигнуть и повалить на землю, схватив за рога...
Оленей здесь, возможно, и нет, но в том, что здешняя дичь съедобна,
сомневаться не приходится: стоит задуматься, отвлечься, и мошкара начинает
неистово жрать, а как известно, съедобный на чужой планете с голоду не
умрет... Недурно было бы здесь заблудиться и провести годик-другой,
скитаясь по лесам. Завел бы себе приятеля - волка какого-нибудь или
медведя, ходили бы мы с ним на охоту, беседовали бы... Надоело бы,
конечно, в конце концов... да и не похоже, чтобы в этих лесах можно было
бродить с приятностью: слишком много вокруг железа - дышать нечем... И
потом все-таки сначала нужно собрать нуль-передатчик...
Он остановился, прислушиваясь. Где-то в глубине чащи раздавался
монотонный глухой рокот, и Максим вспомнил, что уже давно слышит этот
рокот, но только сейчас обратил на него внимание. Это было не животное и
не водопад - это был механизм, какая-то варварская машина. Она храпела,
взрыкивала, скрежетала металлом и распространяла неприятные ржавые запахи.
И она приближалась.
Максим пригнулся и, держась поближе к обочине, бесшумно побежал
навстречу, а потом остановился, едва не выскочив сходу на перекресток.
Дорогу под прямым углом пересекало другое шоссе, очень грязное, с
глубокими безобразными колеями, с торчащими обломками бетонного покрытия,
дурно пахнущее и очень, очень радиоактивное. Максим присел на корточки и
поглядел влево. Рокот двигателя и металлический скрежет надвигались
оттуда. Почва под ногами начала вздрагивать. Оно приближалось.
Через минуту оно появилось - бессмысленно огромное, горячее,
смрадное, все из клепанного металла, попирающее дорогу чудовищными
гусеницами, облепленными грязью, - не мчалось, не катилось - перло,
горбатое, неопрятное, дребезжа отставшими листами железа, начиненное сырым
плутонием пополам с лантанидами, беспомощное, угрожающее, без людей, тупое
и опасное - перевалилось через перекресток и поперло дальше, хрустя и
визжа раздавливаемым бетоном, оставив за собой хвост раскаленной духоты,
скрылось в лесу и все рычало, ворочалось, взревывало, постепенно затихая в
отдалении.
Максим перевел дух, отмахнулся от мошкары. Он был потрясен. Ничего
столь нелепого и жалкого он не видел никогда в жизни. Да, подумал он.
Позитронных эмиттеров мне здесь не достать. Он поглядел вслед чудовищу и
вдруг заметил, что поперечная дорога - не просто дорога, а просека, узкая
щель в лесу: деревья не закрывали над нею неба, как над шоссе. Может,
догнать его? - подумал он. Остановить, погасить котел... Он прислушался. В
лесу стоял шум и треск, чудовище ворочалось в чаще, как гиппопотам в
трясине, а потом рокот двигателя снова начал приближаться. Оно
возвращалось. Снова сопение, рык, волна смрада, лязг и дребезг, и вот оно
опять переваливает через перекресток и прет туда, откуда только что
вышло... Нет, сказал Максим. Не хочу я с ним связываться. Не люблю я злых
животных и варварских автоматов... Он подождал, пока чудовище скрылось,
вышел из кустов, разбежался и одним прыжком перемахнул через развороченный
зараженный перекресток.
Некоторое время он шел очень быстро, глубоко дыша, освобождая легкие
от испарений железного гиппопотама, а затем снова перешел на походный шаг.
Он думал о том, что увидел за первые два часа жизни на своем обитаемом
острове, и пытался сложить все эти несообразности и случайности в нечто
логически непротиворечивое. Однако это было слишком трудно. Картина
получалась сказочной, а не реальной. Сказочным был этот лес, набитый
старым железом, сказочные существа перекликались в нем почти человеческими
голосами; как в сказке, старая заброшенная дорога вела к заколдованному
замку, и невидимые злые волшебники старались помешать человеку, попавшему
в эту страну. На дальних подступах они забросали его метеоритами, ничего
не получилось, и тогда они сожгли корабль, поймали меня в ловушку, а потом
натравили на меня железного дракона. Дракон, однако оказался слишком стар
и глуп, и они, наверное, уже поняли свою промашку и готовят теперь
что-нибудь посовременнее...
Послушайте, сказал им Максим. Я ведь не собираюсь расколдовывать
замков и будить ваших летаргических красавиц, я хочу только встретиться с
кем нибудь из вас, кто поумнее, кто поможет мне с позитронными
эмиттерами...
Но злые волшебники гнули свое. Сначала они положили поперек шоссе
огромное гнилое дерево, затем разрушили бетонное покрытие, вырыли в земле
большую яму и наполнили ее тухлой радиоактивной жижей, а когда и это не
помогло, когда мошкара притомилась кусать и разочарованно отстала, уже к
утру, выпустили из леса холодный злой туман. От тумана Максиму стало
зябко, и он пустился бегом, чтобы согреться. Туман был липкий, маслянистый
и попахивал мокрым металлом и тлением, но вскоре запахло дымом, и Максим
понял, что где-то неподалеку горит живой огонь.
Занимался рассвет, небо засветилось утренней серостью, когда Максим
увидел в стороне от дороги костер и невысокое каменное строение с
провалившейся крышей, с пустыми черными окнами, старое, заросшее мохом.
Людей видно не было, но Максим чувствовал, что они где-то неподалеку, что
они недавно были здесь и может быть скоро вернутся. Он свернул с шоссе,
перескочил придорожную канаву и, утопая по щиколотку в гниющих листьях,
приблизился к костру.
Костер встретил его добрым первобытным теплом, приятно растревожившим
дремучие инстинкты. Здесь все было просто. Можно было, не здороваясь,
присесть на корточки, протянуть руки к огню и молча ждать, пока хозяин,
так же молча, подаст горячий кусок и горячую кружку. Хозяина, правда, не
было, но над костром висел закопченный котелок с остро пахнущим варевом,
поодаль валялись два каких-то балахона из грубой материи, грязный
полупустой мешок с лямками, огромные кружки из мятой жести и еще какие-то
железные предметы неясного назначения.
Максим посидел у костра, погрелся, глядя на огонь, потом поднялся и
зашел в дом. Собственно, от дома осталась только каменная коробка. Сквозь
проломленные балки над головой светлело утреннее небо, на гнилые доски
пола было страшно ступить, а по углам росли гроздья малиновых грибов -
ядовитых, но если их хорошенько прожарить, вполне годных к употреблению.
Впрочем мысль о еде сразу пропала, когда Максим разглядел в полутьме у
стены чьи -то кости вперемежку с выцветшими лохмотьями. Ему стало
неприятно, он повернулся, спустился по разрушенным ступенькам и, сложив
ладони рупором, заорал на весь лес: "Ого-го, шестипалые!" Эхо почти
мгновенно увязло в тумане между деревьями, никто не отозвался, только
сердито и взволнованно зацокали какие-то пичуги над головой.
Максим вернулся к костру, подкинул в огонь веток и заглянул в
котелок. Варево кипело. Он поглядел по сторонам, нашел что-то вроде ложки,
понюхал ее, вытер травой и снова понюхал. Потом он осторожно снял
сероватую накипь и стряхнул ее на угли. Помешал варево, зачерпнул с краю,
подул и, вытянув губы, попробовал. Оказалось недурственно, что-то вроде
похлебки из печени тахорга, только острее. Максим отложил ложку, бережно,
двумя руками снял котелок и поставил на траву. Потом он снова огляделся и
сказал громко: "Завтрак готов!" Его не покидало ощущение, что хозяева
где-то рядом, но видел он только неподвижные, мокрые от тумана кусты,
черные корявые стволы деревьев, а слышал лишь треск костра да хлопотливую
птичью перекличку.
- Ну, ладно", - сказал он вслух. - Вы как хотите, а я начинаю
контакт.
Он очень быстро вошел во вкус. То ли ложка была велика, то ли
дремучие инстинкты разыгрались не в меру, но он и оглянуться не успел, как
выхлебал треть котелка. Тогда он с сожалением отодвинулся, посидел,
прислушиваясь к вкусовым ощущениям, тщательно вытер ложку, но не удержался
и еще раз зачерпнул, с самого дна, этих аппетитных, тающих во рту
коричневых ломтиков, похожих на трепанги, совсем отодвинулся, снова вытер
ложку и положил ее поперек котелка. Теперь было самое время утолить
чувство благодарности.
Он вскочил, выбрал несколько тонких прутиков и отправился в дом.
Осторожно ступая по трухлявым доскам и стараясь не оглядываться на останки
в тени, он принялся срывать грибы и нанизывать на прутик малиновые шляпки,
выбирая самые крепкие. Вас бы посолить, думал он, да поперчить немного, но
ничего, для первого контакта сойдет и так. Мы вас подвесим над огоньком, и
вся активная органика выйдет из вас паром, и станете вы - объедение, и
станете вы первым моим взносом в культуру этого обитаемого острова, а
вторым будут позитронные эмиттеры...
И вдруг в доме стало чуть-чуть темнее, и он тотчас же ощутил, что на
него смотрят. Он во-время подавил в себе желание резко повернуться,
сосчитал до десяти, медленно поднялся и неторопливо, заранее улыбаясь,
повернул голову.
В окно смотрело на него длинное темное лицо с унылыми большими
глазами, с уныло опущенными углами губ, смотрело без всякого интереса, без
злобы и без радости, смотрела не на человека из другого мира, а так, на
докучное домашнее животное, опять забравшееся, куда ему не велено.
