к новости, молниеносно затянул галстук, накинул
пиджак и при всем параде (строгий, официальный), блестя
малиновым значком в петлице, рванулся вслед не успевшему
даже отдышаться дежурному.- Кто? - на ходу уяснял
дело общественник.
- Не знаю,- лепетал потный от бремени ответственности
первокурсник-дежурный.
- Комната?
- Триста девятнадцать.
- Недород-коловорот,- простонал Шина, увеличивая
шаг.
Беды валились на студенческого коменданта с поразительной
регулярностью. За полгода обладания средней значимости
портфелем у Мирошника в некогда приличном
и смирном общежитии физфака одно ЧП буквально сменяло
другое. Но если поначалу все они не выходили за
уровень компетенции факультетского бюро, максимум деканата,
то месяц назад, в День международной солидарности
трудящихся, хмурый якут с третьего курса (как выяснилось,
бывший чемпион своей автономной республики)
в плане борьбы с пережитками национализма (и после двух
стаканов белой) нанес сложную черепную травму одному
дипломнику, а пытаясь догнать другого, сорвал деревянные
планки перил на четырех верхних пролетах лестницы и сломал
ногу себе лично. Как видим, с процедурой судебно-медицинской
экспертизы Шина-машина знаком был не понаслышке.
"Прибью на месте",- думал он совершенно серьезно,
имея в виду очередного нарушителя спокойствия. Пока он
несется через две ступеньки со своего второго на третий
и в висках его стучат нехорошие пульсы, отвлечемся на
мгновение, пока Земля еще вертится, пока еще ярок свет
и жалобных песен не поют, остановим балаган и уясним
раз и навсегда хотя бы для самих себя, какая все-таки
между ними связь, между Лысым и Андреем Мирошниченко.
Да в сущности, никакая. Связь мнимая, кажущаяся,
причем не кому-нибудь, а Мишке Грачику, человеку, как,
наверное, многие уже догадались, а далее, думается, лишь
укрепятся в своих подозрениях, весьма и весьма в жизни не
искушенному, идеалисту, романтику, в общем, книголюбу
и книгочею. Питало же это ощущение чужого локтя, это
глупое доверие и наивную уверенность исключительное
двуличие Андрея Мирошниченко, весьма характерное на
заре рождения экономной экономики для людей, общественное
ставивших выше личного. Впрочем, верное по смыслу
слово "двуличный", однако, образа правильного не создаст,
поскольку личина Шины, обыкновенно наблюдаемая детским
глазом Мишки Грачика (и многими ему подобными
юными недоумками), была одна - смесь, амальгама Павки
Корчагина и Зои Космодемьянской (и глаза незрячие откроет,
и в горящую избу войдет). Он был прям, честен,
принципиален, верен в дружбе, постоянен в любви, прост,
внимателен и требователен. (Именно с этой личиной, Фантомасом,
как ни печально, и образовалась искомая связь -
увидал Андрюша земляка на школьном вечере и по законам
людей с активной жизненной позицией, к тому же перед
лицом бывшей физички - что? - сказал: "Приезжай! Помогу
по всем статьям!") Ну, а под гладкой, без швов
скроенной шкуркой в тепле и уюте жила не еще одна личина,
а душа (собственной персоной) Андрея Мирошниченко,
совершенно не гайдаровская и не кассилевская. увы, очень
похожая на таракана с длинными нюхающими и щупающими
усами, плотоядная и полная завистливого вожделения, нагая
в глазах Емели и совершенно скрытая от взора такого
твердолобого идеалиста, как Лысый. Да, он, но мы об этом
уже предупреждали, жизнь воспринимал не реальную, а воображаемую,
и если сам, как, собственно, огромное большинство
окружающих, и недолюбливал Андрея Мирошниченко,
то вовсе не за стальной отлив его голубых белков, а,
смешно сказать, "а сверхположительность, стеснялся, даже
побаивался, как мелкий и излишне совестливый нарушитель
уставных норм и кодекса строителя коммунизма.
Андрюха же был расчетлив, ловок, хитер, отличался
мертвой хваткой и, кстати, в чем неразумный Грачик вскоре
убедится, исключительной забывчивостью. (Закругляя все
сказанное, подводя итог в терминах нашего приключения,
нашего yeah, yeah, yeah и ho-hey-ho, мы ставим
впервые с начала нашего приключения крестик в доселе
пустой колонке "воспитанные дети". Итак, один есть, npавильный,
знающий, что надо, когда и где.)
Между прочим, в тот момент, когда дежурный тревожно
застучал кулаком в дверь общежитского старосты, последний
налаживал контакт со своим одногруппником, старшим
внуком (единственную внучку за год до появления в городке
Шины увел из стойла какой-то ныне уже остепененный
и решивший жилищный вопрос счастливчик), отпрыском
уже знакомого нам директора Института физической химии
СО АН СССР Алешей Дударем (будущим, кстати, чемпионом
на историко-патриотическом поприще). Вот, оказывается,
чего ради прорывался на своем трайлере ЗИЛ-130, как
фронтовой разведчик от засады к засаде, также знакомый
нам водитель первого класса Александр Егорович Алейник.
Дабы Андрей Мирошниченко, облагодетельствовав ученое
семейство заморскими покрышками, вошел таким образом
в доверие и, так сказать, в поле зрения могущественного
клана Дударей (желто-зеленый tartan с шестиугольной
бензольной клеткой). Кстати, несмотря на страшную свою
клятву, Александр Егорович уступил настойчивому Шине
комплект скатов по 180 рэ штука, тот же, рассудив спокойно
и здраво, всучил четыре облитых полиэтиленом колеса
внуку видного ученого (директорскому внуку) за 8OO колов
оптом, прибавив таким простым образом 20х4=80 этих
самых колов к своей июньской стипендии имени академика
Арсентьева, но это все уже летом, несколько дней спустя.
а пока...
А пока Шина-машина бежит через ступеньку, а Мишка
протягивает свою краснокожую (в те времена темно-зеленого
защитного цвета) книжицу... Впрочем, сколько он
бежит? Полминуты? Минуту? Дверь в триста девятнадцатой
комнате распахивается, и перед взором властей предстает
общественность.
- Ваш абитуриент? - кивает в сторону Мишки сержант,
все еще не решаясь вернуть опознанному вроде бы
и не просроченный и ни в чем ином не уличенный паспорт.
- Кто? - не скрывает своего изумления студенческий
комендант.
- Абитуриент. Говорит, поступать приехал. Физиком
хочет быть.
- Кем?
- Физиком. Документы, однако, в порядке, хотя, конечно,
внешность карточке соответствует не вполне. - Прошу.
Повертев, сержант возвращает страдальцу удостоверение
личности.- Будьте здоровы,- говорит,- без меня разберетесь?
- Разберемся,- без тени сомнения обещает Шина-машина.
За сим следует пауза, хлопает дверь, некоторое время
слышен скрип милицейских сапог.
- Ты кто такой? - наконец подойдя поближе, начинает
разбираться студенческий комендант.
- Андре...- просветлев лицом, приступает к объяснению
Лысый.
- Какой я тебе Андрей? - свирепеет, не дослушав
и вступления, Мирошниченко. Отчего Лысый теряется совершенно,
глупо моргает, пытается улыбнуться.- Ты что,
оглох? - и не думает шутить Шина.- Я тебя спрашиваю.
как ты сюда попал, абитуриент? - Последнее слово произносится
с обидной растяжкой букв "и" и "е".
- Я...- пытается собраться Мишка.- Анд... это... я...
приехал сегодня... из Южносибирска...
- Да мне все равно, откуда ты приехал, хоть из Нью-Йорка,
кидать тебя вместе с мамой,- уже в привычном
тоне обрывает дурака Шина.- Я спрашиваю, как ты сюда
попал, сюда, в эту комнату?
- Она... она была открыта,- уразумев в конце концов,
как нехороши его дела, говорит Лысый, благородно, однако,
стараясь хоть товарища не подвести.
- Ах, она была открыта... Ну, мы это уточним... Так,
Костя,- это уже молчаливому свидетелю позора, дежурному,-
а ну, сбегай за ребятами.
Что к этому добавить? Когда шаги Лысого и сопровождающих
его лиц стихли в конце коридора на лестнице,
темноту прихожей осветил желтый свет сорокаваттной лампы,
Штучка вылез из своего Богом и случаем (переполнением
мочевого пузыря) посланного убежища, в полумраке
создал напряжение неровным дыханием, погасил в заведении
свет, ретировался уже в полную темноту, накинул
крючок, опустился на деревянный круг, прислонился ухом
к стене и затих, сим еще раз подтвердив старую истину:
Создатель благоволит нетрезвым и сумасшедшим, если они.
конечно, не вздумают испытывать его терпение треском
своего мотоциклета.
Итак, безусловно, прав оказался Мельник, увидел Мишка
Шину. и очень скоро. Строго-настрого наказав на вахте
запомнить гнусную физию trespasser'a. Андреи Мирошниченко,
предоставив исчерпание инцидента двум первокурсникам
из студенческой добровольной дружины, сам поспешил к
оставленному без присмотра носителю замечательной
фамилии. Дружинники же проводили безропотного
абитуриента до остановки автобуса номер восемь
"экспресс" и проследили за депортацией. Один из двух нам
интересен, зовут его Юра, именно ему да сочинение, качеством
нисколько не уступающее произведению Михаила
Грачика, была поставлена тройка, в результате именно он
замкнул в прошлом году список зачисленных на физфак.
Двойку, после соответствующих формальностей, исправил
на тройку председатель приемной комиссии, чем довел процент
выпускников сельских школ среди будущих студентов
до нужной величины. Спортсменов же в прошлом году,
даже перворазрядников, и так был перебор.
Впрочем, сие предание русского семейства да нравы
старины глубокой, то есть сущая чепуха, к нашему приключению
отношение имеющая самое отдаленное. Прямое отношение
к происходящему имеет отрезок истории, отраженный
вождем мирового пролетариата в его работе "Большевики
должны взять власть". Знание относящихся к указанному
периоду дат и имен, а также скупое, но в принципе
верное изложение основных положений упомянутой работы
позволило Мельнику-Емеле гораздо раньше запланированного,
примерно к трем часам, получить необходимую роспись
на правой, зачетной стороне его зачетной книжки.
Роспись означала, помимо прочего, его допуск к экзаменационной
сессии. Однако естественная по этому поводу радость
оказалась краткой. Еще на подходе к общежитию
Мельника повстречал тощий и прыщавый кандидат в физики-ядерщики
и сообщил:
- Мирошник кого-то у тебя в комнате с милицией
отловил.
- Одного, двух? - чисто механически спросил Мельник.
- Не знаю.- удивил интонацией ответ.- У тебя там
что. малина?
- Когда? - не пожелал шутить Емеля.
- Часа два назад.
- Ладно, спасибо.
- Слушай, а все же...
- Извини, давай завтра.
Столь невежливо распрощавшись с жердеобразным вестником
очередных неприятностей, заспешил Мельник домой.
На вахте его остановили вопросом:
- Из триста девятнадцатой?
- Ну.
- Зайди к студенческому коменданту в двести пятую.
- Хорошо.
- Прямо сейчас.
- Ладно, ладно,- пообещал Емеля, не оборачиваясь,
взбежал на третий этаж, хлопнул одной дверью, распахнул
другую и остановился посреди своей пустой (как ни странно,
без всяких признаков вооруженной борьбы и следов отчаянного
сопротивления) комнаты. Точно такой же (может
быть, лишь чуть более сумрачной) она и была в момент его
прощального "к обеду не жди...". Все оставалось на своих
местах, и не хватало лишь двух фигур,- стоящей (лицом
к двери, спиной к окну - Лысый) и лежащей (ноги к двери,
нос к стенке - Штучка). Вся же прочая неорганика не
изменилась, не сдвинулась, не шевельнулась, даже "пепси-кола",
выставленная на окно, даже квадрат полиэтиленового
пакета на тумбочке у изголовья кровати, реальность
была идентична (конгруэнтна) памятью зафиксированному
образу.
Покрутив головой, поцокав языком, даже фыркнув.
Емеля. однако, не счел нужным как-то членораздельно
прокомментировать сие (вторя барду) бермудство. Он сделал
"на месте кругом", шагнул в темноту прихожей, ногой
распахнул (такой вот крючок!) заветную дверь и - здравствуй,
тетя, Новый год - обнаружил среди шахматки
щербатого кафеля копию (ни больше ни меньше) бессмертного
роденовского шедевра. Зеленоватое (от все еще не
утихшей схватки почек и печени за молодую Штучкину
жизнь) изваяние открыло глаза и на вопрос: "Где Мишка?"
- равнодушно сообщило: "Его повязали". После чего
сделало попытку встать (неудачную, затем удачную), заставило
