это лед. Так вот, этот лед ни в коем случае не должен растаять. Я прошу сильных
мужчин, сидящих в партере, помочь вынести это из зала.
Возникла пауза. В зале появились солдаты охраны. В первых рядах поднялись
несколько человек, осторожно приблизились к воронке.
- Товарищи! Ничего не бойтесь! - успокоил их Молотов. - Это просто лед. Но очень
важный лед.
Солдаты и мужчины-добровольцы облепили ледяную воронку, медленно вытянули из
развороченного пола, при подняли и понесли к выходу
- Товарищ Молотов! И все-таки, что же это такое? -раздался женский голос из
соседней ложи.
- Вы не хотите потерпеть до завтра? - улыбнулся Мо лотов.
- Нет! Не хотим! Говорите сейчас! - послышались голоса с мест.
Молотов обвел зал взглядом своих черных глаз:
- В таком случае, я предоставляю слово специалисту Лаврентий Павлович, объясните
товарищам, что произошло.
Сидящий слева от него Берия, встал, снял пенсне и неторопливо протер его
замшевой тряпочкой. Это был высокий худощавый человек с большой яйцеобразной
почти безволосой головой, узко скошенными плечами и длинными руками с
выразительными тонкими пальцами; лицо его, узкое и вытянутое книзу, всегда имело
выражение рассеянной углубленности в себя, которое встречается обычно у людей
искусства. Небольшие зеленые глаза подслеповато щурились, полные губы блестели
со вкусом подобранной помадой. На Берии был превосходный темно-синий фрак с
орденом Красного Знамени в алмазном венце. Очень высокий стоячий воротник
красиво поддерживал узкие худые скулы министра госбезопасности.
Берия надел пенсне на свой тонкий небольшой нос и заговорил тихим четким
голосом:
- Это так называемый ледяной конус, посланный нам из недалекого будущего Орденом
Российских Землегбов. Орден будет сформирован из многочисленных сект землегбов в
2012 году. В 2028 члены Ордена обоснуются в Восточной Сибири, на Лысой горе, в
подземельях которой обнаружатся следы поселения сибирских зороастрийцев -
потомков небольшой секты, которая ...кажется, в конце VI-го века до нашей эры
бежала из великой империи Ахеменидов на север. И постепенно оказалась в тайге,
между двумя Тунгусками, на Лысой горе, в гранит которой они благополучно
углублялись в течении четырех веков. Зачем? В поисках так называемого Подземного
Солнца, лучи которого, по их верованию, уничтожат различие между добром и злом и
вернут род человеческий в райское состояние. Сибирские зороастрийцы изобрели
машину времени, способную посылать небольшие объекты в прошлое. Один из этих
объектов вы видите здесь.
Берия замолчал, шевеля губами и оглядывая зал.
- Товарищ Берия! - встал с места Алексей Стаханов. - Ты скажи прямо - это
хорошо, или плохо?
- Конечно, хорошо, - сдержанно улыбнулся Берия. - Это уникальное явление.
- И часто они, эти... зем-ле-гбы будут швырять по нам такими глыбами? - спросила
Ольга Чехова, обмахиваясь черным китайским веером.
- Могут же быть жертвы, господа! - с трудом приподнялся десятипудовый Мика
Морозов. - А если б эта штука вылезла не в проходе, а прямо здесь, среди нас?!
Или на галерке? И натурально свалилась бы на наши головы?! Это же...
катастрофично!
- Мика Саввович, от вас ли слышать такие речи? Вы же писали, что привыкли
смотреть опасности в лицо? - спросил генерал-полковник МГБ Фриновский, и весь
зал засмеялся.
Смех снял со всех напряжение. Глыбу благополучно протиснули в дверь и вынесли.
- Лаврентий Павлович, а что там внутри, в этой la pyrаmide glaciate de Cheops?
Какое-то мирное послание нам? Или - объявление войны? - спросила княгиня
Урусова.
- Ультиматум? - привстал, глядя на Берию, ее супруг в морской форме.
- Что же это нашим голубокровым всг войны мерещутся?! - хлопнул по своему
пухлому колену народный артист СССР Андреев. - Никак уж дважды отвоевались,
слава тебе, Господи! Да попридержите же рысаков, господа гусары!
Все снова засмеялись.
- На счет ультиматума - не уверен, - продолжал Берия. - Впрочем, посмотрим.
Читайте газеты, товарищи.
- Тогда подскажите, где нам ждать следующего ледяного привета из будущего? -
усмехнулся писатель Павленко.
- Следующего, по всей вероятности, не будет, - ответил Берия. - Зороастрийцы
оставили в своих пещерах всего три установки. Первый ледяной конус был обнаружен
летом 1908 года неподалеку от Торжка. В нем была книга из оленьей кожи с
описанием истории и устава Ордена. Бездарное правительство Николая 11-го
посчитало это розыгрышем. Сохранились только части книги. Вторым конусом был
разрушен поезд Москва-Владивосток 29 июля 1937 года. На лед тогда никто не
обратил внимание. Зато мерзавец Ежов не преминул воспользоваться этим крушением,
в результате чего возникло фальшивое "дело железнодорожников", унесшее в три
раза больше жизней, чем само крушение. И вот сегодня, здесь - последняя попытка.
- А что было во втором конусе? - спросила Ольга Чехова.
- Там было тело существа, получеловека - полуживотного. Мальчик шести лет с
рогами, копытами, хвостом. А на лбу татуировка: "Дитя блядского мира". Труп
сильно пострадал во время крушения, но к счастью был сохранен одним умным и
честным сотрудником НКВД. Рискуя жизнью, он заспиртовал и спрятал тело.
- Господин Берия! - встал чемпион мира по шахматам Алехин. - Какое же объяснение
этому феномену дали наши ученые?
Молотов решительно встал, тряхнул курчавой головой:
- Дорогие товарищи, имейте терпение! Лаврентий Павлович и так сказал вам
достаточно.
- А где товарищ Сталин? - закричал с галерки молодой голос.
- Да! Где Сталин? - встал, словно опомнившись, Павленко.
- Где Сталин? Сталин! Почему он не с нами? - раздались голоса.
В правительственной ложе показалась внушительная фигура Микояна, поднимающегося
со своего места. Широкоплечий, полный, чуть выше среднего роста, он выбрался из
кресел и встал, опершись на парапет. Микоян улыбнулся и обвел зал взглядом
небольших, но невероятно живых и молодых глаз; совершенно лысая голова его и
гладкое желтоватое лицо бодро лоснились, серый френч с двумя орденами Красного
Знамени плотно обтягивал крепко сбитую фигуру.
- Вы хотите знать почему товарищ Сталин не наслаждается вместе с нами этим
отличным концертом? - быстро заговорил он с легким кавказским акцентом. -
Отвечаю: товарищ Сталин после церемонии открытия Дома Свободной Любви слегка
устал и захотел отдохнуть. Мы, большевики, хоть и сделаны из особого материала,
но у нас тоже иногда болят головы.
В зале засмеялись и зааплодировали. Микоян успокаивающе поднял руку:
- А вот аплодировать, друзья мои, надо не мне, а нашему великому певцу, которому
мы все, - он глянул на карманные часы, - уже почти десять минут активно мешаем
работать,
Зрители как по команде повернулись и посмотрели на сцену. Все это время
Александр Пятой сидел в ванне, следя за происходящим. Заметив, что все смотрят
на него, он высунул из желе свою беспомощную, похожую на вынутого из моря
осьминога руку и покачал ею.
- Погасите свет! - скомандовал Молотов. Зал погрузился в темноту. Подождав
недолго, Пятой полуприкрыл глаза и запел:
Ах, как и зимним утром да январским
Постучалися мне в дверь стальную,
Я ни жив ни мертв лежу безответный,
А жена моя, Маруся, отвечает,
Отвечает-вопрошает скрозь стальную дверь:
А и кто стучится, кто там ломится?
Говорят три юных гласа да за дверью:
Открывайте, отворяйте, люди добры,
Мы не сделаем вам подлого-худого.
Отворила тяжку дверь моя Маруся,
Три сестрицы милосердья на пороге,
Все в халатах белых да с крестами,
Все в резиновых перчатках да в сапожках.
А одна из них высока-черноглаза,
А другая толстовата-рыжий волос,
Ну а третья вся задумчива-прозрачна.
Вот заходят три сестрицы милосердья,
Саркофаг мой страстотерпный обступают,
Примеряются, берутся за прихваты
Да на двор меня, болезного, выносят.
На дворе стоит-трещит мороз крещенский
Да шофер рябой машину прогревает.
Отворили двери враз машины белой,
Саркофаг мой внутрь машины задвигают,
Да садятся рядом три сестрицы.
Черноглаза да высока - в изголовье,
Толстовата- рыжий волос - по середке,
Ну, а третья, что задумчива-прозрачна
Возле ног моих болезных примостилась.
Вот поехала машина по пришпекту,
Все прямехонько да прямо из столицы вон,
По Смоленской по широкой по дороге.
Как проехала машина верст за десять,
Так на право-то с дороги своротила,
Своротила-повернула в лес мохнатый
Да по просеке поехала по узкой.
Как проехали еще версты четыре,
Заглушил шофер горячую машину
Три сестрицы ухватились за прихваты,
Из машины саркофаг со мной выносят
Да несут вперед по просеке по снежной
В недремучий лес наш подмосковный.
На поляну непросторную выходят,
Саркофаг мой в снег глубокий опускают,
Достают замысловатый чемоданчик,
Вынимают из него три узких шприца.
Зрители начали слегка подтягивать Пятому. Он сделал паузу, вдохнул полной грудью
и запел громче и протяжней:
Один из злата краснаго, из горна хрусталя
С иглой новой, иглой острой,
Иглой золотою.
Другой из сребра белаго, из дорога стекла
С иглой новой, иглой острой,
Иглой серебряной.
А третий из черна-железа, дешевого стекла
С иглой старой, иглой ржавой
Иглой затупленной.
Волнение охватило зал. Зрители стали громко подпевать, раскачиваясь. Пятой
продолжал. Голос его, набирающий силу все больше и больше, рассекал поющие
массы, как ледокол:
Как брала сестрица черноглаза
Узкий шприц-потяг злата краснаго,
В подколенную жилу мне втыкала,
Полный шприц моей крови набирала,
Шла-брела по лесу вкруг поляны,
По колено в снег глубокий провалилась,
Ко деревьям крепко спящим приникала,
Да колола шприцем в кору мерзлу,
Да впускала теплу кровь мою в деревья.
В каждый ствол еловый,
В каждый ствол сосновый,
В каждый ствол осиновый
Да в каждый ствол дубовый.
Кровь мою больную,
Кровь мою гнилую,
Кровь мою багровую,
Да кровь мою густую.
Как брала сестрица толстовата
Узкий шприц-потяг из сребра белаго,
В становой хребет да мне его втыкала,
Костяной мозг полным шприцем набирала,
Шла-брела по лесу вкруг поляны,
По лядвии в снег глубокий провалилась,
Ко деревьям крепко спящим приникала,
Да колола шприцем в кору мерзлу,
Да впускала костный мозг мой в те деревья.
В каждый ствол еловый,
В каждый ствол сосновый,
В каждый ствол осиновый
Да в каждый ствол дубовый.
Мозг мой внутрикостный,
Мозг мой почернелый,
Мозг мой позагнивший
Да мозг мой перепрелый.
А как брала сестра задумчива-прозрачна
Узкий шприц-потяг железа черна,
Во простату мне иглу втыкала,
Полный шприц простатным гноем набирала,
Шла-брела по лесу вкруг поляны,
По грудя во снег глубокий провалилась,
Ко деревьям крепко спящим приникала,
Запускала гной мой да в деревья.
В каждый ствол еловый,
В каждый ствол сосновый,
В каждый ствол осиновый
Да в каждый ствол дубовый.
Гной мой испростатный,
Гной мой перепрелый,
Гной мой забродивший
Да гной мой застарелый.
Зал пел, раскачиваясь. Но шесть тысяч голосов были не в силе заглушить голос
народного Баяна:
И склонились надо мною три сестрицы,
И промолвили, мне в очи прямо глядя:
Как придет весна-красна, согреет землю,
Оживут-проснутся мертвые деревья,
