не нами..."
-- Клево как... -- Сашенька бросила обглоданное крылышко на блюдо,
облизала пальцы, -- Ты просто волшебница...
-- Я только учусь, -- усмехнулась захмелевшая Марина, разливая остатки
вина в фужеры.
Они сидели в переполненной ванне друг против друга, разделенные
неширокой, покрытой вафельным полотенцем доской. На успевшем подмокнуть
полотенце покоилось бабушкино серебряное блюдо с остатками цыпленка и фужеры
с вином. Маленький грибообразный ночничок наполнял совмещенку голубым
светом.
Марина поставила пустую бутылку на мокрый кафельный пол, подняла фужер.
-- Твое здоровье, ласточка...
-- Твое, Маринушка...
Они чокнулись, губы медленно втянули кажущееся фиолетовым вино.
Пена давно успела опасть, в голубоватой воде перемежались неторопливые
блики, прорисовывались очертания тел.
-- Ой, здорово. Как в раю... -- Сашенька зачерпнула фужером воды и
отпила глоточек, -- Мариш, с тобой так хорошо...
-- С тобой еще лучше.
-- Я тебя так люблю...
-- Я тебя еще сильнее...
-- Нет, серьезно,... милая, красивая такая... -- Сашенькина рука легла
на плечо Марины, -- У тебя грудь, как у Лолобриджиды...
-- У тебя лучше.
-- Ну, что ты, у меня крохотная совсем...
-- Не скромничай, ласточка моя...
-- Милочка моя...
Привстав и расплескивая воду, Саша поцеловала ее.
Фужер сорвался с края доски и бесшумно исчез среди голубых бликов.
Они целовались хмельными губами, пропитанные вином языки нещадно терли
друг друга.
Переведя дыхание, Сашенька коснулась кончиком языка уголка губ подруги,
Марина, в свою очередь, облизала ее губки. Проворный Сашенькин язычок
прошелся по щеке и подбородку, потерся о крылышко носа и снова поразил
Марину в губы.
Марина стала целовать ее шею, слегка посасывая нежную голубую кожу,
Сашенька, постанывая, сосала Маринины мочки, лизала виски.
Вода плескалась от их порывистых движений.
Поцелуи и ласки стали более страстными, любовницы стонали, дрожащие
руки скользили по мокрым плечам.
-- Пошли, пошли, милая... -- не выдержала первой Саша, забирая в ладонь
грудь Марины.
-- Идем, киса... -- Марина с трудом стала извлекать из воды онемевшее
тело, -- Там простыня, Сашок...
Но Сашенька не слушала, тянула в черный прямоугольник распахнутой
двери, пьяные глаза настойчиво молили, полураскрытые губы что-то шептали,
вода капала с голубого тела.
Повинуясь Сашенькиной руке, они оказались в неузнаваемой прохладной
тьме, разбрасывая невидимые, но звучные капли, с грехом пополам выбрались из
коридора и, обнявшись, упали на кровать...
Догорающая спичка стала изгибаться черным скорпионьим хвостиком, огонек
быстро подполз к перламутровым ногтям Марины, она успела поднести сигарету,
затянулась и бросила спичку в пепельницу.
Прикурившая секундой раньше Сашенька, лежала рядом, слегка прикрывшись
одеялом и подложив руку под голову.
Принесенный из ванной ночничок светился в изголовье на тумбочке.
Бабушкины медные часы на стене показывали второй час ночи.
Марина придвинулась ближе к Сашеньке. Та выпростала руку из-под головы
и обняла ее:
-- Мариш, а у нас выпить нечего?
-- Заинька, больше нет...
-- Жаль...
Марина погладила ее щеку, потом вдруг тряхнула головой:
-- Так, постой, у меня же планчик есть!
-- Правда?
-- Точно! Вот дуреха! Забыла совсем!
Она села, забрала у Сашеньки сигарету:
-- Хватит это дерьмо курить... сейчас полетаем...
Безжалостно расплющив головы сигарет о живот Шивы, она подошла к
книжным полкам, вытянула двухтомник Платонова, из образовавшегося проема
достала начатую пачку "Беломора" и небольшой кисет.
Сашенька приподнялась на локте, томно потягиваясь:
-- Оооой... все-тки как у тебя уютненько...
-- Хорошо?
-- Очень. Кайфовый уголок. Здесь любовью заниматься клево. И ночничок
уютненький...
-- Ну, я рада... -- Марина села за стол, включила настольную лампу,
достала из кисета щепотку зеленоватого плана и костяной поршенек.
Ее голое красивое тело, таинственно освещенное бледно-желтым и
бледно-голубым, казалось мраморным.
Откинув одеяло, Сашенька села по-турецки:
-- Маринк, я тебя люблю офигенно.
-- Заинька, я тебя тоже...
Марина выдула в пригоршню табак из гильзы и принялась смешивать его с
планом.
-- Набей парочку, Мариш, -- шлепнула себя по бедрам Саша.
-- Конечно, киса. Это крутой план. Из Ташкента.
-- Мариша.
-- Что, киса?
-- А у тебя мужчин не было за это время?
-- Нет, кошечка... а у тебя?
Сашенька тихо засмеялась, запрокинув голову:
-- Был мальчик...
-- Лешка твой?
-- Неа. Другой... там, знакомый один...
-- Бесстыдница.
-- Ну я больше не буду, Мариш...
-- Хороший мальчик?
-- Ага. Нежный такой. Правда кончает быстро.
-- Молодой еще.
-- Ага. Ничего научится...
-- Конечно...
Сашенька сняла трубку со стоящего на тумбочке телефона, набрала наугад
номер.
-- Опять хулиганишь, -- усмехнулась Марина.
Саша кивнула, подождала немного и быстро проговорила в трубку:
-- Радость моя, можно у тебя клитор пососать?
Марина засмеялась.
Сашенька захохотала, нажала на рычажки и снова набрала:
-- Мудачок, ты когда последний раз ебался? А? Нет, что ты. У меня все
дома. Ага... ага... сам ты дурак!
Ее пальцы придавили рычажки, голое тело затряслось от смеха:
-- Ой, не могу! Какие кретины!
Бросив трубку на телефон, она изогнулась, потягиваясь.
Голубой свет нежно обтекал ее складную худенькую фигуру, делая Сашеньку
более стройной и привлекательной.
Набивая вторую гильзу, Марина покосилась на любимую.
Заметив взгляд, Сашенька медленно приподнялась на коленях и изогнулась.
-- Прелесть ты какая, -- улыбнулась Марина, забыв о папиросе, -- Только
еще, еще вперед немного... вот так...
Саша изогнулась сильнее, небольшие грудки дрогнули, свет заискрился на
беленьких волосиках пухлого лобка.
Томно прикрыв глаза и постанывая, она облизывала губы.
-- Афродита...
Сашенькины руки скользнули по телу и сошлись в паху.
-- Ты уже хочешь, киса? -- спросила Марина. -- Я всегда хочу, --
прошептала Саша и вытянулась поверх одеяла, поглаживая свои .гениталии и
делая Марине знаки языком.
-- Сейчас, милая...
Марина закончила набивать, подошла, вложила папиросу в губы подруги,
другую в свои, чиркнула спичкой.
Приподнявшись на локте, Сашенька прикурила, сильно затянулась, с
коротким всхлипом пропустив глоточек воздуха. Она всегда курила план
профессионально, -- ни одна затяжка не пропадала даром.
Марина подожгла скрученный торец папиросы, легла рядом.
-- Вуматной косяк... -- пробормотала Саша, сжимая зубами папиросу и
поглаживая себя по бедрам.
-- Азия, -- Марина жадно втягивала горьковатый дым, подолгу задерживая
его в легких.
Над тахтой повисло мутное облако.
Когда папироса почти кончилась, Марина почувствовала первый "приход":
комната мягко качнулась, расширяясь, голые Маринины ноги потянулись к
удаляющемуся окну.
Она засмеялась, прикрыла глаза. В голове ритмично пульсировали
разноцветные вспышки.
-- Ой, поплыли! -- раздался рядом непомерно громкий голос Саши, --
Косячок охуительный, Мариш! Набей еще по штучке!
Давясь от смеха, Марина посмотрела на нее.
РЯДОМ лежала огромная голубовато-белая женщина: ноги маячили вдалеке,
грудь и живот сотрясались от громоподобного хохота, в толстых губах плясало
тлеющее бревно.
Марина повернулась, ища пепельницу. Вместо нее на расползшейся во все
стороны тумбочке зияла невероятная каменная лохань с горкой грязных
березовых поленьев.
Хихикая, Марина бросила туда папиросу.
Что-то массивное пронеслось у нее рядом с виском и с громким треском
расплющило тлеющее бревно о дно лохани.
-- МАРИШ, ЧТО ТЫ ОТВЕРНУЛАСЬ?!! -- загрохотало над головой и не понятно
откуда взявшиеся мраморные руки сжали ее грудь.
Стало очень приятно, ново и легко.
Марина повернулась.
Перед ней возлежал яркий многометровый Будда. Большие губы его громко
раскрылись:
-- ОБНИМИ!!
Руки потянулись к Сашеньке, покрыв долгое расстояние в считанные
минуты.
Постанывая и всхлипывая, они стали целоваться.
Марине казалось, что она целуется первый раз в жизни. Это длилось
бесконечно долго, потом губы и языки запросили других губ и других языков:
перед глазами проплыл Сашенькин живот, показались золотистые кустики по
краям розового оврага, из сочно расходящейся глубины которого тек
сладковатый запах и выглядывало что-то родное и знакомое.
Марина взяла его в губы и в то же мгновенье почувствовала как где-то
далеко-далеко, в Сибири. Сашенькины губы всосали ее клитор, а вместе с ним -
живот, внутренности, грудь, сердце...
После седьмого оргазма Сашенька долго плакала у Марины на коленях.
К одиннадцатому шли долго и упорно, словно советские альпинисты на
Эверест, достигнув вершины, радостно и облегченно плакали, по-сестрински
целовались в раскрасневшиеся щеки, заботливо укрывали друг дружку, бормотали
детские нежности, рассказывали о наболевшем, клялись в верности и любви,
ругали мужчин и советскую власть, снова целовались, делились прошлыми
воспоминаниями, снова клялись, снова укрывали, снова целовались, снова
клялись, и засыпали, засыпали, засыпали...
Марина осторожно шла по длинному коридору из голубой, слабо
потрескивающей пены. Несмотря на свою воздушность, пена была прочной и
вполне выдерживала Марину, громко похрустывая под голыми ступнями.
Впереди просвечивал конец коридора. Кто-то громко крикнул сзади:
-- БЕГИ!!
И она побежала, -- быстро, быстро, едва касаясь необыкновенного пола,
так что ветер зашипел в волосах.
Свет приближался, приближался и--ах!-- Марина вылетела из коридора в
яркий солнечный мир и упала на зеленую траву. Вокруг было тепло и просторно,
бездонное небо раскинулось над головой, смыкаясь на еле видном горизонте с
таким же бескрайним морем.
Рядом показались белые фигуры людей. Это были женщины в длинных
хитонах. Приблизившись, они расступились, пропуская свою повелительницу. Ей
оказалась Нина. Правда она была очень молодая, стройная, лицо и руки
покрывал бронзовый загар. На ее голове покоился лавровый венок.
-- Здравствуй, Марина, -- громко произнесла Нина, подходя, -- Жители
Лесбоса приветствуют тебя.
Остальные женщины хором произнесли что-то по-гречески.
-- Я на Лесбосе? Трудно поверить, -- проговорила Марина, радостно
смеясь.
-- А ты поверь, ангел мой, -- Нина подошла ближе и поцеловала ее в
щеку.
-- Ниночка, я голая совсем... -- начала было Марина, прижимая руки к
груди, но Нина прервала ее:
-- Во-первых, я не Нина, а Сафо, во-вторых, чтобы тебе не было
неудобно...
Она что-то сказала подругам и все разом скинули хитоны.
Тела их оказались стройными и прекрасными.
-- Пойдем, чужестранка, -- дружелюбно проговорила Нина, беря ее под
руку, -- Будь как дома. Ты на острове Розовой Любви, на острове Поэтов.
Мелькает узкая тропинка. Раскидистые каштаны и оливы, ленивые,
путающиеся под ногами овцы, служанка с вязанкой хвороста, шум и пена
прибоя...
Все обрывается ужином под естественным навесом из разросшегося
винограда. Прямо на траве расстелена большая циновка с черным египетским
узором, голые рабыни ставят на нее амфоры с вином, медом, кратеры с ключевой
