устроил этому человеку походя легкий экзамен, после чего позвонил Светланову
и сказал, что новенький в радиотехнике слаб. Светланов понимающе хмыкнул в
трубку. Звали новичка Дмитрием Ивановичем Кухтиным. Труфанов подобрал его в
главке с головы до ног облепленного выговорами, предупреждениями и денежными
начетами. Совсем недавно Кухтин работал начальником ОТК магнитофонного
завода и был пойман на краже деталей, из которых собрал на дому
дорогостоящий аппарат. Деяние это, имеющее в Уголовном кодексе точное
название, именовалось в главке "неправильным отношением к государственной
собственности".
Баянников беспрекословно выполнил указание директора и зачислил Кухтина
контролером, а в частной беседе рассказал кому-то об украденном магнитофоне.
-- Нет, радиотехнику он все-таки знает, -- серьезно заметил Туровцев,
-- собрать и настроить магнитофон в домашних условиях -- на это решится не
всякий инженер.
Кухтин принял у Светланова дела, но вел себя тише и незаметнее
уборщицы. Вытянутое лицо его жалко помаргивало. Кухтин вечно жаловался:
поставили новый зуб, деньги содрали, а зуб вывалился, и, кстати, они с женой
вместе ходят на строительство инициативного дома -- как будет учитываться,
что они работают вдвоем?
Туровцеву новый начальник нравился полнейшей неспособностью решать
что-либо самостоятельно.
В конце октября Петров подозвал Туровцева и показал лицевую панель
блока, пришедшего в регулировку. Туровцев задержал палец на вмятине, отметил
что-то в блокноте и позвонил диспетчеру. Степан Сергеич немедленно прибежал,
глянул на панель и возмущенно заголосил: "Быть не может!" Он полез в свои
журналы, затыкал ногтем по строчкам и нашел: панель он отвергнул еще на
выходе ее из механического цеха, где-то в лаборатории типовых испытаний ей
нанесли касательное ранение.
-- Как она попала сюда?
Вызвали контрольного мастера первого цеха, мастер помялся, вспомнил и
рассказал, как забраковал он панель, как Кухтин после звонка директора
приказал отправить ее во второй цех -- без сопроводительной, минуя ОТК и
диспетчера.
-- Возмутительно! -- кричал Степан Сергеич. -- Неслыханно! Туровцев,
зовите вашего начальника!
Пришел Кухтин, глянул на панель, как на человека, с которым не хотелось
бы встречаться, проговорил невозмутимо:
-- Так надо.
Стены регулировки слышали много скандалов. В батальных сценах
участвовали уважаемые люди, сам Труфанов не стеснялся в выражениях.
Разработчики огрызались в меру сил, знаний и нахальства. Но соблюдалось
правило: касаться только технических сторон. Степан Сергеич нарушил
джентльменский уговор.
-- Вы не имеете морального права носить в кармане партийный билет! --
заорал он. -- Вы позорите партию своей бесхребетностью и беспринципностью!
Кухтин втянул голову в плечи, но вспомнил, что перед ним всего лишь
скромный диспетчер, то есть существо, находящееся много ниже его по любой
табели о рангах, вспомнил и приободрился.
-- Не вам судить обо мне, товарищ Шелагин... Здесь не место говорить о
подобных вещах.
-- Вас смущают рабочие? -- еще пуще взъелся Степан Сергеич. -- Да перед
кем как не перед ними мы в ответе! То, что вы сделали, это не ошибка -- это
преступление перед рабочим классом!
Таких слов Кухтин еще не слышал ни от кого, они тем не менее испугали
его. Степан Сергеич бросил ему вдогонку еще много фраз и в изнеможении
опустился на стул -- рядом с Петровым.
-- Вы поспокойнее, Степан Сергеич... Он же неисправим, это у него
навечно...
-- Это не пустяк -- обманывать государство, дорогой товарищ... Петров,
вы обнаружили дефект? Вы правильно поступили. Позвольте пожать вашу руку.
Все знали: Степан Сергеич увидит брак -- и оскорбляется, будто ему в
глаза наговорили подлостей и неправды. Поэтому монтажницы, провинившись,
бежали к Чернову: "Ефим Григорьевич, между нами, ошибку нашли у меня в
регулировке, вы уж Степану Сергеичу не говорите..."
Посидев в регулировке, Степан Сергеич окончательно уверился в том, что
рабочий, то есть человек, делающий какие-то вещи, по природе своей не может
быть бракоделом. Если уж такой скользкий и сложный человек, как Петров,
радеет за производство, то можно представить себе моральную полноценность
всего общества.
Замены лицевой панели не нашлось. Яков Иванович, мастер на все руки,
зашпаклевал шрам, искусно подкрасил. Степан Сергеич сказал, что будет
жаловаться на Кухтина.
Ни к кому он, конечно, не пошел, слово "жаловаться" часто соскакивало с
языка его, и тем обида кончалась. В армии так: солдат напьется в отпуске, а
наказывают командира его. Покричав, наобещав черт знает чего, Степан Сергеич
утихомиривался и уже во всем винил себя: недосмотрел, не пронаблюдал, не
проконтролировал. После случая с панелью, ободранной в лаборатории типовых
испытаний (ЛТИ), Степан Сергеич расширил район своей деятельности, стал
захаживать в ЛТИ. Отсюда и началась известность Шелагина, здесь он впервые
увидел ГИПС. До истории с ГИПСом мало кто знал, что есть на свете человек
такой -- Степан Сергеич Шелагин.
ГИПС -- сокращение от "гамма-индикатор переносный", "с" прибавили для
благозвучия. Схему его разработал старший техник третьего отдела Сергей
Шестов. ГИПС был первым его прибором, он грезил им, прикидывал так и эдак,
печатный монтаж завод еще не освоил, индикатор приходилось делать по
возможности примитивным, малодетальным, схему придумывать скромную, но
надежную. Шестов добился, чтоб конструктором ГИПСа назначили многоопытного
Мошкарина, и бегал к нему по пять-шесть раз на день, а тот гнал его от себя
-- мало ли что взбредет на ум мальчишке. После месячных бдений схема
оформилась вчерне, еще через месяц макетная мастерская получила чертежи
Мошкарина, начали не спеша делать образец -- прообраз будущего ГИПСа. Когда
же макет испытали и предъявили директору, главному инженеру и начальнику
третьего отдела Немировичу, тех взяла оторопь: по весу, простоте
эксплуатации и прочим тактико-техническим данным индикатор не имел себе
равных в мире. Вид, конечно, был у него ужасающий: корпус прибора не
окрашен, в монтаже и схеме куча дефектов. Но если, прикидывал вслух главный
инженер, индикатор пропустить через малярку и гальванику, если уничтожить в
зародыше кое-какие детские ляпсусы разработки да еще сунуть его в изящный
кожаный футлярчик, то получится вещь ценная. Того же мнения был и директор.
К Шестову срочно прикрепили для консультаций старшего инженера отдела,
Мошкарину объявили благодарность. В создавшемся шуме никто не услышал
язвительного замечания начальника ЛТИ, предрекавшего ГИПСу быструю гибель на
вибростенде или на климатических испытаниях.
Окольным путем узнали, что другие НИИ тоже продвинулись вперед,
выполняя тот же заказ, головные образцы их индикаторов уже сделаны, они,
правда, весили раза в три больше. Приходилось спешить. Макетная мастерская
еще не приступила ко второму экземпляру ГИПСа, а цех Игумнова уже монтировал
двадцать индикаторов, готовил их к испытаниям. Труфанов играл ва-банк, о
приборе уже знали в министерстве. Двадцать ГИПСов прошли регулировку, и
Туровцев, как это требовалось по техническим условиям (ТУ), отправил серию в
ЛТИ на типовые испытания. Там они вопреки пророчествам прекрасно выдержали
ударную тряску и вибростенд. В камере тепла они вели себя тоже достойно, но
на холоде "поплыли" -- отказались работать. Шестов и Мошкарин торчали в ЛТИ,
как у постели больного родственника, и не ругались потому лишь, что
контрпретензии отложили на будущее; выскажут их либо после смерти ГИПСа,
либо по выздоровлении его. Оба знали уже твердо, что причиною провала стали
миниатюрные газовые счетчики СТС-12, коронный разряд которых наступал не
вовремя при низких температурах. Паспорта же на счетчики утверждали иное.
Неопытный Шестов принял на веру печатные обещания, а Мошкарин слишком
увлекся компоновкой деталей, счетчиков до ЛТИ он в глаза не видел. Теперь,
спохватившись, они съездили на завод, выпускавший счетчики, отозвали
кое-кого из знакомых в сторону, и знакомые шепотом, оглядываясь, поведали
им, что продукция их, счетчики-то, дрянь, брачок, недоделка, "вот так-то,
дорогие, удивляемся мы вам, не барышни же вы, чтоб верить обещаниям, мало ли
что наобещали, план горел, обязательство взяли, остальное понятно, не первый
год на производстве..."
Тут-то до Мошкарина и Шестова дошло, почему другие НИИ отказались от
счетчиков, заменив их ионизационной камерой, опробованной и безотказной.
Расчет правильный, основанный еще и на том, что лишний килограмм
радиометристу не помеха. Шестов же в самом начале разработки предупредил
Мошкарина, что ГИПС должен весить триста граммов. Тот согласился из
благородного тщеславия, в мыслях представлялось: конкурсные испытания
индикаторов, громоздкие экземпляры их и -- сбоку изящный ГИПС... Завистливые
перешептывания, хорошо разыгранное удивление конструктора: не понимаю, мол,
ваших восторгов, я, Мошкарин, делал все-таки прибор, не кто другой...
Отступать было поздно и некуда. К счастью, в семье не без урода. Среди
сотен паршивых счетчиков попадались и на совесть сделанные. Проворные руки
Шестова изготовили специальный стенд для их проверки. Счетчики десятками
гибли в камере холода, их замерзшие трупики сотнями хрустели под ногами,
выживали единицы -- стойкие бойцы, не боящиеся арктического холода. Их
бережно укладывали в коробочку, запирали в сейф. В разгар отборочных
испытаний и пришел в ЛТИ Степан Сергеич.
Он быстро вник в суть требований к ГИПСу, его посвятили в историю
создания индикатора и его мытарств. Степан Сергеич загорелся. Цикл испытаний
длился ровно сутки. Мошкарин приболел. Шестов сдавал экзамены в заочном. О
своих экзаменах Степан Сергеич забыл и подменял новых друзей, дежуря по
ночам у камеры холода.
После выматывающих циклов отобрали сорок безукоризненных счетчиков,
наскребли еще столько же для ЗИПа (запасные инструменты и принадлежности),
оптом проверили все ГИПСы, и Туровцев понес Кухтину паспорта на них.
Начальник ОТК поломался ("Почему не приглашали меня на испытания?") и
корявым детским почерком подмахнул свою роспись, придав индикаторам право
законного существования. ГИПСы аккуратно, как куриные яйца, уложили в
ячеистый ящик и унесли на склад готовой продукции. Оттуда -- в лифт, ящик
спустился на первый этаж, и грузчики швырнули его в кузов автомашины.
32
О ГИПСах в НИИ скоро забыли: кроме ГИПСа шли параллельно десятки других
заказов для геологов, врачей и строителей. И вдруг о них заговорили на
заводе и в институте. Из осведомленных источников стало известно, что
индикаторы блестяще выдержали испытания, оттеснив своих собратьев, рожденных
в лабораториях соседних и не соседних НИИ. Новость приняли остро. Из еще
более осведомленных источников узнали, что ожидается колоссальная премия. О
том, чтобы выдать ее непосредственным исполнителям, то есть Шестову,
конструкторской группе Мошкарина и второму цеху, не говорилось: такое не
принято и так не положено -- хотя бы потому, что вредно поощрять рваческие
тенденции. Все -- от грузчиков до машинисток планового отдела --
подсчитывали возможную сумму, достающуюся на их долю, оптимисты под нее
влезали в долги. Мошкарин, зайдя как-то в цех, сказал Степану Сергеичу, что
если премия будет, то они с Шестовым добьются немалой суммы -- специально
для Шелагина. Степан Сергеич поблагодарил, скрывая смущение и радость.
