чувствовать себя независимыми от пайка, от хлебной карточки, от зарплаты.
Поэтому, взяв власть, с первых шагов большевики начали стремиться
прибирать к рукам каждый рубль, каждую копейку, каждый грамм хлеба.
Крупную буржуазию, фабрикантов и банкиров им удалось уничтожить легко.
Да их и было немного, можно пересчитать, взять на учет и ограбить. А вот
что делать с мелким собственником? Их же десятки миллионов. Мелкие
собственники вызывали у Ленина более звериную бешеную ненависть, чем
крупные капиталисты, и он об этом откровенно пишет и говорит. Ведь мелкие
собственники -- это все самодеятельное население России, самодеятельное и
поэтому самостоятельное. А как раз и надо было лишить его
самостоятельности, подчинить и превратить в механизм, послушный единой
воле.
"Не видят мелкобуржуазной стихии как главного врага социализма у нас".
Итак, главный враг социализма -- это самодеятельные и самостоятельные
люди. Кто же они? Ответ Ленина недвусмыслен.
"Большинство, и громадное большинство, земледельцев -- мелкие товарные
производители".
"Мелкие буржуи имеют запас деньжонок в несколько тысяч, накопленных
"правдами" и особенно "неправдами...".
Не дают ему покоя деньжонки в чужих карманах. Ну а "неправдами" --
это, конечно, ввернуто для красного словца. Какими неправдами могло копить
деньжонки "громадное большинство земледельцев"? И не мог же он сказать --
"все земледельцы", а имел-то в виду всех, ибо что же еще может означать
выражение "громадное большинство". К людям, накопившим деньжонок, можно
было бы отнести и различных там валял, златошвеек, кружевниц, шорников,
овчинников, кожемяк, сапожников, воскобоев, столяров, плотников,
краснодеревщиков, чеканщиков, извозчиков, иконописцев, офень, пильщиков,
угольщиков, стеклодувов, кровельщиков, печников, -- короче говоря, все
самодеятельное население России. И все это объединялось общим названием --
мелкобуржуазная стихия. Словечко с окраской. Назови "земледелец" -- и уже
не то.
"Деньги -- это свидетельство на получение общественного богатства, и
многомиллионный (!) слой мелких собственников крепко держит это
свидетельство, прячет его от государства, ни в какой социализм и коммунизм
не веря".
"Мелкий буржуа, хранящий тысчонки, враг государственного капитализма,
и эти тысчонки он желает реализовать непременно для себя".
Вот ведь какие подлецы, какая темнота и несознательность! Вместо того,
чтобы просто отдать денежки государству, то есть Ленину и всем его
сообщникам, прячут и норовят израсходовать на себя. Не выйдет, господа
мелкие собственники! Отберем. Где силой, а где лишив товаров и посадив на
сухой хлеб через торгсины, не мытьем, так катаньем, но отберем!
Тут и встала перед большевиками главная, главнейшая задача --
сосредоточить в своих руках весь хлеб. Это главное средство воздействия,
подавления и поощрения, а проще говоря -- власти. Началась одна из самых
кошмарных и кровавых страниц русской истории под названием --
продовольственная диктатура.
Для себя Владимир Ильич твердо знал, что он осуществляет хлебную
монополию, то есть сосредоточивает весь хлеб, имеющийся в России, в своих
руках. Но для общественного мнения был выкинут жупел, словечко, против
которого невозможно, кажется, возразить, коротенькое словечко -- голод.
Было сделано так, что два главных города, Петроград и Москву, посадили
на голодный паек. Сто граммов хлеба в день. Дикие очереди за этими ста
граммами. Ну а раз голод, значит, надо объявить поход за хлебом, борьбу за
хлеб, изъятие хлеба ради голодающих. Дело благородное и чистое, как слеза.
Но голод в Москве и Петербурге был инспирирован. Именно в это время
Лариса Рейснер, скажем, жила, занимая особняк с прислугой, принимая ванны
из шампанского и устраивая званые вечера. Именно в эти годы Зиновьев,
приехавший в дни революции из-за границы тощим, как пес, разжирел и отъелся
так, что его стали звать за глаза "ромовой бабой". Да и как могут голодать
два города, если они не блокированы неприятелем, когда во всей остальной
стране полно хлеба. Разреши, и тотчас же на всех базарах появятся горы
хлеба и разных других продуктов. О том, что голода фактически нет, не раз в
эти годы говорил и сам Ленин.
"Сейчас надвигается голод, но мы знаем, что хлеба вполне хватит и без
Сибири, Кавказа, Украины. Хлеба имеется достаточное количество до нового
урожая в губерниях, окружающих столицу, но он весь запрятан кулаками".
"Недалеко от Москвы, в губерниях, лежащих рядом: в Курской, Орловской,
Тамбовской, мы имеем по расчетам осторожных специалистов еще теперь до 10
млн. пудов избытка хлеба".
Нет уж, Владимир Ильич, либо голод, либо избыток хлеба, что-нибудь
одно. Большевики в это время очень боялись, как бы хлеб стихийно не хлынул
в голодные столицы и не сорвал им задуманное мероприятие. Для этого были
учреждены на железных дорогах заградительные отряды, которые следили, чтобы
ни один мешок хлеба не проник ни в Москву, ни в Петроград.
Заставив рабочих и прочее население этих двух городов изрядно
наголодаться, Ленин объявил поход за хлебом, который фактически им был
нужен не для того, чтобы накормить два города, а чтобы осуществить хлебную
монополию.
"Необходим военный (!) поход против деревенской буржуазии,
удерживающей излишки хлеба и срывающей монополию".
Выпускается декрет о продовольственной диктатуре.
"Вести и провести беспощадную, террористическую (!) борьбу и войну (!)
против крестьянской и иной буржуазии, удерживающей у себя излишки хлеба.
Точно определить, что владельцы хлеба, имеющие излишки хлеба и не
вывозящие их на станции и в места сбора и ссыпки, объявляются врагами
народа и подвергаются заключению в тюрьму на срок не ниже десяти лет,
конфискации всего имущества и изгнанию навсегда из его общины".
"Военный комиссариат превратить в военно-продовольственный
комиссариат.
Мобилизовать армию, выделив ее здоровые части, и призвать
девятнадцатилетних для систематических военных действий (!) по завоеванию,
сбору и свозу хлеба. Ввести расстрел за недисциплину.
Успех отрядов измерять успехами работы по добыче хлеба".
"Задачей борьбы с голодом является не только выкачивание (!) хлеба из
хлебородных местностей, но ссыпка и сбор в государственные запасы всех до
конца излишков хлеба, а равно и всяких продовольственных продуктов вообще.
Не добившись этого, нельзя обеспечить решительно никаких социалистических
преобразований".
Вот зачем понадобился российский хлебушек, а вовсе не для того, чтобы
ликвидировать голод в Москве и Петрограде. И сдается мне, что, кроме
главной задачи -- сосредоточить в своих руках все продукты, чтобы управлять
и властвовать, продовольственная диктатура имела и побочную цель.
Ведь советская власть только еще начинала действовать, и положение ее
было весьма и весьма неустойчиво. Об этом свидетельствует сам Владимир
Ильич. Судите сами. Вся мелкая буржуазия, как мы недавно читали, то есть
все самостоятельное, самодеятельное население России, против социализма. В
речи перед группой передовых учителей Ленин сделал и другое откровенное
заявление.
"Надо сказать, что главная масса интеллигенции старой России
оказывается прямым противником советской власти, и нет сомнения, что
нелегко будет преодолеть создаваемые этим трудности. Процесс брожения в
широких учительских массах только еще начинается".
Но если мелкие собственники, интеллигенты и даже широкие массы
учителей -- все против, то кто же за?
"Мы можем рассчитывать только на сознательных рабочих. остальная
масса, буржуазия и мелкие хозяйства против нас", -- признается Владимир
Ильич на стр. 369 и десятью строками ниже уточняет:
"Мы знаем, как невелики в России слои передовых и сознательных
рабочих".
Предельная ясность: захватившие власть опирались на явное меньшинство,
на одураченных рабочих, которых назвали сознательными. Но ведь и эта
небольшая часть сознательных рабочих могла одуматься через месяц-другой.
(69) Действительно, вдруг одумаются да соединятся с крестьянами, как они
соединены в фиктивной формуле о рабоче-крестьянской власти? Совсем не лишне
было бы озлобить их друг против друга, столкнуть и разобщить.
Инспирированный голод и крестовый поход за хлебом мог бы решить и эту
проблему.
"Нужен крестовый поход рабочих (подчеркнуто нами. -- В. С.) против
дезорганизаторов и против укрывателей хлеба".
Значит, регулярной армии уже мало? Наряду с армией были брошены
продотряды, составленные из рабочих Москвы и Петрограда. Не в том могло
быть дело, что одной армии мало, а в том, чтобы вот именно столкнуть
рабочих и крестьян. Это более вероятно. Надо представить себе все это, как
приходят к рабочим агитаторы в кожаных куртках и внушают им, что голодают
рабочие (и их семьи, детишки) исключительно по вине крестьян, прячущих
хлеб. Какой ненавистью разгораются сердца рабочих. С какой яростью идут они
в продотряды, чтобы насильно отнимать хлеб (а там тоже детишки), и какую
ненависть со стороны крестьян вызывали эти насильственные действия.
"Каждая фабрика дает по одному человеку на каждые двадцать пять
рабочих: запись изъявивших желание поступить в продовольственную армию
производится фабрично-заводским комитетом, который составляет поименный
список мобилизованных в двух экземплярах... реквизиция хлеба у кулаков --
не грабеж, а революционный долг перед рабоче-крестьянскими (?!) массами,
борющимися за социализм".
"Сознательным отрядам СНК будет оказывать самую широкую помощь как
деньгами, так и оружием".
Измученные инспирированным голодом и науськанные на мужиков, рабочие
действовали с озверением, вызывающим встречное озверение. Не отставали и
проинструктированные соответствующим образом отряды красноармейцев,
преимущественно латышских стрелков.
"Мы знаем, что хлеб есть даже в губерниях, окружающих центр. И этот
хлеб нужно взять. Отряды красноармейцев уходят из центра с самыми лучшими
стремлениями (?), но иногда, прибыв на места, они поддаются соблазну
грабежа и пьянства".
Эти отряды-то красноармейцев? Регулярные воинские части с комиссарами
во главе? По-видимому, на пьянство надо было свалить те дикие зверства,
которые совершали продотряды тогда в деревне. Дальше, не отказываясь от
этого зверства и так называя его своим именем, Владимир Ильич пытается
оправдать его в глазах общественного мнения:
"В этом виновата четырехлетняя бойня, которая на долгое время посадила
людей в окопы и заставила их, озверев, избивать друг друга. Озверение это
наблюдается во всех странах(?). Пройдут годы, пока люди перестанут быть
зверями и примут человеческий образ". Стр. 428.
Но жутью на меня повеяло даже не от этих слов об очевидных зверствах,
которые нельзя было не признать даже вождю, а от одного ленинского пунктика
из "Тезисов по текущему моменту". Это пунктик одиннадцатый.
"В случае, если признаки разложения отрядов будут угрожающе частые,
возвращать, то есть сменять, "заболевшие" отряды через месяц на место,
откуда они будут отправлены для отчета и "лечения".
Понимаете ли вы, мой возможный читатель, о каком заболевании и о каком
лечении тут идет речь?
А речь тут идет о том, что не каждое русское сердце могло все же
выдержать, глядя на бесчинства и кровавые зверства, которые прокатились
тогда по деревням всей России. Видимо, некоторые люди в продотрядах
проникались сочувствием к ограбленным и обрекаемым на голод крестьянам.
Отряды, в которых заводились такие люди, и считались "заболевшими". И
отправлялись, откуда были посланы "для отчета" и "лечения". Нетрудно
догадаться о методах лечения и о лекарствах, которые их ждали.
Теперь остается сказать главное о продовольственной диктатуре, а
именно сказать о том, на кого она распространялась, Владимир Ильич все
время оперирует понятиями "кулаки", "деревенская буржуазия", но в одном
