образования, то есть ниже городских гимназий, не идущих по глубине и
основательности образования ни в какое сравнение с сегодняшними советскими
школами, уже тянулись вверх многочисленные ростки, которые, проходя через
гимназии, уверенно врастали в слой высокообразованной русской
интеллигенции. Я родился в крестьянской семье, но моя старшая сестра уже
училась в губернском городе, притом не в простой, а в образцовой гимназии.
У любимого вами поэта Маяковского есть поэма "Облако в штанах". Там Мария
-- любовь поэта. Оказывается, реально существовавшая женщина.
Очаровательная, изящная красавица, культурная и воспитанная. Ее история
где-то описана, я читал о ней в "Огоньке". Так что же вы думаете? Дочь
крестьянина из Воронежской губернии. Этот пример мне вспомнился потому, что
он литературный и близко лежит. Но можно, наверное, копнув областные и
городские архивы, установить, сколько крестьянских детей и сколько
заводских рабочих уже училось в гимназиях к моменту исторического залпа
"Авроры".
Конечно, на уровне среднего, а тем более высшего образования, того
охвата широких масс, как теперь, до революции не было. Но ведь тогда все
делалось из интересов дела, а не из пропагандистской шумихи. Агрономов,
инженеров, строителей мостов, кораблей, врачей и педагогов, любых других
специалистов готовилось столько, сколько их требовалось, а не ради
астрономических отчетных цифр, не ради количества людей с дипломами.
Но если это был агроном, то уж был агроном, ветеринар -- так
ветеринар, а не эти молоденькие девчонки, которые теперь во множестве, в
виде дипломированных агрономов и зоотехников, составляют сводки, а по сути
дела, бездельничают в колхозах, занимая должность по штатному расписанию и
получая свои жалкие девяносто рублей в месяц.
Директор крупнейшего металлургического завода, у которого сорок девять
тысяч рабочих и семь тысяч инженерно-технического состава, говорил мне,
когда я был еще корреспондентом "Огонька", что если бы ему разрешили, он
вместо каждых десяти, а то и пятнадцати инженеров на своем заводе держал бы
одного, но настоящего делового инженера. Платил бы ему вместо ста десяти
рублей тысячу, даже две тысячи рублей в месяц, ну, так он и работал бы, с
него можно было бы спросить. Но не разрешают директору завода, даже в
интересах производства, распоряжаться инженерами таким образом. Научили их,
надавали дипломов, так надо же их куда-нибудь девать. Вот и напичкали ими
все производства, вот и прозябают они там, получая меньше рабочих, не
пользуясь у рабочих никаким авторитетом и только путаясь у производства под
ногами, фактически паразитируя в организме производства. Чем же занимаются
они, спросите вы? А вот извольте. "Социологи опросили руководителей одного
крупного станкостроительного завода, и выяснилось, что те ежемесячно
проводят 56 совещаний по оперативным вопросам и пятнадцать по специальным".
Значит, более семидесяти совещаний в месяц. Да еще, наверное, преуменьшили
руководители. Если вычесть выходные, получается по три совещания в день.
Каждое совещание, пока соберутся, пока разойдутся, не меньше часа, а то и
два. Вот и уходит время. Это я вычитал в "Крокодиле" в статье "Имитация
деятельности". Октябрь 1975 года.
Это касается всех отраслей нашего хозяйства, это все полуфабрикаты,
средний и серый уровень, ибо образование наше растеклось вширь, а не
стремится в высоту и в глубину. Общество тоже ведь может быть тонкой и
прочной выделки, а может быть штапельным, на уровне ширпотреба.
Я ничего не говорю, выходят и у нас хорошие инженеры в каждой области,
и ученые, и профессора, странно было бы, если бы не выходили. Но чем тут
хвастаться? Неужели не выходили бы они и в России, если бы она уцелела и
прошла пятидесятилетний путь развития, если уж они выходили и тогда, причем
лучше нынешних?
И вот что я вам скажу: настоящие, редкие специалисты получаются у нас
не благодаря общественной системе, а вопреки ей. Система наша (хотя бы и в
литературе, и в живописи, и в театре, равно как в науке и на производстве,
стремится все свести к среднему уровню. Нивелировать, растворить в
коллективе. И только вопреки ей некоторые талантливые и яркие личности
вырываются из общего серого и среднего уровня.
Потом это ведь только сперва пошумели: давай, давай, все на рабфаки и
в вузы. А теперь знаете какой лозунг, которым потчуют нашу сельскую
молодежь: "Девушки, на фермы, юноши, на трактора!" Равенство-то равенством,
но кому легче поступить в хороший институт -- сельскому пареньку или
москвичу?
Да, чуть было не забыл о хваленом всеобщем образовании. Оно, конечно,
всеобщее, но знаете ли вы, что в последние два-три года в каждой области
Российской Федерации закрываются по двести школ. (60) Я был в Туле на
открытии памятника Толстому, и там один обкомовский деятель произносил
речь. Коснулся того, что Толстой открыл в Тульской губернии двадцать школ
для крестьянских ребятишек. А местный писатель, который стоял сзади, мне и
шепнул: "А в этом году в Тульской области сто школ закрыто". Я подивился, а
потом копнул в других областях. Оказывается, всюду одна и та же картина --
катастрофически закрываются школы.
-- Но почему?
-- Некого учить, нет детей.
-- Потому что люди уходят в города?
-- Тогда в городах прибавлялись бы школы. Вообще нет детей. (61)
Доруководились народом до очевидного вырождения народа. В этом году и у нас
в селе закрылась школа, а существовала с 1880 года. Спрашиваю у бывшей
учительницы Антонины Кузьминичны, почему закрыли?
-- На четыре класса три ученика.
-- А когда я учился с 1930 по 1934 год, сколько у нас было в четырех
классах, не помните?
-- Сто четырнадцать, -- ответила мне Антонина Кузьминична -- Сто
четырнадцать, а теперь три. Вот вам и всеобщее образование.
И вообще надо сказать, что у страны сейчас тяжелеют окраины и легчает,
истончается середина. Как думаете, что произойдет с большой льдиной, если
ее середина истончится, а окраины утяжелятся? Я думаю, что ее разломает на
части. (62)
-- Ты имеешь в виду количество населения? -- уже без игры, без
кувальдяги, а с серьезным интересом спросил Кирилл.
-- Да, и численность населения тоже. "Мы видим итог концентраций".
Принесла все-таки эта концентрация свои плоды. Считается, что нас, русских,
по-прежнему много, а на самом деле никто не знает, сколько нас осталось в
результате этих концентраций и перетасовок. Кроме того, у них у всех
огромная деторождаемость -- в Узбекистане, в Азербайджане, в Киргизии, в
Грузин. Но это лишь половина дела. Окраины тяжелеют и наливаются соком, а
середина истончается и скудеет не только количеством населения, но и
морально, идейно, если хотите, исторической потенцией, историческим
тонусом.
Они все еще чего-то хотят, у них есть еще какая-то
центростремительная, объединяющая их, движущая, поддерживающая на плаву
истории, сила.
Да хотя бы отношение к нам их уже объединяет. Хотя бы стремление к
большей самостоятельности, а то и к полной самостоятельности, к отделению.
Сейчас, когда каждая, самая задрипанная бывшая колония с населением в
несколько миллионов человек становится самостоятельным государством и
посылает своего представителя в ООН, какой же соблазн для наших республик.
Чем же мы хуже? -- говорят они. То есть там бурлит проснувшееся
национальное самосознание, оно их объединяет и цементирует. В стремлении к
самостоятельности, хотя бы и неполной пока, грузинские, азербайджанские и
узбекские интеллигенты тотчас находят общий язык с крестьянином и даже,
может быть, с руководством. Все хотят одного и того же. Проснувшееся и
культивируемое национальное самосознание заставляет их активно рыться в
своей истории, переоценивать многие факты в ней, отыскивать новые
подтверждения своей древности, своего бывшего величия, беречь и лелеять
каждый кирпичик прошлого в области архитектуры, музыки, живописи, войн,
государственности, ибо все работает на укрепление национального
самосознания, на их желание быть самостоятельными и независимыми.
А что хотим мы? Что бурлит в нас? Что греет нас, русских (остатки
русских) на этой земле? На какой проблеме найдем мы, интеллигенты, общий,
объединяющий язык с колхозником и рабочим? Строительство коммунизма? Но,
милые, кто же теперь всерьез верит в строительство коммунизма? Кто же
теперь об этом серьезно думает, и знает ли кто-нибудь в целом свете,
начиная с вождей, что такое коммунизм? Что конкретно должны мы построить? И
чем этот коммунизм должен отличаться от того социализма, который,
считается, уже построен?
Никита объявил, что коммунизм будет построен через двадцать лет.
Мужики начали считать: восемнадцать, остается семнадцать... Вот и двадцать
прошло, но что же изменилось в жизни общества? Хоть что-нибудь изменилось?
Нет, строительство коммунизма давно уже не движущая сила нашего
общества, а фикция, пустой звук. Выполнение пятилеток. Я спрашиваю, какова
идея нашего существования? Чего мы хотим?
А они хотят. Они хотят самостоятельности. Поэтому в огромной
территориально стране развиваются и нарастают центробежные силы. Не
центростремительные, ибо нечем нам их всех вокруг себя объединить, коль
скоро мы и сами не знаем, что нам нужно, а центробежные. Каждая нация тянет
в свою сторону, нетрудно догадаться, чем все это может кончиться.
Я недавно получил злое письмо. Оно крайнее, экстремистское, фашистское
в своем роде. Но ведь не один же он там такой. Он только с большей
резкостью выразил свои идеи, которые там бытуют. Вот оно, это письмецо,
целиком и в точности:
ГЕОРГИЮ МАРКОВУ
АЛЕКСАНДРУ ЧАКОВСКОМУ
ВЛАДИМИРУ СОЛОУХИНУ
Мы не случайно обращаемся именно к вам. Первый на съезде писателей
кратко охарактеризовал состояние национальных литератур, второй, подкидывая
худосочные кусочки литераторам-нацменам на обширной полосе своей
газеты-дворняжки, говорил о критике, третий в своих статьях и книгах,
считая себя глубоко национальным писателем, спасает древнюю Русь от
"цивилизации".
Все, что вы пишете и говорите, -- это злая ирония. Вы сами лично такие
же националисты, как и весь русский народ. Вспомните -- "Русские люди",
"Русский лес", "Русская душа", "Русская береза". Послушайте хоть раз
пристально московское радио, вещающее на страну, где живут более сотни
национальностей и народностей. "Ты, Россия моя", "Русский снег", "Мы твои
рядовые, Россия", "Россия родимая", "Русская красавица" и т.д., и т.п. И
это только тот крохотный перечень слов, которые в ином сочетании и не
произносятся. Вы лучше, чем кто-либо, знаете, что в реальном мире никакого
интернационализма нет и быть не может. Вера. Только вера всесильна. А вы,
великорусские шовинисты, забыли о ней. Хотя, по правде говоря, больше
притворяетесь, чем забыли. Об этом очень хорошо знает Солоухин -- любимец
русского духовенства. Так что вы себя считаете скорее христианами, нежели
коммунистами, причастность к которым вам нужна только и только для карьеры.
Вот почему вы должны твердо знать, что мы, мусульмане, никогда не примем
вас. Мы чужды друг другу. Чужды воинственно. И воинственность исходит из
самой сути наших верований, не терпящих друг друга, не имеющих единого
пути.
Ваши отцы разрушили церкви (кстати, и мечети разрушали они), а теперь
вы -- их сыновья -- восстанавливаете под видом сохранения шедевров
зодчества священные места. Нет, не шедевры вас волнуют: поняв, что вы
потеряли веру во все, вдруг стали хвататься за соломинку, за старое, за
прошлое. Но поздно. У вас нет ничего святого. Собственно, его и никогда не
было. Вы -- нация алкоголиков -- вот уже более полвека не дали миру ни
одного имени. А такие гордости мировой литературы, как Достоевский,
Толстой, Чехов, были пророчески против вашего режима, так усердно
восхваляемого вами ради собственного благополучия и наживы. И сегодня вы,
русские, и вы лично, к кому мы обращаемся, как настоящие жандармы, глушите
