дота с пулеметами. На высоких соснах смутно различались замаскированные
наблюдательные пункты и огневые точки.
Кортеж по плавно изгибающейся дороге подъехал к красиво освещенному дворцу и
остановился перед высокой въездной аркой в виде греческого портала с четырьмя
колоннами и изящной решеткой ворот. Возле них стояли с автоматами четверо
великовосточников в зимних камуфляжных комбинезонах. Ворота стали медленно
притворяться, и кортеж въехал во внутренний двор хрущевского дворца, окруженный
полукруглой, подсвеченной снизу колоннадой.
"Роллс-Ройс" подкатил к невысокому мраморному крыльцу, Сталин вышел с
чемоданчиком в руке и сигарой в зубах.
- Здравия желаю, товарищ Сталин! - выбежал на крыльцо и щелкнул каблуками
высокий красавец поручик с аксельбантами. - Прошу вас!
Он распахнул перед Сталиным дверь. Сталин вошел в громадную прихожую залу,
сверкающую розовым и белым мрамором, золотом и хрусталем.
- А вас, господа, прошу сдать оружие и расположиться в гостевом флигеле, -
обратился поручик к отставшей охране
В прихожей Сталина ждал камердинер графа Алекс - невысокий, чрезвычайно
подвижный человек в белом, по случаю торжеств, фраке и с запоминающимся
лошадиноподобным лицом.
- Здравствуйте, товарищ Сталин, - быстро кивнул он. - Граф чрезвычайно рад
вашему приезду. Они ждут вас в подвале-с. Позвольте ваш саквояж,
- Это останется со мной, - Сталин уверенно направился к подвальной лестнице. -
Он что, опять пытает?
- Так точно-с. Пытают-с. - поспешил за Сталиным Алекс. - Позвольте, провожу вас.
- А гостей бросил, стало быть?
- Гости давно разъехались.
- Не может быть!
- Граф уже шутили-с по этому поводу, - тараторил Алекс, семеня короткими ногами.
- Раньше, говорит, его боялись задерживать, а теперь у него задерживаться
боятся.
- Не понял юмора, - зевнул Сталин.
Мраморная лестница, ведущая в подвал, перешла в небольшую площадку со стальной
дверью, возле которой стояли двое черкесов. Они по-военному молча приветствовали
Сталина и потянули за толстую ручку двери. Толстая тридцатисантиметровая дверь
стала бесшумно отворяться, и душераздирающие крики донеслись из полутемного
проема.
Сталин шагнул вперед, Алекс остался стоять позади, черкесы закрыли дверь за
вождем.
Подвальная тюрьма с пыточной камерой, вырытые еще прапрадедом Хрущева, в XIX
веке пришли в полнейшее запустение и были восстановлены и переоборудованы
молодым графом сразу после завершения Гражданской войны. Это была анфилада с
тремя круглыми помещениями, отделанным простым грубым камнем. В первом
размещалась охрана, во втором - тридцать шесть одиночных камер с заключенными,
третье было пыточной камерой.
Сталин миновал вахтенную и последовал по неширокому коридору за молчаливым
"великовосточником" в черном костюме ниндзя. Крики раздавались все громче.
Кричал один и тот же человек: то пронзительно, переходя на обезьяний визг, то
нутряным, кабаньим рыком, перерастающим в бульканье и клгкот.
Сталин вошел в ярко освещенный круглый каменный зал со сводчатым потолком. В
грубый пол были вмурованы железная кровать, пресс, железное кресло и железная
"кобыла", к которой сейчас был привязан за ноги и за руки голый, побагровевший и
вспотевший от боли и крика молодой человек. Над хорошо освещенной спиной его
склонился граф Хрущев. Рядом стоял столик-инструментарий на колесиках. Палача не
было - граф всегда пытал в одиночку.
- Здравствуй, mon cher! - громко произнес Сталин, морщась от крика.
Граф нехотя обернулся:
- Иосиф...
И снова склонился над молодой мускулистой спиной.
Сталин встал рядом, опустил чемоданчик на пол и скрестил руки на груди.
Хрущев был большим мастером пыток, и мастерство его сводилось к умению избежать
крови, вид которой он не переносил. Он подвешивал людей на дыбе, разрывая им
плечи, растягивал на "шведской лестнице", пока они не сходили с ума от боли, жег
углями и паяльной лампой, давил прессом, медленно душил, ломал кости, заливал в
глотки расплавленный свинец. Но сегодня граф уделил внимание своему любимому
истязанию - пытке штопорами. Дюжина самых разнообразных стальных штопоров его
собственной конструкции лежала на столике, Штопоры были длинные и совсем
короткие, с двойными и тройными спиралями, сложными ручками на пружинах,
самоввинчивающиеся и замедленного действия. Граф так умел вводить их в тела
своих жертв, что ни одной капли крови не выступало на поверхности тела.
Из спины несчастного уже торчали две стальные рукоятки: один штопор был ввинчен
ему в плечо, другой в лопатку. Руками в резиновых перчатках граф медленно
поворачивал рукоятки, вводя глубже беспощадный металл.
Сталин искоса посмотрел на него.
Граф Хрущев был горбат, а поэтому невысок, с тяжелым продолговатым лицом,
стягивающимся к массивному носу, напоминающему клюв марабу. Умные проницательные
глаза влажно шевелились под кустистыми, с проседью, бровями. Седые длинные
волосы были идеально подстрижены. В большом ухе неизменно сверкал бриллиант.
Цепкие сильные руки доходили графу до колен. На Хрущеве был брезентовый фартук,
из-под которого выглядывала белоснежная сорочка с длинными, обтягивающими
запястья манжетами и изумительными запонками в форме жуков скарабеев, сделанных
Фаберже из золота, сапфиров, бриллиантов и изумрудов.
Граф неожиданно резко повернул оба штопора. Юноша взвизгнул и потерял сознание.
- Пределы... пределы... - сосредоточенно пробормотал граф и бросил на Сталина
быстрый взгляд. - Что ж ты так поздно?
- Извини, mon cher, дела. Поздравляю тебя
- Подарок? - глянул граф на чемоданчик.
- Подарок здесь, mon cher, - Сталин с улыбкой положил руку себе на левую сторону
груди.
- В сердце?
- В кармане. Но здесь я тебе его вручать не буду.
- Aber naturlich, mein Konig, - граф поднес к ноздрям юноши пузырек с нашатырным
спиртом. Юноша лежал неподвижно.
- Пределы... - граф стал лить нашатырь юноше в ухо. - В принципе, все
определяется только пределами. Все, и во всем.
- Кто этот парень? - спросил Сталин, раскуривая потухшую сигару
- Актер из моей труппы.
- Плохой?
- Великолепный. Лучший Гамлет и лучший князь Мышкин Москвы. Я никогда так не
плакал и не смеялся... Мейерхольд все тянул его к себе.
- А ты?
- А я положил ему такой оклад, который ни один Мейерхольд не сможет дать.
- И... за что же ты его?
- В смысле?
- Ну, за что ты его пытаешь? - Сталин с наслаждением выпустил сигарный дым.
- Я никогда не пытаю за что-то, Иосиф. Я говорил тебе. И не раз.
Юноша дернулся всем своим прекрасным телом.
- Вот и славно, - граф погладил его по мокрой от пота и слез щеке и взял со
столика большой штопор со сложной толстой спиралью.
- К пятидесяти годам я понял, что самый важный орган у человека - это печень, -
заговорил граф, примеряясь. - Чистота крови - вот что важно для хорошего
здоровья. Большинство наших болезней происходят из-за ослабленной функции
печени, которая плохо фильтрует кровь. И вся дрянь не оседает в печени, а гнусно
булькает в нашей нечистой крови. А кровь, - он ловко воткнул штопор юноше в
область печени, - это, как говорил Гиппократ, "начало всех начал".
Юноша дико закричал.
- Да ведь не больно еще, чего ты вопишь? - с сосредоточенным лицом налег на
рукоятку граф.
Широкий, многослойный винт штопора стал медленно входить в трепещущее тело. От
крика у Сталина засвербило в ушах. Он отошел, разглядывая орудия пыток.
- Предел, предел... как поворот винта... - бормотал Хрущев.
Сталин потрогал стальные цепи дыбы, затем подошел к железному креслу с
вмонтированной внизу жаровней для поджаривания жертв и сел на него, закинув ногу
на ногу.
Агония охватила тело юноши. Он уже не кричал, а конвульсивно дергался; глаза
закатились, из красивого чувственного рта капала слюна.
- У тебя бы Шипов давно заговорил, - произнес Сталин. - А у Берии он уже неделю
молчит.
- Шипов? Сергей Бенедиктович? - граф, внимательно прислушиваясь, поворачивал
штопор, как поворачивает ключ на колке настройщик рояля. - На этого
достойнейшего джентльмена у меня никогда не поднялась бы рука. И вообще, Иосиф.
Должен заметить тебе, что ваше "дело банкиров" - колосс на глиняных ногах,
Центробанк давно вышел из-под контроля партии, я об этом не раз говорил и
боролся с его монетаризмом всеми доступными способами. Но то, что вы делаете с
Лаврентием - не только некорректно, но и стратегически опасно. Авторитет партии
и так подорван историей с Бухариным, а вы... - Хрущев вдруг замолчал, потрогал
сонную артерию юноши. - Вот и все, мой строгий юноша.
Он стал громко сдирать резиновые перчатки со своих больших рук.
- А мы? - напомнил ему Сталин.
- А вы подрываете и расшатываете партию еще сильнее. И отпугиваете от нее уже не
только аристократов, но и буржуа. Пошли наверх... фондю есть.
Хрущев снял с себя фартук и размашистой походкой орангутанга двинулся к выходу.
- В тебе сейчас говорит твоя голубая кровь, - Сталин с чемоданчиком и сигарой в
ровных зубах последовал за ним.
- Она во мне всегда говорила. И когда я семнадцатилетним вступил в РСДРП. И
когда под Царицыным косил из пулемета конную лаву Мамонтова. И когда вместе с
тобой боролся с Троцким и его бандой. И когда мерз в осажденном Ленинграде. И
когда подписывал мирный договор с Гитлером. И когда видел атомный гриб над
Лондоном. И когда душил басовой струной подлеца Тито. И когда у тебя на даче
топил в ванне жирного Жданова. И когда, - он резко обернулся и остановился, -
летел из Фороса на ваш октябрьский Пленум.
Сталин подошел к нему Они молча смотрели в глаза друг другу.
- Mon ami, партия - не место на трибуне мавзолея, - проговорил Сталин.
- Но и не братская могила в Бутово, - ответил Хрущев. - Знаешь какая там
земляника растет? Во!
Он поднес к холеному сталинскому лицу свой костистый волосатый кулак.
- Партия карала, карает и будет карать, - спокойно, не глядя на кулак продолжал
Сталин. - В больших крестьянских странах вероятность энтропии обратно
пропорциональна количеству убиенных. Великий Мао понимает это. Я тоже.
- Вовсе не обязательно распространять этот закон на банкиров- Их в сто раз
меньше, чем крестьян.
- Mon ami, мы можем открыть еще пять тысяч героаптек и десять тысяч кокскафе, но
это ни на йоту не укрепит гарантию нашей безопасности. Страна кишит врагами. И
басовым струнам все равно кого душить.
- Иосиф! - разочарованно вздохнул граф и двинулся вверх по лестнице. - Я всегда
знал, что ты великий эмпирик масс и не очень дальновидный стратег.
- Я тебе в затылок за эти слова не выстрелю, - проговорил сзади Сталин.
- Только попробуй! - засмеялся Хрущев. - У меня во дворце тридцать восемь
пулеметных гнезд. А на крышах - огнеметчики.
- Пулемет - не самый веский аргумент в современной войне, - усмехнулся Сталин. -
А огнемет - вообще декоративное оружие...
Из гостевой залы они поднялись на бельэтаж, миновали анфиладу просторных залов,
обустроенных в богатом, но строгом классическом стиле, и вошли в парадную
столовую. Это был огромный зал в коричневатых тонах, с окнами на террасу
обставленный немногочисленной ореховой мебелью, китайскими вазами и античными
скульптурами. Главную стену столовой украшали два полотна Тьеполо - "Встреча
Антония и Клеопатры" и "Пир Клеопатры". Длинный стол на шестьдесят человек был
богато и со вкусом сервирован. На столе лежала только легкая закуска, сыры,
фрукты и две тарелки с приборами на противоположных концах. Как из-под земли
появился неизменный телохранитель Хрущева монгол Аджуба с непроницаемым лицом,
литыми мускулами и двумя револьверами на узких кожаных бедрах. Он встал за
спиной графа, скрестив тяжелые руки на груди.
- Voila! - граф жестом пригласил Сталина. - Сегодня здесь было не очень весело.
Надеюсь, хоть ты развлечешь затворника.
Сталин достал из внутреннего кармана изумительную бриллиантовую заколку в форме
совокупляющихся эльфов и протянул ее графу:
- Позволь, mon cher ami, сим скромным куском неживой материи приветствовать тебя
