обращаться. И себя ли он раскрыл?
28
В том месяце, когда сдавали на склад комплекты сигнального устройства,
Яков Иванович, задерганный диспетчерскими делами, ошибся -- превысил в
наряде количество ящиков. Штатных упаковщиков цех не имел, монтажники Дятлов
и Пономарев, которым поручили упаковку комплектов, ошибку обнаружили сразу.
Ящики заколотили, наряды попридержали, потеряли их якобы, а через два месяца
предъявили к оплате.
-- Распустился народ, обнаглел, -- рассудил Труфанов, когда узнал о
скандале.
Баянников вызвал обоих мастеров и начальника цеха. Пришел и парторг НИИ
Игорь Борисович Молочков, попросил личные дела Пономарева и Дятлова.
-- Случайные люди, -- обронил Баянников, подавая папки.
-- Плохо знаете марксизм, -- одернул его Молочков. -- Ничего случайного
в природе нет.
Виктор Антонович поправил очки, сказал, что да, конечно, ничего
случайного в природе нет и не бывает. Парторг тем временем изучал папки.
Стал опрашивать мастеров. Те выдавливали слова по капле, о каждом монтажнике
и сборщике они могли говорить часами -- но не начальству. Есть недостатки --
мы и разберемся. Очередь дошла до Игумнова. Он сослался на то, что в цехе
недавно, еще не присмотрелся к людям.
-- Это не оправдание, товарищ Игумнов, это отговорка, -- сурово заметил
Молочков. -- Надо знать народ.
Мастеров и начальников цеха отпустили, предупредив, что сегодня будет
собрание, пусть готовятся. Молочков достал блокнот, Баянников продиктовал
все заводские ЧП первого полугодия. Один пункт возбудил любопытство
парторга: исчез комплект чертежей на ИМА -- индикатор меченых атомов.
-- Вы докладывали о пропаже?
-- Куда? -- удивился Виктор Антонович.
-- Наверх.
-- Зачем? Чертежи учтены только у нас. Индикатор давно запущен в
производство ленинградским заводом. Их представители, вероятно, и увезли с
собой чертежи. Тогда ведь -- помните -- заминка с ними получилась в седьмом
отделе, ленинградцы ждать не хотели.
Молочков задумался. Сделал какую-то пометку в блокноте.
-- На таких происшествиях надо воспитывать массы, Виктор Антонович, а
не уверять меня, что советские инженеры, посланцы героического Ленинграда,
могли украсть документы государственной важности.
Баянников знал Молочкова другим, до избрания того парторгом. Он
побледнел, намотал на кулак галстук.
-- Позвольте мне, Игорь Борисович, самому судить как о советских
инженерах, так и о роли Ленинграда в истории государства.
-- Суди, -- мрачно разрешил Молочков.
Заглянувший к Баянникову Труфанов идею собрания одобрил, похвалил
Молочкова за инициативу, а заместителю своему сказал, что второму цеху нужен
диспетчер -- давно пора решить этот вопрос. Баянников расстелил на столе
список ИТР, стали обсуждать кандидатуры. Ничего подходящего не нашли. Один
не нравился директору, о втором плохо говорил Баянников, третьего отклонил
Молочков. Сговорились наконец на одном снабженце и, возможно, утвердили бы
его диспетчером, но помешал Степан Сергеич Шелагин -- пришел за подписью.
Труфанов и раньше видел Шелагина, но как-то безотносительна к себе,
заводу и работе: есть такой человек Шелагин и вроде нет его Сейчас же, весь
в мыслях о будущем диспетчере, он с неясной пока для себя целью отметил
выправку Степана Сергеича, его такт, уважительные интонации в голосе, когда
он обратился к Баянникову предварительно испросив на то разрешения директора
-- по военной привычке. Заметил, что листок с приказом положил он перед
Баянниковым так, что и директор при желании мог прочесть напечатанное. И все
это -- неназойливо, с одинаковым уважением к себе и начальству.
Чувствовалось: человек гордится своею работой, значением -- не малым --
своей должности.
Он знал, что парторг был о Шелагине наилучшего мнения: Степан Сергеич
скромно посиживал на партийных собраниях, ни в чем предосудительном замечен
не был.
-- Товарищ Шелагин, -- спросил Молочков, -- не кажется ли вам, что
партийный и служебный долг обязывает вас присутствовать сегодня на собрании
во втором цехе?
-- А когда оно будет? -- с ходу согласился Степан Сергеич.
-- В конце рабочего дня... Вам полезно побывать на нем.
После ухода инспектора Баянников, отвечая на невысказанные вопросы,
скороговоркою произнес:
-- Очень хороший работник... Так кого назначим диспетчером?
-- Пока отложим, -- сказал Труфанов.
Молочков побродил по первому этажу и, выждав, зашел к Шелагину.
-- Я буду выступать на собрании, -- строго предупредил он. -- Вас я
просил бы выступить после меня, поддержать линию парткома.
-- По какому вопросу?
-- О бдительности. -- Больше Молочков не прибавил.
Времени на подготовку почти не оставалось. Степан Сергеич сбегал в
библиотеку и отыскал несколько емких цитат.
Собрание проводили в цехе. Между регулировкой и монтажным участком
поставили стол для президиума, монтажники, чтобы зря не терять времени,
потихонечку копались в блоках, регулировщики вообще не вышли из своей
комнаты, открыли дверь, слушали речи. Степана Сергеича, к его удивлению,
выбрали в президиум.
Первым выступил Игумнов, привел цифры, заявил, что план надо выполнить
и он будет выполнен. О Дятлове и Пономареве отозвался резко и кратко,
заметил вскользь, что впредь выданные наряды следует контролировать особо.
Это уже затрагивало всех.
На Дятлова и Пономарева все немедленно обрушились. Предцехкома Жора
Круглов предложил тут же объявить им выговор, за упаковку не платить ни
копейки, снизить на три месяца разряд. Это возражений не вызвало.
Пономарев и Дятлов сидели смирненькими, в ответном слове покаялись.
Степан Сергеич обиделся на Игумнова -- за краткость его речи. Игумнова
хвалили на всех совещаниях, об этом знал не причастный к производству
Шелагин и гордился Игумновым: моя выучка!
-- Что так мало? -- шепнул он своему воспитаннику.
Игумнов ничего не ответил, слушал, что говорят монтажники.
Ждали выступления директора, а Труфанов, опытный оратор, не спешил,
тянул время, берег слова к моменту, когда необходимость его, директорского,
выступления станет явной. Дождался, встал, начал издалека:
-- Помню, в прошлом году, вы не забыли напряженных дней с заказом
шестьсот пятьдесят семь, так вот, тогда я задумался...
И так далее -- в стиле его выступлений перед рабочими, с задушевными
воспоминаниями и шуточками... Ему хлопали усердно, долго и признательно.
Труфанов, будто не ему аплодируют, что-то спросил у Игумнова за спиной
Молочкова.
Парторг ерзал, звякал в колокольчик, дивясь искусству директора с
наименьшею тратой слов и энергии расправляться с людьми. О Дятлове и
Пономареве директор почти не говорил, упомянул их фамилии -- и гадливо
пошевелил пальцами, освобождая их от чего-то мерзкого. Сразу одобрительно
зашумели... Молочков (с молчаливого согласия Труфанова) усвоил себе -- на
людях -- тон некоторого превосходства над ним, не сурового осуждения. Это
мирило с унижениями в разговорах наедине.
-- В те дни, когда весь советский народ... точное выполнение спущенных
планов... трудовая дисциплина -- залог успехов... -- Молочков бодро
выговорил обычный зачин, им он открывал собрания, с него заводил
быстротечные беседы в коридоре. -- То, что говорил здесь Анатолий
Васильевич, правда... Жаль, что он расставил неправильно акценты, не обратил
внимание коллектива на ряд фактов... -- Молочков покосился на директора,
принявшего полусонный вид. -- Да будет известно всем следующее: при
невыясненных обстоятельствах в цехе пропало техническое описание и схема
важного прибора. Пропажа произошла именно в цехе, именно в те дни апреля,
когда усилиями Дятлова и Пономарева здесь создалась кутерьма и неразбериха,
когда они в погоне за длинным рублем упаковку делали на столах монтажников.
Вы сами понимаете, что значит утеря такого документа и какие выводы могут
быть сделаны... Какие могут быть последствия... Пусть об этом все знают,
потому что от Дятлова и Пономарева потянулась цепочка к другим нарушителям
нашей дисциплины...
В обострившейся тишине Молочков сел, заплескал в стакан воду, пил ее,
борясь с волнением. Степан Сергеич, взвившись под украдкою брошенным
взглядом парторга, выкрикнул в запальчивости:
-- Так что же это происходит, товарищи! На наших глазах преступники
творят свое подлое дело...
Степану Сергеичу не дали закончить крайне важную мысль. Предцехкома
Круглов грохнул кулаком по столу, устанавливая молчание (цех шумел), Степан
Сергеич прокричал еще несколько гневных фраз и вовремя умолк, поняв своим
особым чутьем, что слушать его не хотят, что за какую-то минуту он стал
враждебен сотне людей в белых халатах. Замолчать пришлось и потому, что за
спиной, в регулировке, дико хохотал, закатывался Петров, барабаня о пол
ногами.
-- Заметано, ребятишки! -- всхлипывал он. -- Опять началось!..
Труфанов чуть-чуть повел головой влево, к регулировке, и сразу кто-то
догадался, закрыл дверь. Стало тихо. Круглов облил стол водою, долбя по нему
графином.
-- Хотелось бы задать несколько вопросов Игорю Борисовичу, -- начал
Круглов. -- О каких схемах и чертежах говорите вы?
Молочков нахмурился, осуждая неуместную прыть выборного лица.
Беспомощно глянул на директора, но тот посматривал дремотно в угол.
-- Важно ли это, какие именно чертежи? -- примирительно ответил
Молочков. -- Есть факт, отрицать его невозможно.
-- Ну, а все же? -- весело допытывался Круглов и непочтительно
подмигивал цеху: минуточку, мол, ребята, я из него сейчас сделаю котлету...
-- Ну, если вы так настаиваете, пожалуйста: чертежи и схемы ИМА.
-- Знаем. ИМА делали в прошлом году, чертежи не могли пропасть в
апреле, потому что их искали еще в феврале.
Молочков чувствовал себя вдвойне неловко: он сидел, а предцехкома
нависал над ним по-прокурорски, от его вопросов не увильнуть.
-- Я не понимаю, зачем вам эти подробности...
Истину выяснили скоро. Из регулировки вышел Сорин и рассказал, как
командированный из Ленинграда инженер прятал при нем чертежи за пазуху и еще
грозился: наведите порядок в светокопировке, тогда и красть не будем.
Молочков, запутавшись, обвинил Сорина во лжи. Это была ошибка: цех верил в
честность Сорина. Рабочие, возмущенно гудя, вставали из-за столов, шли к
выходу. Одним словом мог вернуть их Труфанов. Но он молчал, по-прежнему
сидел полусонным и отрешенным.
-- У вас не цех, Игумнов, а черт знает что! -- крикнул Молочков.
Виталий улыбнулся и кротко сказал, что впредь Молочкову следует
приглашать на профсоюзные собрания милицию.
-- Вы понимаете, что говорите?! -- ужаснулся Молочков.
"Так тебе, -- злорадствовал Труфанов. -- так тебе и надо, олуху и
тупице. Надо ж догадаться -- приплести шпионаж! Времена не те, товарищ
Молочков, с народом надо говорить иначе".
-- Так что будем писать в протокол? -- не спросил, а возмутился
Круглов.
В регулировке уже надсаживался Петров.
-- Пиши, -- кричал он, -- пиши: обнаружена шпионская организация,
возглавляемая неизвестным лицом из Ленинграда. Особые приметы: шрам на левой
ягодице...
Регулировщики хохотали...
-- Некрасиво, -- сказал директор и глянул на Молочкова так, что у того
пропало желание возражать. -- На бюро разберемся.
Сам он решил по возможности это дело не раздувать. От разбора на
парткоме Молочков не поумнеет, как был дураком -- так и останется.
-- А как вы расцениваете собрание? -- Директор повернулся к Шелагину.
