-- Дорогая, говорю я ей, поедем ко мне, проведем ночь, как в столице
Греции...
Кое-кто отходил, виновато улыбаясь. Молодежь нервно похохатывала. Фомин
бегал по цеху и сообщал подробности.
Игумнов боялся выходить из кабинета. Дважды звонил Сорин, кричал:
"Виталий Андреевич, уймите Петрова!" Игумнов не двинулся с места...
Сарычева же ничего не замечала. Она спешила, она работала, она сказала
уже Якову Ивановичу, что после обеда ее не будет, она впервые за три года
составила карту сборки, откорректировала другие.
Потом ей сказали, о чем витийствует в регулировке Петров. Она не
поверила, робко подошла к регулировке и попятилась, делая какие-то странные
движения руками, будто отгоняя от себя кого-то, побежала, натыкаясь на
людей, к выходу... Больше ее не видели. Говорили, что муж увез ее в
санаторий после сильнейшего нервного расстройства.
Степан Сергеич до вечера копался в промежуточном складе. Составил
список ламп на новые радиометры, потом пошел к Сорину согласовывать. Подсел
к нему и сразу догадался, что в остекленной комнате что-то произошло.
Потом стал соображать. Фомин, видимо, учудил очередную пакость, а
Петров поддержал его. С этим Фоминым, его зовут почему-то Дундашем, вечно
истории.
Степан Сергеич терялся в догадках. Никто не захотел ему объяснять, что
произошло, пока уважающие его монтажницы не рассказали ему все вплоть до
составленной карты сборки.
-- Подлец! -- рубанул Степан Сергеич.
Монтажницы, ранее не любившие Сарычеву, теперь жалели ее и обзывали
Петрова по-всякому: "негодяй", "обманщик", "сволочь", "кобель". "Подлец"
удобно входило в этот перечень.
-- Все они гады такие, -- приступила к обобщениям Ритка, но Степан
Сергеич уже бежал в регулировку.
-- Вы подлец, Петров! -- грохнул он без предисловий.
Фомин поспешил втиснуться в свой угол, Сорин поднял голову
-- Чудаки, -- сказал Петров сожалеюще. -- Нужна мне была ваша Нинель...
Суровая экономическая необходимость, все для производства!
-- Вот это-то и подлость -- прикрываться громкими словами! Человека
втоптали в грязь! Женщину! Позор! Вы не мужчина! Вы сплетник! Настоящий
мужчина...
-- ...молчит, вы хотите сказать? Судя по вашему молчанию, вы спите,
наверно, с шахиней Сорейей Пехлеви?.. Язык у вас всех распустился, посмотрю
я... Чего раньше не замечалось...
Расходились монтажники, выключались намоточные станки, ушел Игумнов.
Поздним вечером в регулировку проскользнул Стригунков. Известный всему
институту и заводу пьяница, хвастун и насмешник, обманщик, ныне агент по
снабжению, слушал Петрова необыкновенно внимательно, лицо его, лицо
порочного мальчишки, было теперь значительно и важно.
-- Вот так-то, Мишель... -- Петров мял пальцами щуп осциллографа,
поднес его ко лбу, на экране пустились в пляску зеленые синусоиды. -- Я
думал: бабенка не удовлетворена мужем, отсюда и склочный характер, отсюда и
настроеньице тухленькое... А сейчас понимаю: просто несчастная женщина, не
любя вышедшая замуж, сердечко девичьим осталось, героя ждала. Дождалась...
-- Петров кривил губы, ярко-красные противные губы.
-- Раз такое произошло, зачем кричать на весь цех?
-- А все по тому же принципу... За народ решил пострадать, надоел
коллективу технолог...
-- Кого-то пришлют теперь, не знаешь? -- спросил Мишель. -- Без
технолога нельзя.
Прислали юного Витеньку Смородинова. Он со щенячьим визгом бросался на
препятствия и отходил от них, если издали слышалось предостерегающее
рычание.
36
Труфанов и Баянников возрадовались бурно, узнав об уходе Сарычевой
(заявление от нее пришло почтой): слава богу, наконец-то!.. Догадались, что
без ведома начальника цеха Петров не решился бы на столь отчаянный шаг. Ни о
чем Игумнова не спрашивали, пребывая в непонятном смущении. Директор и
заместитель отводили глаза, встречаясь по утрам. Перекидывались обычными
словечками и спешили разойтись. Оба понимали, что надо как-то отреагировать,
отозваться. Интересы коллектива превыше, конечно, всего, Петров достоин
похвалы и уважения, но следовало помнить, однако, о муже Сарычевой, о
возможной мести его. Да и... некрасиво как-то получилось.
Первым не выдержал Труфанов.
-- Принеси мне личное дело этого... мерзавца, -- сказал он Баянникову.
Оба искали повод, предлог, какой-нибудь пустячок, чтоб нанести удар по
Петрову, ославить его в приказе по заводу. Анкеты, прочитанные Анатолием
Васильевичем, давали богатый материал, но без пользы.
-- У тебя на него ничего нет? -- спросил Труфанов.
-- Нет, -- не колеблясь ответил Баянников.
Совсем недавно узнал он, что Петрова приняли на четвертый курс МЭИ --
по документам новосибирского института, и документы, полагал Виктор
Антонович, были фальшивыми. Он не поленился съездить в деканат и долго с
восхищением и злостью смотрел на работу невиданной в Москве квалификации. С
тем же взлетом разноречивых чувств изучил он в Моссовете резолюции на
заявлениях Петрова, с поразительной удачей обменявшего комнату на квартиру
со всеми удобствами. К заявлениям прилагались просьбы и ходатайства
ответственных товарищей такого высокого ранга, что абсолютно нереальной
казалась мысль о подлинности или неподлинности подписей.
Труфанов жадно выпил стакан воды. Предложил:
-- Выгоним?
-- А где найдем замену?
Тогда вызвали начальника цеха на непроизводственное совещание. Игумнов
курил директорскую "Герцеговину" и молчал. Большего от него и не
требовалось. Его поставили в известность, то есть рекомендовали не
удивляться тому, что произойдет вскоре.
-- Будем ждать, думать, -- сказал, прикрывая совещание, директор.
Ожидание было плодотворным. Пришла рекламация на "Эвкалипт" No 034:
усилитель, настроенный Петровым, загенерировал. Все знали, что вины его нет
здесь и в помине, что виновен кругом разработчик. Но шум поднялся
необыкновенный. Труфанов и Баянников, перебивая друг друга, сочинили
разгромный приказ. Петрова временно понизили сразу на два разряда (с
седьмого до пятого), что было незаконно, из его зарплаты вычли стоимость
ремонта усилителя. И -- уже не так громко -- дали команду ошельмовать
Петрова в стенгазете и опозорить в "молнии".
Петров наизусть выучил приказ (его трижды передавали по институтскому
радио), покаялся на собрании профсоюзного актива, постоял у "молнии". О
Труфанове и Баянникове отозвался с большим уважением:
-- Умницы. Далеко пойдут.
Трижды Виталий вызывал его к себе, спрашивал о лампах, о проводе...
Потом напомнил:
-- Ты что, забыл? Аванс отработан, хвалю... Бери еще два литра...
Среднеазиатский загар давно уже сошел с Петрова, и было видно, как
побледнел он, как запылали вдруг губы.
-- Козел вонючий! -- процедил он. -- Начальничек!..
Сказано было так, что Виталий машинально вздернул руку, будто хотел
защитить лицо от плевка.
Дома Виталий сел перед телефоном, гадал, кому позвонить. Положеньице,
черт возьми. Собутыльников куча, а друзей -- никого. Чернов, конечно, свой в
доску, но не поймет. А хотелось понимания, чтоб поддакнул кто-либо, вздохнул
горестно и сказал такую необходимую сейчас пошлятину о несовершенстве мира.
"Ася, -- вспомнил он радостно, -- Ася!"
У нее все по-прежнему, тот же громадный шкаф. Продавленный диванчик
приятно скрипнул, когда Виталий опустился на него, когда лег и вытянул ноги.
Ася только что прибежала с работы, уплетала колбасу, села рядом.
-- Работаешь, учишься?
-- И то и другое помаленьку... Удостоверение дали -- артистка второй
категории. Ты ведь был на концерте, я тебя видела.
Выступала она на окраине Москвы, в клубе строителей, надтреснутый
голосок ее принимался восторженно.
-- Ну как, понравилось тебе?
-- Дешевка.
-- Сама знаю. Учиться буду. Наш худрук говорит, что такие, как я,
сейчас в моде.
-- Замуж собираешься?
-- Нужны они мне, эти коты, эти додики... А ты?
-- Тоже не получается.
Ася полезла в шкаф, переоделась, вышла, оправляя халатик.
-- Лежу -- и чего-то не хватает... -- пожаловался Виталий. Приподнялся,
огляделся, вспомнил: -- Шить не будешь?.. Поработала бы на машинке...
-- А ты думаешь, я с тобой так и сидеть буду? Платьице вчера скроила --
прелесть.
Он приехал сюда помолчать и послушать, но так уж получилось, что
рассказал о Петрове, о Сарычевой. Эта комната всегда располагала к
откровенности.
Рассказал и посмотрел на Асю. Та долго возилась со шпулькой, вдевая
нитку.
-- Вставай и уходи.
-- Что?
-- Уходи. Отваливай. Уматывайся. Позорник ты. Хуже кота. Не понимаю я
вас, интеллигенцию. -- Она повернулась к Виталию. -- Работяга съездит жене
по физиономии, облает матом -- и мир в семье. Вы же начинаете
выпендриваться, трагедии выдумывать, изводите и себя и жен своих, и все -- с
подковырками... Тьфу, пропадите вы, гады!.. Нинку эту Сарычеву...
по-хорошему не могли договориться с ней? Честно сказать?.. Умные вы все,
погляжу я. Выматывайся! -- закричала она на Виталия. -- Тебя-то я начала
понимать. Ты как муженек мой. Тот нашкодит в чужих углах, домой возвратится,
и охает, и ахает, и все у него болит с перепоя, вот и отлеживается... И ты
такой. Как у тебя нормально, так обо мне не думаешь... Ноги твоей чтоб здесь
не было! -- жестко заключила Ася и не удержалась, послала вдогонку резкое
словечко.
37
В зиму, когда создавался ГИПС, институтские инженеры передали макетной
мастерской чертежи и схемы на комплексный радиометр. По мере того как он
делался, начальник мастерской Константин Валиоди приходил во все большее
возбуждение и клял радиометр на всех этажах институтского корпуса. Его
предостережения дошли до Игумнова. Он поймал в лифте главного инженера и
подсунул ему проект приказа. Некоторые места Тамарин усилил. Отныне любые
исправления схемы и чертежей должны были утверждаться им и только им.
Прибор -- его назвали "Кипарисом" -- делали по заказу геологов. Уже
давно они бомбардировали свое начальство требованиями на комплексный
альфа-бета-гамма-радиометр. Он, умоляли геологи, должен по возможности
измерять уровень радиоактивности пород и анализировать спектры излучения,
должен (уже безусловно) быть стойким ко всем чудесам отдаленных мест, то
есть уверенно работать при резких колебаниях питающего напряжения (от движка
с пьяным мотористом), не бояться ни тепла, ни холода, выдерживать при
транспортировке длительную тряску и, кроме того, обладать простотой в
настройке: ведь кончится же гарантийный срок, так кто радиометр чинить
будет? Свои же парни, геологи, а геологов с радиотехническим уклоном пока
очень мало.
Геологи раз в год посылали заявку в министерство, которое командовало
Труфановым. Раз в год директора всех НИИ получали предложения изготовить
столь нужный геологам прибор и отказывались. Труфанову предлагали чаще
других. Он резонно спрашивал:
-- Какие заказы снимете?
Никаких заказов никто снимать не желал. Труфанов радовался. Он понимал,
что комплексный радиометр -- вещь очень сложная. Отделы в НИИ разбиты
условно по видам излучений, в случае согласия надо создавать комплексную
лабораторию, назначать опытного руководителя. А у кого есть опыт? За рубежом
пока не замышляют комплексных радиометров.
Можно, конечно, принять заказ. Но при одном условии: завод выпустит не
маленькую сигнальную партию или более многочисленную опытную серию, а все
сразу -- сколько геологам надо, столько и сделать. Но это рискованно и
