Джон Стейнбек.
Квартал Тортилья-флэт
Перевод И.Гуровой
ПРЕДИСЛОВИЕ
Когда я писал эту книгу, мне не приходило в голову, что моих
пайсано можно счесть любопытной или смешной диковинкой, существами,
замученными нуждой или приниженными. Все это - люди, которых я знаю и
люблю; люди, которые превосходно приспосабливаются к окружающей среде.
Такое свойство человеческой натуры зовется истинно философским
отношением к жизни, и это - прекрасная вещь.
Знай я, что этих людей сочтут забавной диковинкой, я, наверное, не
стал бы писать про них.
Когда я учился в школе, у меня был приятель. Мы называли его piojo
[Вошь (исп.)]; у этого смуглого мальчугана, очень доброго и хорошего,
не было ни отца, ни матери - только старшая сестра, которую мы все
любили и уважали. Мы почтительно называли ее "девицей на часок." Ни у
кого в городе не было таких румяных щек, и она частенько угощала нас
хлебом с помидорами. Так вот, в домике, где жили piojo и его сестра,
"девица на часок", кран кухонной раковины был отломан, а труба наглухо
забита деревянной пробкой. Воду для стряпни и питья брали из унитаза.
Для этого на полу рядом с ним стоял жестяной ковшик. Когда вода
кончалась, стоило только дернуть ручку, и запас ее пополнялся.
Использовать унитаз по назначению строжайше запрещалось. Однажды, когда
мы напустили туда головастиков, хозяйка дома как следует отругала нас,
а потом смыло наших питомцев.
Быть может, это - возмутительное нарушение благопристойности. Но я
так не считаю. Быть может, это забавно - забавно, о господи! Я долгое
время приобщался приличиям, и все-таки я не могу думать о сестре piojo
как о - есть ли слово гнуснее? - как о проститутке, а о его
бесчисленных дядюшках, порой даривших нам монетки, как о ее клиентах.
Все вышесказанное сводится в конце концов к тому, что это - не
предисловие, а эпилог. Я написал эти рассказы потому, что они правдивы,
и потому, что они мне нравились. Но литературные мещане отнеслись к
этим людям с вульгарной высокомерностью герцогинь которые жалеют
крестьян, снисходительно над ними посмеиваясь. Рас сказы эти
напечатаны, и взять их назад я не могу. Но никогда больше я не отдам на
поругание приличным обывателям этих хороших людей веселых и добрых,
честных в своих плотских желаниях и прямодушных, истинно вежливых, а не
просто учтивых. Если, рассказав о них, я им повредил, то глубоко
сожалею об этом. Больше это не повторится.
Adios, Монтерей
Июнь 1937 года.
Джон Стейнбек
ВСТУПЛЕНИЕ
Это повесть о Дэнни, и о друзьях Дэнни, и о доме Дэнни. Это
повесть о том, как Дэнни, его друзья и его дом стали единым целым, так
что когда в квартале ТортильяФлэт говорят о доме Дэнни, то имеют в виду
вовсе не деревянные стены с облупившейся побелкой, совсем скрытые
разросшимися кустами кастильской роды. Нет, когда там говорят о доме
Дэнни, то подразумевают некое единство, частично состоящее из людей,
единство, от которого исходили радость и веселье, готовность помочь и -
уже под конец - мистическая печаль. Ибо дом Дэнни. был подобен Круглому
столу, а друзья Дэннирыцарям Круглого стола. И это повесть о том, как
возникло их содружество, как оно расцвело и превратилось в союз,
исполненный красоты и мудрости. В ней будет рассказано о рыцарских
приключениях друзей Дэнни, о сделанном ими добре, об их мыслях и об их
подвигах. А в конце этой повести будет рассказано, как был потерян
талисман и как распалось содружество.
В Монтерее, старинном городе на калифорнийском побережье, все эти
истории хорошо известны, их повторяют снова и снова, а иной раз и
приукрашивают. Вот почему этот цикл следует запечатлеть на бумаге, дабы
ученые будущих времен, услышав входящие в него легенды, не сказали бы,
как говорят они об Артуре, о Роланде и о Робине Гуде: "Не было никакого
Дэнни, и никаких его друзей, и никакого его дома. Дэнни - это божество,
олицетворяющее природу, а его друзья - всего лишь первобытные символы
ветра, неба и солнца". И цель этой летописи - раз и навсегда сделать
невозможной презрительную усмешку на губах угрюмых ученых.
Монтерей лежит на склоне холма между голубым заливом и темным
сосновым лесом. В кварталах, расположенных ниже по склону, живут
американцы, итальянцы, рыбаки и рабочие консервных заводов. Но на
вершине холма, где город сливается с лесом, где на улицах нет
асфальтовых мостовых, а на углах - фонарей, укрепились старейшие
обитатели Монтерея, как древние британцы укрепились в Уэльсе. Это и
есть пайсано.
Они живут в деревянных домишках, дворы которых заросли бурьяном, и
над их жилищами еще покачиваются уцелевшие сосны. Пайсано не заражены
коммерческим духом, они не стали рабами сложной системы американского
бизнеса; да она, впрочем, и не слишком стремилась их опутать - ведь у
них нет имущества, которое можно было бы украсть, оттягать или забрать
в обеспечение займа.
Что такое пайсано? Он - потомок испанцев, индейцев и мексиканцев и
еще всевозможных европейцев. Предки его поселились в Калифорнии лет
сто-двести назад. По-английски он говорит, как пайсано, по-испански он
говорит, как пайсано. Если спросить его, какой он национальности, он
негодующе объявит себя чистокровным испанцем и, закатав рукав, покажет,
что кожа с внутренней стороны предплечья у него почти белая. Свою
смуглоту, напоминающую цвет хорошо обкуренной пенковой трубки, он
приписывает загару. Он пайсано и живет на окраине города Монтерея,
расположенной на вершине холма, которая зовется Тортилья-Флэт,
"Лепешечная равнина", хотя это вовсе не равнина.
Дэнни был пайсано, он вырос в Тортилья-Флэт, и все его там любили,
но, впрочем, он ничем не отличался от остальных шумливых ребятишек
квартала. Почти с каждым обитателем Тортилья-Флэт его связывали узы
родства или романтической дружбы. Дед его был важной персоной, ему
принадлежали в квартале два домика, и все уважали его за богатство. И
если Дэнни, подрастая, предпочитал спать в лесу, работать на окрестных
ранчо и с боем вырывать еду и вино у сурового мира, не отсутствие
влиятельных родственников послужило тому причиной. Дэнни был невысок,
смугл и настойчив. К двадцати пяти годам ноги его окончательно
приобрели кривизну, точно соответствующую изгибу конского бока.
И вот, когда Дэнни исполнилось двадцать пять лет, началась война с
Германией. Когда Дэнни и его друг Пилон (да, кстати, "пилоном"
называется придача после заключения сделки - магарыч) услышали про
войну, они располагали двумя галлонами вина. Большой Джо Португалец
заметил блеск бутылей среди сосен и присоединился к Дэнни и Пилону.
По мере того как вина в бутылях становилось все меньше,
патриотизма в их сердцах становилось все больше. И вот, когда вино
кончилось, все трое спустились с холма, нежно взявшись за руки - во имя
дружбы и чтобы крепче держаться на ногах, - и зашагали по улицам
Монтерея. Перед домом, где записывали добровольцев в армию, они
принялись кричать "ура" в честь Америки и поносить Германию. Они
осыпали Германскую империю угрозами до тех пор, пока сержант-вербовщик
не проснулся, не надел форму и не вышел на улицу, чтобы их утихомирить.
В постель он вернулся нескоро, потому что стал записывать их в армию.
Сержант выстроил их перед своим столом. Они благополучно прошли
все проверки, кроме одной - проверки на трезвость, и тогда сержант
принялся задавать им вопросы, начав с Пилона:
- В каком роде войск ты хочешь служить?
- А мне наплевать, - небрежно бросил Пилон.
- Такие молодцы нам, пожалуй, нужнее всего в пехоте.
И Пилон был направлен в пехоту.
Затем сержант повернулся к Большому Джо, но Португалец уже успел
немного протрезвиться.
- А ты куда хочешь?
- Я хочу домой, - тоскливо сказал Большой Джо.
Сержант и его записал в пехоту. Наконец он обратился к Дэнни,
который давно уже стоя спал.
- Куда тебя направить?
- А?
- Я говорю: в каком роде войск ты хочешь служить?
- Что значит "в каком роде"?
- Что ты умеешь делать?
- Я? Я все умею.
- А что ты делал раньше?
- Я? Был погонщиком мулов.
- Ах вот как! Со сколькими мулами за раз ты сумеешь справиться?
Дэнни наклонился к нему с небрежным видом профессионала
- А сколько их у вас?
- Тысяч около тридцати.
Дэнни взмахнул рукой.
- Давайте их сюда!
И вот Дэнни отправился в Техас и до конца войны объезжал мулов.
Пилон маршировал по Орегону вместе с пехотой, а Большой Джо, как будет
рассказано дальше, сидел в тюрьме.
ГЛАВА I
О том, как Дэнни, вернувшись с войны, получил наследство, и о том, как
он поклялся защищать сирых и обиженных
Когда Дэнни вернулся домой из армии, он узнал, что получил
наследство и что теперь у него есть недвижимая собственность. Его вьехо
- другими словами, его дед - умер, оставив Дэнни два домика в квартале
Тортилья- Флэт.
Когда Дэнни услышал об этом, он ощутил, что на его плечи ложится
бремя забот, которыми чревато всякое обладание собственностью. Прежде
чем отправиться осматривать свое имущество, он купил галлон красного
вина и выпил его почти весь в одиночку. Тогда бремя спало с его плеч и
в нем пробудились самые худшие свойства его натуры. Он орал во всю
глотку, он сломал парочку стульев в бильярдной на улице Альварадо и
затеял две короткие, но восхитительные драки. Но никто не хотел его
замечать. В конце концов заплетающиеся кривые ноги понесли его к
пристани, куда, готовясь выйти в море, сходились в этот ранний час
рыбаки-итальянцы в резиновых сапогах.
Расовые предрассудки взяли верх над здравым cмыcлoм Дэнни. Он стал
угрожать рыбакам. Он называл их "сицилийскими ублюдками", "подонками
тюремного острова" и "собачьими собаками". Он кричал: "Chinga tu madre,
piojo" [Грубое испанское ругательство]. Он показывал им нос и делал
всякие неприличные жесты. Но рыбаки только усмехались, разбирали весла
и говорили:
- Здорово, Дэнни. Когда это ты вернулся? Приходи сегодня вечерком.
У нас есть молодое вино.
Дэнни был возмущен до глубины души.
- Pon uncondo a la cabeza! [Грубое испанское ругательство]завопил
он.
Они крикнули ему:
- До свидания, Дэнни. До вечера!
И, забравшись в утлые лодчонки, подгребли к своим моторкам, завели
их и, тарахтя, уплыли прочь.
Дэнни почувствовал себя оскорбленным. Он двинулся обратно, вверх
по улице Альварадо, разбивая по пути окна, и на втором перекрестке его
арестовал полицейский. Дэнни питал большое почтение к закону и
сопротивляться не стал. Если бы он не был только что демобилизован
после победы над Германией, он получил бы шесть месяцев. Но сейчас
судья дал ему только тридцать дней.
И вот в течение месяца Дэнни сидел на койке в городской тюрьме
Монтерея. Иногда он рисовал на стенах непристойные картинки, а иногда
вспоминал свою военную карьеру. Время в этой камере городской тюрьмы
тянулось для него очень медленно. Порой к нему на ночь запирали
какого-нибудь пьяницу, но обычно в преступной жизни Монтерея царил
застой, и Дэнни изнывал от одиночества. Сперва ему немного докучали
клопы, но когда они привыкли к его вкусу, а он свыкся с их укусами,
недоразумения между ними прекратились.
Он стал развлекаться сатирами. Он изловил клопа, раздавил его на
стене, обвел кружком и подписал карандашом - "мэр Клу". Потом наловил
