Я нахмурился. Как же сорвать с лица этого человека маску бесстрастности? Попробовать повлиять на него силой собственных чувств?
- Ага - и вы довольны! Какой дивный способ правления, подумать только!
- Неплохой, если чиновниками руководить. Если ими будет руководить неглупый монарх с добрыми намерениями, они могли бы в значительной мере укрепить страну, сохранить мир и повысить благосостояние граждан.
- Ну совсем как Иосиф в Египте, - пробурчал я, - который сберегал зерно на случай стихийных бедствий. Ваша цель такова, не правда ли? Чтобы никто не голодал, не ходил в лохмотьях, не спал на улице?
На этот раз король, кивая мне, улыбнулся.
- Но ведь этого недостаточно. - Я нахмурился. - Никто никому не обязан кланяться только из-за того, что его настигнет бич надсмотрщика. Никто не обязан выполнять работу, если он этого не желает. Если он может найти дело, которое ему нравится больше!
- Никто не обязан вступать в брак с тем, с кем не хотел бы связывать свою жизнь, - негромко подхватила Анжелика.
- И все должны быть свободны в поиске собственного пути к Царствию Небесному, - добавил Жильбер.
Король-Паук обратил свое внимание на этот тезис.
- Свобода стремления к Царствию Небесному - в душе у каждого, сквайр. Бремя земной жизни этому не помеха. Мирская свобода здесь не поможет.
- Отчасти это верно, - согласился Фриссон. - Но как быть, когда люди живут в духовной агонии, ваше величество, - так, как они живут в Аллюстрии? Если они пытаются жить по законам морали, на них тут же изливаются миазмы Зла, их пытают приспешники Ада. Жизнь простых людей не должна превращаться в Ад на земле.
Гремлин явно с интересом прислушивался.
Король опустил голову, сверкнул глазами.
- Верно говоришь, - сказал он. - И власти колдовства должен наступить конец. Однако виновата в этом сама Сюэтэ, а не форма ее правления. Правоверный монарх, преданный добру, может преобразить эту кучу чиновников в силу, служащую добродетели.
- Но законного короля не вернуть! - возразил Фриссон. - Наследника не отыскать! А если бы он и нашелся - Сюэтэ его бы сразу же угробила!
- Так разыщите его и возьмите под защиту, - сказал Король-Паук, и в голосе его прозвучала обреченность. - Возведите его на престол. Чиновники, между прочим, - блюстители закона, а закон защищает слабых от посягательств сильных.
- Если только законы не писаны сильными для защиты собственных интересов, - уточнил я.
Король хмуро глянул на меня и перевел взгляд на Фриссона.
- Тот, кто обретает свободу и устремляется на поиски своей судьбы, порой может заблудиться и приходит в конце концов к собственному разрушению.
- Свободные или пленные - люди в любом случае сами отвечают перед Богом за чистоту или загрязненность своей души, - просто ответил Фриссон. - И когда настанет Судный День, ни за кого не ответит перед Господом его хозяин.
- И что же, господин будет препятствовать своим подданным, если он несправедлив и порочен?
- Будет, - уверенно заявил Фриссон, - если мучает несчастных незаслуженно.
- Всякая жизнь - это испытание для души, если церковники говорят правду, - возразил Король-Паук. - И испытания эти ниспосылает Господь - каждому по силам. Выстоять в этих испытаниях - значит обрести Царствие Небесное.
- Но разве цель короля состоит не в том, чтобы по возможности скрасить жизнь своего народа? - встрял я. - Пусть он оставит Господу раздачу испытаний.
Губы короля нетерпеливо дрогнули.
- Что же, королю дать дворянство всем крестьянам, к примеру?
- Недурная мысль, - отметил я. - А если у него нет такой возможности, пусть хотя бы не мешает им самим облагораживаться.
- Но те, кто недоволен своим низким происхождением, могут стать чиновниками, - не соглашался король. - И сделать карьеру на службе.
- Все это до тех пор, покуда они не станут служить слишком хорошо, - вставил Крысолов. - До тех пор, покуда король не скажет: "От сих и до сих, и не больше".
Но я вернулся к более глобальной проблеме.
- Правительство, состоящее из чиновников, может управляться сильным королем, ваше величество, это верно - но только тогда, когда он исключительно силен. Если же это не так, чиновники найдут способ выскользнуть из его рук и станут править вместо него.
Король хмуро посмотрел на меня.
- Не пойму, как это?
- Чиновники начнут с того, что будут служить правительству, а закончат тем, что станут правительством, - пояснил я. - Таким правительством, которое похоже на единое живое существо со своими интересами, требующими удовлетворения, существо, которому совершенно безразличны нужды людей.
- Это пересуды, - требовательно спросил король, - или ты своими глазами наблюдал столь чудовищное развитие?
- О да, своими глазами, - негромко ответил я. - Это настолько обычное явление в тех краях, откуда я родом, что введено в рамки закона. Тысячи ученых изучают принципы поведения чиновников и их аппарата.
- Что же это за принципы? - нетерпеливо поинтересовался король.
- Они выведены человеком по фамилии Паркинсон, - объяснил я, - и описывают форму правления, называемую "бюрократией".
- Что означает это слово? - нахмурился король.
- "Правление письменных столов". Но беда в том, что любая бумага, любое прошение при такой системе должны проделать путь с одного письменного стола на другой, все выше и выше вверх по иерархической лестнице, пока не доберутся до такого чиновника, который действительно может что-то предпринять.
- Но какой монарх может дать такую волю своим чиновникам?
- Такой, кому работа в тягость, - ответил я и поднял руку, предупреждая протесты короля. - Я знаю, это звучит оскорбительно, ваше величество, но таких правителей было большинство.
- Значит, то были незаконные короли.
Я пожал плечами.
- Наверное. Пусть и незаконные. Но между прочим, у власти держались лет по пятьдесят, а после них правили их сыновья и внуки. Можно сколько угодно разглагольствовать, что они не годились на роль королей, но, кроме них, никого на эту роль не было.
Король-Паук одарил меня гневным взором, но сдержался.
- Да это и не важно, - резюмировал я. - Ведь, как только за дело берутся бюрократы, они выстраивают из своих письменных столов такую пирамиду, что король и переговорить-то не со всяким чиновником может. Вот один из законов Паркинсона - любой чиновник старается нанять людей, которые будут работать на него.
- Но кто же это ему позволит, если эти люди на самом деле ему не нужны?
- Всякий, кто знакомится с положением дел по бумагам, а "бумага" тут - ключевое слово, самое главное. Амбициозный клерк производит на свет все больше и больше бумаг, отражающих каждое его решение. В конце концов он уже не в состоянии писать все эти бумаги самолично - только не надо думать, будто на самом деле в бумагах есть истинная потребность. А когда подобную деятельность развивает каждый бюрократ, очень скоро разводится огромное число чиновников. И королю ничего больше не остается, как только выяснять, кто из чиновников необходим, а кто нет.
- Но это невозможно, - фыркнул Король-Паук, - потому что неосуществимо. Страна попросту ослабнет.
Я осторожно скосил глаза. Жильбер прокашлялся, бросил потаенный взгляд на Анжелику.
Взгляд короля стал суровым.
- Ну, говорите же! Я знаю, что Аллюстрия ослабела - но по этой ли самой причине?
- По этой, - протянул Крысолов. - И в некотором смысле это моя вина. Я выстроил лестницу отчетности: на нижних ступеньках маленькие городки, на самой верхней - королевская канцелярия. При такой системе любое приказание могло быть выполнено на следующий же день. Именно за это Сюэтэ и бросила меня в темницу. А лестницу мою сохранила, чтобы всякий чувствовал ее волю - всегда, в любое мгновение. И все в точности, как сказал чародей, - всякий шериф нанимает бейлифов, каждый бейлиф нанимает надзирателей, а каждый надзиратель...
- Хватит, - процедил Паук. - Я вас понял. Однако по первому слову короля все явятся, не так ли?
- Ага, - сказал Фриссон. - Когда услышат. Когда - это вопрос. Да и то явятся, если пожелают. А вот крестьянина, криком взывающего к монарху, тот не услышит.
- Но как же это? Неужели чиновники посмеют что-то скрыть от своего короля?
- Ну, не то чтобы в открытую, - пояснил я. - Но чем ниже каждый из чиновников стоит на иерархической лестнице, тем меньше у него власти для принятия решений. И каждый размышляет над прошением день-другой, а потом берет, да и передает чиновнику рангом повыше - это в том случае, если проситель ничем не вызвал у него немилости. А если вызвал, то чиновник просто-напросто теряет бумажку с прошением. Этот закон Паркинсон назвал: "Отсрочка - худшая форма отказа".
- А если бы все бумаги доходили до канцлера, - добавил Крысолов, - его стол был бы завален кипами бумаг. Тогда ему пришлось бы решать, какие из бумаг показать королеве, а просмотр каких ее величество сочтет пустой тратой времени...
- Вот-вот, а еще канцлеру пришлось бы решать, при показе каких бумаг правителю он будет иметь бледный вид.
- Если король обнаружит, что канцлер от него скрыл...
- О нет, у него найдется прекрасное оправдание! Он "потерял" бумагу, или она была слишком ничтожной для того, чтобы беспокоить ее величество, или...
- Достаточно! - Паук закрыл глаза, прижал ладонь ко лбу. - Неужели монарх способен так пренебрегать своей властью?
- Нет, ваше величество, но монарх способен мало заботиться о своем народе. Сюэтэ тревожит лишь одно: регулярно ли поступает дань в ее казну и исполняются ли ее королевские указы.
- А канцлер заверяет ее в том, что они выполняются беспрекословно.
Король опустил руку. Глаза его сверкали.
- Но если то, о чем вы говорите, правда, то страна должна быть на грани хаоса. Там должны бесчинствовать разбойники...
- На меня трижды нападали вооруженные шайки, пока я не встретил чародея, - подтвердил Фриссон.
- ...бароны перестанут бояться призывов короля сохранять мир и ополчатся друг против друга...
- И это мы видели, - сказал я. - И делают они это с благословения королевы.
Король в ужасе уставился на меня.
- А крестьяне? Неужели ей дела нет до того, что они умирают с голода?
- Ей дело есть только до того, как крестьяне выполняют свои повинности, - ответил Фриссон. - До того, что они выращивают овец, а овцы дают шерсть, а из шерсти шьется одежда для королевы. Что же еще? Какое ей дело до того, что крестьяне прозябают в нищете? Что они ходят в лохмотьях, что у них щеки ввалились от голода? Вот когда они ослабнут настолько, что не смогут идти за плугом, вот тогда, возможно, они у достоятся, внимания королевы...
- Но пока этого не произошло, - вставил Жильбер, - они могут отказаться от истинной веры и пойти в услужение к шерифу. А то еще и в разбойники податься!
- Приспешники Сюэтэ, - продолжал Фриссон, - настраивают соседей друг против друга. Захочет деревенский надсмотрщик кого-то выделить - пожалуйста. Скажет такому-то: ты самый хороший пахарь в деревне, вот тебе мясо раз в неделю, вот тебе каждый месяц мешок провизии, вот новое платье для твоих домашних...
- Между прочим, дары нешуточные, - заметил Крысолов.
Анжелика была потрясена.
- Но разве тогда все не станут стремиться лучше трудиться?
- Станут, и все будут трудиться изо всех сил. Но надсмотрщик обязан поделить их на первых, вторых и третьих, потому-то каждый крестьянин и стремится полюбовно сговориться с надсмотрщиком, и оболгать своих соседей. А они, в свою очередь, стараются обругать его, утверждая, что он воспользовался плодами их трудов. Словом, каждый старается наговорить гадостей про ближнего.
- А между тем каждый бейлиф принимает взятки от надсмотрщиков, - добавил Крысолов. - И порой простой пахарь вынужден привести бейлифу на ночь свою любимую жену или цветущую дочь.
- Да, - подтвердил Фриссон, - если эти несчастные женщины сами по доброй воле не пошли к бейлифу, дабы купить его благосклонное отношение к своим мужьям...
- Или к себе самим, из презрения к своим мужьям...
- Ну а мужья, узнав о том, что жены им изменили, колотят их смертным боем...
- А пахари задабривают надсмотрщиков подарками, какие только способны придумать...
