-- Товарищи родители! -- и посмотрел на Галину маму. Мы с ней немного
флиртуем. -- Товарищи родители, -- сказал я, -- не волнуйтесь. Делать
нечего, и ничего не надо делать. Ребята захотели сразу стать большими. Пусть
попробуют. И ничего страшного с ними не случится. Димка просил передать,
чтобы вы не беспокоились, он будет писать мне. Парни здоровенные, и Галю,
Зинаида Петровна, они в обиду не дадут.
Несмотря на мое выступление, родители возмущались еще очень долго.
Часам к 11 они перешли на воспоминания. Я прошел в свою комнату, открыл окно
и лег спиной на подоконник.
* ЧАСТЬ ВТОРАЯ. Аргонавты *
Глава четвертая
ОНИ СМОТРЕЛИ В ОКНО ВАГОНА. Над Каланчевкой уже зажглись неоновые
призывы Госстраха, а небо было еще совсем светлым. Западный фасад высотной
гостиницы весь пылал под солнцем слюдяным огнем.
И все это медленно-медленно уплывало назад. Станционные пути и совеем
рядом обычная московская улица. Огромный плакат на глухой стене старого
дома: "Лучшие спутники чая", В космическом пространстве вокруг чашки чая
вращаются его лучшие спутники: печенье, варенье, торт. И все это
медленно-медленно уплывало назад.
-- Шикарно придумана реклама, -- сказал Димка. -- Надо бы всю рекламу
построить по этому принципу. Лучший спутник мыла -- мочалка, лучший спутник
водки -- селедка...
Но Галя, Алик и Юрка не подхватили.
А потом все пошло быстрее и быстрее, трах-тах, тах-тах, трах-тах,
тах-тах... То вдруг открывалась дальняя перспектива Москвы, то окно
закрывалось вагонами, стоящими на путях, заборами, пакгаузами. Трах-тах,
тах-тах, трах, свет, мрак, трах-тах-тах, бараки, свет, трах-тах-тах,
встречный паровоз.
Уходила Москва, уносилась назад. Центр, забитый автомобилями, и полные
ветра Лужники, все кинотеагры и рестораны, киностудия "Мосфильм", Ленинская
библиотека и Пушкинский музей, ГУМ, трах-тах-тах, все уже позади, и в
каменном море четырехугольная "Барселона", волна и корабль, что качал нас
семнадцать лет, мама, папа, дедушка, брат, все дальше и дальше улетают они,
трах-тах-тах, свет, мрак, барак, новостройка, тах-тах, это еще Москва,
трах-тах, вдруг лес, это уже не Москва, трах-тах-тах, встречная электричка.
Проводники таскали матрацы и комплекты белья. В обоих концах вагона
скопились граждане со сверточками в руках. По очереди они исчезали и
появлялись снова уже в роскошных полосатых одеждах. Весь вагон возился и
извинялся, а трое парней и девушка все смотрели в окно на лес и поле, где
временами появлялись и стремительно мчались назад последние островки Москвы.
Рядом скрипнула кожа, и Галя почувствовала, что кто-то деликатно взял
ее за талию.
-- Разрешите проследовать? -- пророкотал ласковый командирский басок.
Прошел мужчина в синем костюме и скрипучих сапогах. Налитая красная шея,
пересеченная морщинами, напоминала поверхность футбольного мяча. Обернулся,
скользнул зеленым глазом, поправил рыжий ус и сказал кому-то:
-- Гарная дивчина.
Димка, взглянув на рыжего, вдруг почувствовал себя маленьким и
беспомощным и со злости сжал кулаки. Галя прошла в глубь купе и села там у
окна. Димка сел с ней рядом. Алик вытащил из рюкзака кипу газет и журналов
-- "Дейли уоркер", "Юманите", "Юнге вельт", "Паэзе сера", "Экран", "Курьер
ЮНЕСКО" и "Юность". Юрка вытащил из кармана "Советский спорт".
Напротив Гали и Димы сидели три парня в очень аккуратных костюмах. Двое
из них все время посмеивались, вспоминая какую-то машину, которую они
называли "самосвал ОМ-28-70". Третий, белобрысый гигант, молча улыбался,
поворачивая го лову то к одному, то к другому.
-- Лучшая марка из всех, что я знаю, -- сказал первый парень и
подмигнул Димке.
-- Верно, -- согласился второй.
-- КПД самый высокий, поэтому и хороша эта машина в эксплуатации. --
Первый опять подмигнул Димке.
-- Что-то я не знаю такой машины, -- мрачно сказал Димка.
Первый парень, худой и прыщавый, откинул со лба черную челку и выкатил
на Димку лакированные глазки.
-- Не знаешь? Слышишь, Игорь, человек не знает самосвала "ОМ28-70"!
-- Молодой еще, -- улыбнулся Игорь, человек с крепким и широким лицом.
Разговаривая, он поднимал ладонь, словно что- то на ней взвешивая. Он
вытащил бутылку и показал. Оказалось, что самосвал "ОМ-28-70" -- это "Особая
московская" -- 28 рублей 70 копеек". Страшно довольный, черно глазый малый
безумно хохотал.
-- Это нас вояки по дороге в Москву разыграли, -- проговорил он,
задыхаясь. Отсмеявшись, предложил знакомиться.
-- Шурик, -- сказал он и протянул руку Гале, которая все это время
безучастно смотрела в окно. Галя обернулась к нему холодным лицом манекена.
Она умела делать такие лица.
-- Александр Морозов, -- поправился черноглазый и привстал. -- А это
мои друзья -- Игорь Баулин и Эндель Хейс.
Галя небрежно кивнула головой и снова отвернулась. Димка разозлился на
нее и сказал:
-- Ее зовут Галка. А я Дима Денисов. А это мои Друзья -- Юрий Попов и
Алик Крамер. Идите сюда, ребята!
Алик уже давно остро поглядывал из-за "Паэзе сера", изучал типажи.
Юрка, не отрываясь от "Спорта", пересел поближе, ткнул в грудь Энделя Хейса
и спросил взволнованно:
-- Слушай, как ты думаешь: припилят наши в баскет американцев?
-- Цто? -- тонким голосом спросил гигант и покраснел.
-- Он по-русски слабо кумекает, -- улыбнулся Игорь.
Проводник принес чай. Черноглазый, несколько обескураженный каменным
лицом Гали, вскоре снова разошелся. Он сыпал каламбурами, анекдотами, корчил
такие рожи, что Юрка уже не спускал с него глаз. Алик положил газету на
стол. Черноглазый ткнул пальцем в фотографию Брижит Бардо на первой странице
и сказал Гале:
-- Артисточка эта на вас смахивает.
Напряженно прикрыл один глаз.
О, как Галя умеет улыбаться!
-- Вы находите?
Черноглазый Шурик радостно засиял.
-- Должен вам прямо сказать, что вы ужасно фотогигиеничны. Хаха-ха!
"Страшно люблю таких психов в компании",-- подумал Димка.
Ребята охотно поддержали тон Шурика: дурачились изо всех сил. Игорь
достал карты, а Алик стал учить новых знакомых играть во французского
дурака. Даже огромный Эндель развеселился и пищал что-то своим тоненьким
голоском. Начало путешествия складывалось приятно. Поезд летел в красной
закатной стране. Электричество в вагоне еще не включили, и от этого было
как-то особенно уютно. Тени на лицах и блики заката сквозь хвойный забор,
вокруг блестят глаза, и открываются в хохоте рты. Какие славные ребята наши
попутчики! И вообще все -- о'кэй! В мире полно смешных и благожелательных
людей. Поезда ходят быстро, в них уютно и играет радио.
Я жду тебя, далекий ветер детства,
Погладь меня опять по волосам.
Все вскочили, отдавая честь, потому что вышел король, а Димка остался
сидеть. Его затормошили, Юрка хлопнул картами по носу, но он отмахнулся.
Переулок на Арбате
С проходным нашим милым двором...
Димка встал.
-- Я покурить. -- И пошел в тамбур.
Поезда уходят быстро от родных мест, но в них есть радиоузлы, где
крутят душещипательные пластинки. Черт бы их побрал! Иная песенка может
выбить из колеи даже мужчину, выжимающего правой рукой 60.
-- Ничего, это с ним бывает, -- сказал Юрка, -- поехали дальше! И все
закричали:
-- Бонжур, мадам! -- Потому что вышла дама.
Димка курил в тамбуре, и ему было стыдно. "Видимо, я все-таки слабак,
-- думал он. -- Всем ребятам тяжело, но они держатся. Даже Галка. А меня
словно кто-то за горло взял, когда стали крутить эту пластинку: "Я жду тебя,
далекий ветер детства, погладь меня опять по волосам". Ветер детства, такого
еще близкого, что там говорить! Он только там, этот ветер, больше нигде его
нет для меня. Летает по переулкам медленно и властно, как орел. И вдруг со
свистом -- под арку "Барселоны", а мама из окна:
-- Дима, ужинать!
Ребята кричат:
-- Димка, выйдешь?
-- Дмитрий, сколько раз тебя нужно звать?
-- Димка, выйдешь?
А ветер детства уже заполнил все и распирает стены. Мама любила гладить
по волосам до тех пор, пока я не устроил ей скандала из-за этого. Теперь
ночью подходит и гладит-и ветер детства сквозь кирпичи и стекла... Все,
покончено с этим ветром. Ему не долететь до Балтики.
Димка открыл дверь вагона, и резиновый ветер открытой земли дал ему в
грудь.
Тра-ля-ля! Поехали исследовать разные ветры! Бриз -- это прибрежный
ветер. Муссоны дуют летом с моря на сушу, зимой наоборот. Пассаты --
прекрасные ветры (это у Джека Лондона). Aора -- в Новороссийске (где это он
читал?). Торнадо -- кажется, в прериях.
Географы и синоптики различают ветры по направлению и по силе. А кто их
различает по запаху? Музыканты, что ли? Художники, наверное, умеют различать
и по цвету. Боже мой, как только не пахнут ветры! Вот этот резиновый, на
ощупь он каждую минуту разный. Сейчас дохнул мокрой травой и навозом. Опушка
леса наполовину уже погружена в темноту, а лужа возле полотна пылает смесью
всех цветов, словно палитра. И рядом апатичная лошадь с продавленной, как
старый диван, спиной. Телега оглоблями вверх. Босой мальчишка. Одинокая изба
на краю леса. Прошлогодний стог. Запах мокрой травы и навоза. Запах старины.
До боли все это знакомо. Все это уже когда-то было. Когда? Попытайся
вспомнить. Опушка мелькнула и исчезла. В дороге не только исследуют, но и
вспоминают. К сожалению, никогда нельзя вспомнить до конца.
-- Кукареку! -- закричали в вагоне, потому что вышла десятка.
Эндель опять зазевался. Брижит Бардо встала и, очень грациозно
спотыкаясь, выбралась из купе.
Димка стоял лицом к двери и беспощадно дымил. Галя увидела его плечи,
обтянутые черной фуфайкой, мускулистую шею, и ей неудержимо захотелось
провести ладонью по его затылку снизу вверх, чтобы почувствовать мягкую
щетку волос. Она это сделала. Димка резко повернул голову и отскочил.
-- Ты что? -- гаркнул он. -- Чего тебе надо?
-- Дайте мне сигарету, капитан, -- сыграла Галя.
-- Ты уверена, что Брижит Бардо курит? -- буркнул Димка и протянул ей
сигарету.
Несколько минут они курили, молча глядя на огромную равнину, покрытую
кустарником.
-- Ты думал о доме? -- вдруг спросила Галя, и Димка снова вздрогнул. Он
посмотрел ей в лицо и сказал:
-- Да.
Галя отвернулась. Плечи ее дрогнули.
-- Мне страшно.
-- Что ты, первый раз из Москвы уехала?
-- Конечно. Я дальше Звенигорода нигде не была.
Димка взглянул на Галино лицо, ставшее совсем детским, и почувствовал
себя слюнтяем и мягкотелым хлюпиком, ему захотелось вытереть этой девочке
влажные глаза, погладить ее по голове и сказать ей что-то нежное. Он. ударил
ладонью по ее плечу и бодро воскликнул:
-- Не трусь, детка! Держи хвост пистолетом!
Галя отпрянула.
-- Слушай, почему ты так со мной обращаешься? Я ведь тебе не Юрка и не
Алик.
-- Что я тебе сделал?
-- Дима, мы ведь уже не дети.
-- Это она мне говорит! Сама разнюнилась, как...
-- Я не то имею в виду.
-- А что ты имеешь в виду?
Брижит Бардо улыбнулась. Димка терпеть не мог этих ее улыбок, особенно
когда она так улыбалась другим.
-- Знаешь, -- крикнул он, -- лучше бы ты осталась дома!
Хотел уйти, но в это время в тамбур влезли Юрка, Алик, Шурик, Игорь и
Эндель, а потом полезли и другие пассажиры, мужчины. Оказывается, поезд
подходил к крупной станции.
Когда появился перрон и здание вокзала, Галя снова почувствовала, что
ее деликатно взяли за талию и прямо над ухом прогудел ласковый командирский
