по вкусу. Ты ведь не вел бы себя так, Чаб? Эл, скажи, правда Чаб не стал
бы так на нас давить?
- Ну да, - сказал Эл, понимая, что этого от него ждут.
- Ерунда, - сказал Чаб, одновременно польщенный и сбитый с толку, он
думал: "Ну что я имею против Тома? Я его не люблю, но ведь и не знаю
совсем". - Том на своем месте, Деннис. У нас есть что делать - так что
давайте по-хорошему. Вы, что, не можете потерпеть какие-то жалкие шесть
недель?
- Ну да, - сказал Эл.
- Конечно, мы можем, - сказал Деннис. - Но какого черта они посадили
нам на голову этого типа? Чаб? Чем плох ты сам? Разве ты знаешь все эти
чертежные штучки - нивелировку и осушение - хуже Тома? Разве он может так
разметить склон холма, как ты?
- Конечно, ты прав. Но какая разница, кто есть кто, пока работа идет?
И в любом случае, я не желаю быть начальством. Подумайте, на кого
повалятся шишки, если что-нибудь пойдет не так?
Деннис шагнул назад, снял руку с плеча Чаба и пихнул Эла локтем под
ребра.
- Ты слышал, а, Эл. Мы имеем дело с хитрым парнем. Этого наш дядя Том
точно не предусмотрел. Чаб, ты можешь быть уверен, что мы с Элом поступим
именно так.
- Как так? - спросил искренне изумленный Чаб.
- Ну как ты сказал. Если работа не ладится, начальник получает
нахлобучку. Поэтому, когда начальник начинает хамить, работа сразу
перестает ладиться.
- Угу, - с простодушной убежденностью подтвердил Эл.
Чаб переварил про себя эти неожиданные логические выводы, понял, что
почва разговора ускользает из-под его ног и пришел в ярость.
- Я ничего такого вам не говорил! Эта работа должна быть сделана,
несмотря ни на что! Не будет никаких надувательств, никакого саботажа, ни
в мою пользу, ни в чью-нибудь еще, если я смогу этому помешать!
- Это же только слова, - заюлил Деннис. - Мы просто хотим показать
этому парню, что мы думаем о таких выскочках, как он.
- Ты слишком много болтаешь, - сказал Чаб и ушел, пытаясь сберечь
остатки связного мышления. После каждого разговора с Деннисом у него
оставалось неприятное ощущение... ну, как будто ему в карман сунули
членский билет клуба, в котором он и состоять категорически не желает, и
отмежеваться с чистой совестью не может.
Ривера проложил дорогу к обрыву, развернул Семерку, выжал педаль
сцепления и включил нейтраль. Том заливал дорожку катком-"сковородкой".
Как раз, когда он подъехал, Ривера стоял за машиной и чуткими ладонями
ощупывал кожух двигателя, проверяя нет ли перегрева. Том свернул и
поставил рядом свою "сковородку".
- Ке гас? Малыш? Что-то не в порядке?
Ривера покачал головой и улыбнулся.
- Нет, ничего. Она само совершенство эта "де сьете". Она...
- Эта что? Дейзи Этта?
- "Де сьете". По-испански. Д-7. Семерка. Это что-нибудь значит
по-английски?
- Я тебя не понял, - улыбнулся Том. - Но Дейзи Этта это имя девушки
по-английски. Неплохо.
Он тоже выжал сцепление, перешел на нейтраль и соскочил с машины.
Ривера подошел к нему. Они влезли в кабину Семерки и Том сел за
контрольную панель.
Ривера сказал:
- Дейзи Этта, - и улыбнулся так широко, что где-то в глубине рта, за
задними зубами послышался мягкий, щелкающий звук. Он протянул руку,
зацепил мизинцем один из больших ходовых рычагов и потянул. Том
рассмеялся.
- Да, здесь у тебя нечто, - сказал он. - Самая легкая в управлении из
всех, что когда-либо строили. Гидравлическая система управления, тормоза,
которые поставят машину, как вкопанную, если на них плюнуть. Рычаг
переднего и заднего хода, так что не нужно терять скорость. Она отличается
от старых моделей. Девять-десять лет назад у них не было подъемных пружин,
и нужно было навалиться всем телом, чтобы поставить ведущий рычаг на
место. Резать склон холма таким бульдозером - это была та еще работа,
тогда. Ты попробуй как-нибудь работать одной рукой, а другой придерживать
ее высыпающиеся потроха. И так - десять часов в день. И что ты с этого
имеешь? Восемьдесят центов в час и... - Том вытащил изо рта сигарету и
прижал горящий конец к загрубевшей коже ладони. - Это.
- Санта Мария!
- Хочу поговорить с тобой, малыш. Да еще хотелось бы заглянуть за
обрыв, бросить взгляд на те камни. Келли будет сюда добираться самое
меньшее час.
Они взревели вверх по склону, Том, чувствуя как дрожит земля под его
машиной, вел ее зигзагами, как по горному серпантину. И хотя Семерка несла
глушитель на своей выхлопной трубе, что торчала из корпуса как раз перед
ними, рев четырехцилиндрового двигателя, тащившего в гору четырнадцать
тонн стали, мог перекрыть и успешно перекрывал любой крик - так что они
сидели молча. Том вел бульдозер; а Ривера наблюдал, как движутся его руки
над контрольной панелью.
Обрыв начинался с низкой гряды, тянущейся почти во всю длину
маленького острова, словно вывихнутый позвоночник. На середине острова
гряда резко поднималась, одно крыло уходило к зарослям на берегу, где они
оставили свое снаряжение, а другое поднималось к небольшому, почти
квадратному плато, протяженностью около мили. Только оглядев все плато,
операторы поняли, каким невероятно ровным было бы оно, если убрать
растительность и мусор. В центре - точно в центре - как они внезапно
поняли - поднимался длинный низкий курган. Том выжал сцепление и остановил
машину.
- Разведка донесла, что где-то здесь был камень. - Том слетел с
сидения. - Пошли поищем.
Они пошли к бугру. Том внимательно осматривал окрестности. Наклонился
и поднял из густой короткой травы кусочек хрупкого тяжелого серо-голубого
камня.
- Ривера, погляди сюда. Вот об этом говорилось в докладе. Смотри-ка -
еще. Но только мелкие камешки. А нам нужны большие, чтобы засыпать эту
проклятую трясину.
- Хороший камень? - спросил Ривера.
- Да, но - но только он явно не отсюда. Весь этот остров - песок,
мергель, песчаник - там, внизу только это. А этот здесь - синий камень,
ну, как синяя алмазная глина. Он плотнее и блестит. Я в жизни не встречал
такого на мергелевом холме. Или около него. Во всяком случае, надо
поискать, нет ли здесь еще.
Они пошли дальше. Ривера вдруг наклонился и раздвинул траву.
- Том, посмотри, здесь большой.
Том подошел и глянул вниз на пробивающийся сквозь землю и корни травы
выступ камня.
- Да, малыш. Подгоняй свою подружку и мы выроем его.
Ривера кинулся к тихо урчащему бульдозеру, и забрался в кабину. Он
подогнал машину к тому месту, где стоял Том, выглянул наружу, отыскал
взглядом камень, затем сел и потянул рычаги. Прежде чем бульдозер
сдвинулся с места, Том уже был в кабине рядом с ним, следил за работой,
положив руку на плечо Риверы.
- Нет, малыш, нет. Не третья. Первая. И не с такой силой. Вот так. Не
пытайся вырвать скалу из земли. Подберись к ней плавно, установи лезвие и
вытаскивай камень, вытаскивай, а не пинай. Цепляй его серединой лезвия, а
не краем, пусть тяжесть придется на оба гидравлических цилиндра. Ну кто
учил тебя так работать?
- Да никто не учил меня, Том. Я раз видал, как это делается, ну и
повторил.
- Да ну? И кто это был?
- Деннис, но...
- Слушай, малыш, если ты хочешь чему-нибудь научиться у Денниса, то
посмотри, как он орудует "сковородкой", катком. А бульдозер он водит так,
как разговаривает. Да, так ты напомнил мне - о чем я хотел с тобой
поговорить. У тебя что были какие-то неприятности с Деннисом? Вы
поссорились?
- Да какие могут быть неприятности, когда он со мной не
разговаривает? - развел руками Ривера.
- Хм, тогда все в порядке. Пусть так и остается. Деннис, в общем -
ничего, только ты держись от него подальше.
И он начал пересказывать мальчику слова Пиблза о том, каково быть
одновременно оператором и механиком. Ривера сидел, опустив голову,
длинного темного лица почти не было видно. Его руки шарили по контрольной
панели, поглаживали ее, ощупывали рычаги и крепежные гайки. Когда Том
кончил, он сказал.
- О'кей, Том. Если хочешь, будет так - ты их ломаешь, я их чиню. Но
если тебе когда-нибудь понадобится помощь, ты ведь пустишь меня поработать
с Дейзи Этта, да?
- Ну конечно, малыш. Только помни, что человек не может уметь все.
- Ты-то можешь все, - сказал юноша.
Том спрыгнул с машины. Ривера переключился на первую скорость,
подобрался к камню, осторожно придвинул лезвие. Казалось, машина напрягает
мускулы, чтобы поднять груз. Ривера чуть отпустил дроссель, машина плотно
прижалась к камню. Гусеницы скользили, вгрызались в почву, выталкивали
назад землю и песок. Том поднял кулак с отставленным большим пальцем и
Ривера начал поворачивать лезвие. Семерка опустила морду, как бык,
пробирающийся сквозь болото, передние сегменты гусениц зарывались в землю
все глубже, лезвие качалось, зацепив краем скалу, будто храповик с
собачкой. Камень сдвинулся, потом рванулся из-под накрывавшей его земли,
разрезая ее, оставляя за собой кильватерную струю. И тут лезвие не
удержалось и соскользнуло с камня. Ривера успел перебросить рычаг, прежде
чем оно ударило в радиатор Семерки. Он снова установил лезвие, снова
потянул и, наконец, вывернул камень на свет божий.
Том посмотрел на него и почесал в затылке. Ривера соскочил с
бульдозера и стал рядом с ним. Какое-то время они молчали.
Это был грубый прямоугольник, огромный кирпич, один конец которого
был обломан где-то под углом в тридцать градусов. А на противоположном
конце были параллельные полосы, такие оставляет на стволе дерева пила.
Размером камень был 3 х 2 х 2 фута, и весил должно быть шесть-семь сотен
фунтов.
- Так, - произнес Том, выпучив от удивления глаза. - Эта штука
никогда не росла здесь, а если и росла, то уж точно не могла вырасти
такой.
- Уна пьедра де уна каса, - тихо сказал Ривера. - Том, это ведь было
здание, да?
Том вдруг повернулся и посмотрел на курган.
- А здесь и сейчас есть здание - или то, что от него осталось. Бог
знает, какое оно старое...
Они стояли там в медленно меркнущем свете, стояли и смотрели на
курган. Откуда-то появилось ощущение давления, как будто вокруг не было ни
дуновения, ни звука. Но ветер-то был, а за их спинами что-то бормотала на
холостом ходу Дейзи Этта и ничего не изменилось и - может быть, именно
это? То, что ничего не изменилось? То, что здесь ничто не хочет, не может
измениться?
Том дважды открывал рот, чтобы заговорить и тоже не мог или не хотел
- он не знал, что именно. Ривера внезапно опустился на корточки, спина
прямая, глаза широко открыты.
Стало очень холодно.
- Холодно, - пожаловался Том и собственный голос показался ему
хриплым. А с моря дул теплый ветер и теплой была земля под ногами Риверы.
Холод был не просто недостатком тепла, а отсутствием чего-то еще - быть
может, иного тепла, присущего только жизни. Ощущение давления росло, как
будто оно началось c осознания странности этого места, а возросшая
чувствительность людей только усиливала его.
Ривера тихо произнес что-то по-испански.
- Ты на что смотришь? - спросил Том.
Ривера круто повернулся, дернул рукой, будто пытаясь защититься от
резкого голоса товарища.
- Я... тут не на что смотреть, Том. Я однажды уже чувствовал что-то
такое. Только я не знаю... - он покачал головой. Глаза его были
распахнутыми и странно пустыми. - И после этого была жуткая гроза, - его
голос пресекся.
Том схватил его за плечо и рывком поставил на ноги.
- Малыш, ты, что, ошалел?
