не хочешь, он должен был блюсти достоинство своего высокого ранга;
будущий президент мог нарядиться лишь Прекрасным принцем, и никем иным!
В обычное время кто-нибудь из ребят непременно заметил бы страдание
и усталость на физиономии Элена, а также печать благородного
мученичества во всем его облике,- и Элену дали бы две ложки лучшего в
мире лекарства - горькой соли. Но сейчас для всех его друзей - и мужчин,
и женщин - настала пора невзгод, и располагавшая к душевной чуткости.
Попытки Элена понять, что же случилось на маскараде, не дали
плодов. Элен помнил, как во всей красе и величии явился в Ночлежку, а
потом... потом случилось что то непостижимое, имевшее ужасные
последствия. Незыблемый дух Королевской ночлежки - подобно граниту, что
на своем веку выдерживает несметное число ударов, но в какой то миг
разрушается разом,- этот дух в одночасье испарился.
Мак, которому обычно и горе не беда, впал в тоску; очи его
потускнели; отважная душа обескрылела. А уж если с Маком приключилось
такое, то можно себе представить состояние ребят - ни дать ни взять
выброшенные на берег медузы.
"Что случилось?"- раз за разом опрашивал Элен, но все только
взглядывали на него молча и тут же отводили глаза, не желая ничего
объяснять. Несколько первых дней Элен еще надеялся, что это просто
невиданно затянувшееся похмелье, но вот уже пора бы им снова возжаждать,
а все словно дремлют! Элен начал опасаться за своих друзей.
Усевшись под кипарисом, Элен попытался не просто собраться с
мыслями, но и задуматься. Подошло время великих дел - и оказалось, что
он один обладает нужной для них духовной статью. Когда он, наконец,
встал, отряхнул со штанов черно-зеленые кипарисовые чешуйки и направился
в Королевскую ночлежку, он был уже не прежний Элен, которого звали за
глаза Беспамятным, Пеньком, Дурачком. Его могучие плечи расправились под
высоким грузом ответственности; глаза излучали спокойную нравственную
силу.
В Ночлежке царил печальный сумрак, пахло плесенью. Ребята лежали на
кроватях как неживые. Мак, очевидно, чувствовал себя хуже всех, потому
что уставился в свой полог совершенно пустыми глазами. Он не стенал, не
метался, но какая-то тайная скорбь ела его прямо на глазах.
Элен присел в ноги к Маку, ожидая, что Мак лягнет его ногой в
стоптанном ботинке, но Мак не шевелился.
- Мак, ты что лежишь как колода? - тихо сказал Элен.- Вставай
Мак ничего не ответил, только прикрыл глаза,- из-под ресниц
выкатились две слезы и быстро высохли на горячих щеках.
- А если я тебе врежу, тогда встанешь? - еще тише спросил Элен.
Мак вяло покачал головой: мол, не надо.
Элен не мог больше сдерживаться, бросил козырную карту - будь что
будет.
- Я был вчера у Дока. Сидит с карандашом, ни слова не написал.
Ничего за день не сделал. Ничего не придумал. Хватит валяться, Мак, Доку
нужна помощь!
- Нужна, как собаке пятая нога,- отвечал Мак заупокойно.- Не
сердись на меня, Элен. Я больше не могу. Я в нокдауне.
- А что случилось, Мак?
- Помнишь, как мы в тот раз отмечали его день рождения? Когда за
лягушками ездили,- глухо сказал Мак. Все у него в лаборатории
порушили-поломали. Так вот, это все цветочки...
- Какие цветочки? -с интересом спросил Элен.
- Я в том смысле, что тогда поломали вещи - проигрыватель,
пластинки, посуду. А теперь хуже - теперь мы душу ему поломали! Я себя
чувствую, как медведь, который хотел погладить человека по башке, провел
лапой, а у того мозги вон. Все, сдаюсь...- Глубоко вздохнув, Мак
перевернулся на другой бок, закрыл лицо руками.
- Нет, ты не сдавайся! - приказал Элен.
- Уж как-нибудь без тебя разберусь, ладио?
- Ладно, разбирайся,- обрадовался Элен.
- Сам и разбирайся! - разозлился Мак.- Что ты ко мне пристал?
- Понимаешь, Док должен поехать в Ла-Джоллу, принялся объяснять
Элен.- На следующей неделе начинаются приливы. Он наловит восьминогов и
напишет книжку. Но мы ему должны помочь, Мак!
- Эх,- вздохнул Мак.- Помню, как-то Фауна рассказывала про одного
боксера полусреднего веса, его звали Келли-поцелуйся-со-смертью. Так
вот, я - Мак-поцелуйся-со-смертью. За что ни возьмусь, все на корню
чахнет.
- А ну-ка, встань!
- И не подумаю.
- Встань, тебе говорят!
На этот раз Мак просто промолчал.
Элен вышел на пустырь, огляделся. В зарослях высокой травы лежал
проломленный дубовый бочонок из-под дегтя. Элен вырвал крепкую бочарную
доску и вернулся с ней в Ночлежку.
Встав у постели Мака, он хорошенько примерился, размахнулся - и
ударил Мака так сильно, что у самого от натуги лопнули штаны. И тут
только он по-настоящему понял, как сильно хворает Мак: даже не
пошевельнулся, только крякнул!
Элен мужественно поборол охвативший его ужас; потом вспомнил свой
высокий страдальческий жребий - ехать в Вашингтон, есть проклятых
устриц...
- Ладно, Мак,- произнес он негромко.- Придется мне самому это дело
уладить.
Сказав так, он повернулся и ушел, спокойный и величавый.
Мак перелег на бок, подпер голову рукой.
- Нет, вы. слышали, что сказал этот болван? И главное, виноват
опять буду я: зачем раззадорил? Ну все, теперь беды не миновать... Милая
мама, готовь белый саван, сын твой в смертельной тоске...
- Гляжу я на тебя,- сказал Уайти II,- тебя и вправду отпевать пора.
31. ТЕРНИСТОЙ ТРОПОЮ ВЕЛИЧИЯ
Когда человек сворачивает с привычной дороги, он обычно еще долго с
сожалением оглядывается назад. Так было и с Эленом, который, не столько
по собственной воле, сколько по воле судьбы, оказался вдруг на нехоженой
тропе. "Придется мне самому это дело уладить",- заявил он Маку. Легко
сказать, да трудно сделать! Посидев под гостеприимными ветвями черного
кипариса, он вдруг понял, что не представляет, какое дело надо
улаживать. И с невольной тоской пустился в воспоминания о минувших днях,
когда имел счастье быть идиотом, когда все его любили и привечали, когда
за него думали другие. Правда, в расплату за бездумную жизнь приходилось
безропотно сносить насмешки, но все равно - славное, душевное было
время...
Когда-то, давным-давно, Док ему сказал: "Люблю с тобой, Элен,
посидеть, поговорить. Ведь ты как колодец. Тебе можно поверять самые
сокровенные тайны. Ты ничего не слышишь и не помнишь. А если б и
запомнил, все равно бы не уразумел... Да ты, пожалуй, лучше колодца!
Какой колодец умеет так внимать? Ты как исповедующий священник, но без
епитимьи..."
То было в прежние бездумные дни, когда Элен еще не знал
ответственности... Но в новом своем высоком звании он должен судить о
событиях, выбирать линию действий, Другими словами, мыслить!
И он предпринял такую попытку, втайне от всех и слегка стыдясь. В
доброе старое время, посидев под черным кипарисом минуту-другую, он
улегся бы, положил локоть в изголовье и быстро заснул. Но сейчас он
обхватил колени руками и стал мучительно думать. Его ум тщетно пытался
выкарабкаться из непонятицы - точно муравьишка из ловчей ямы своего
врага, муравьиного льва. Нужно было до чего-то додуматься, принять
какое-то решение. Сон не шел к Элену; он хотел было отвлечься,
почесаться, но, как на грех, нигде не чесалось. Он должен уладить
какое-то дело. Да что это ха дело, черт подери?.. Как пришло заветное
решение, он так и не понял, потому что клюнул носом,- да тут и
проснулся, как будто его кто толкнул, и в тот же миг перед ним забрезжил
путь! Путь был не вполне достойный, граничащий с мошенничеством, но
другого, как говорится, бог не дал.
Вы, конечно, помните, что с Эленом было очень приятно общаться:
задаст он собеседнику вопрос, а ответ не слушает. Люди за ним это знали
- и платили откровенностью. Что если, подумал Элен, что если не только
спрашивать, но и слушать, не подавая, конечно, виду! Путь не совсем
честный, но зато ведет к благородной цели.
Слушать мало, надо еще запоминать, а потом свести все ответы
вместе. И дело прояснится. Задам каждому вопрос или пару, думал Элен,
глядишь, придет решение.
Изнемогши от умственных усилий, Элен улегся, подложил руку под
голову и заснул крепким сном честно поработавшего человека.
32. ПОХОД ЗА ИСТИНОЙ
Джо Элегант вернулся из отъезда с опаской, готовый в любое
мгновение улепетнуть еще куда-нибудь, если понадобится. Он ждал кары за
свою проделку с костюмам Элена, но никто его не трогал. В благодарность
он три дня подряд делал воздушные пирожные, да такие, что можно язык
проглотить. Все-таки ему не терпелось узнать, как приняли его костюм,
только боязно было спрашивать. Поэтому, когда в его закуток пожаловал
сам Элен, он обрадовался.
- Посиди,- оказал Джо,- сейчас принесу пирога...
Пока Джо не было, Элен рассматривал работы Анри Художника, висевшие
на стене. Одна относилась к раннему периоду, когда мастер выполнял
картины исключительно из птичьих перышек, другая - к более позднему
периоду ореховых скорлупок. Потом Элен посмотрел на ломберный стол с
портативной пишущей машинкой, за которым Джо сочинял в свободное время
роман. Сбоку от машинки лежала аккуратная стопка бледно-зеленых листков
с ярким зеленым же шрифтом. Один листок торчал в машинке, только что
начатый: "Дорогой Антоний Уэст! Все это время я думала только о вас..."
Джо принес Элену изрядную толику пирога и стакан молока, и, покуда
Элен угощался, Джо то и дело взглядывал на него искоса своими влажными
глазами. Наконец спросил:
- Ну и как?
- Что как?
- Как костюм?
- Отлично. Все удивились.
- Еще бы. А Мак что-нибудь сказал?
- Чуть не заплакал, сказал, костюм лучше всех.
Джо Элегант улыбнулся с тихим злорадством.
- Как ты думаешь, что случилось с Доком?- спросил Элен, нарочно
придав лицу самое тупое выражение.
Джо по-докторски положил ногу на ногу, по-докторски пошелестел
зелеными листками и докторским голосом ответил:
- То, что с ним происходит, имеет два аспекта - общий и частный. А
всякое частное, как известно, содержит в себе общее...
- Как-как?
- Его угнетенное состояние имеет под собой много причин, но все они
сводятся к одной. Либидо влечет Дока в одну сторону, а нравственное
чувство - в другую. Морская стихия, с ветрами, приливами и отливами,для
Дока мифологическая субстанция. Он связан с ней тем, что добывает
морские организмы. Он относит их к себе в лабораторию и прячет от чужого
глаза, как чудесный клад Нибелунгов, а стережет клад дракон Фафнир...
"Он их не прячет, а продает",-хотел сказать Элен, ко тут же
прикусил язык: нельзя выдавать свое внимание.
- У нас в школе учительница была, Берта Фафнир, сказал он вместо
этого.- В День благодарения на доске индюшек рисовала. Юбки у нее нижние
крахмальные, шуршур...
Джо слегка нахмурился: мол, прошу не перебивать, и продолжал:
- Духовный экстракт мифа - символ. Для Дока символ - та книга, что
он жаждет написать. Вроде бы все ясно. Однако если копнуть глубже, то
окажется, что его тяга к науке - лишь фальшивое воплощение иной,
подлинной тяги к чему-то другому. Символ ложен, путь неверен! Отсюда
тщетность усилий, отсюда душевная травма и попытки самообмана. "Нужен
микроскоп, чтобы написать книгу,- говорит он себе.- Нужно поехать в
Ла-Джоллу к весенним приливам". Никуда он не поедет, ничего он не
напишет!
- Почему?
- Потому что избрал заведомо ложный символ. А корень неудач заложен
в самой мифологической субстанции. Ведь водная стихия - воплощение
