Что же касается Ленчика Зухны, а это он шел с Лерой параллельным
курсом, то приближаясь к ее обласканному бризом встречном бедру на ширину
ладони теплой, то уходя на метр, на два куда-то вправо (считать щербины?
выбоины гранитного бордюра инспектировать?), маневры девушки чрезвычайно
усложняя, бедняга трезвый-то с эмоциями не справлялся, сладить не умел, а
тут такое, сразу, после года невезения тотального вообще, и с бабами, их
род, в частности, да еще в день... в день, который, определенно, не мягким
женским завершиться должен был, а острым, грубым и мужским - кастетом,
финкой, АКеэМом.
Я знаю, ты мне не поверишь, Я знаю, ты смеяться станешь, Если я скажу,
что кайфа Большего уже не будет.
Да, она шла рядом. Это создание в высоких сапогах и джинсах голубых,
ЭлЭй вумен, Ю гел, та, из-за которой только лишь последних пару месяцев,
поклясться можно, нет- нет, а приходил Зухны туда, на Кирова, как-будто в
гости, по делу, мимоходом, к гнилому Кузнецу. Как медленно, неторопливо он
двор пересекал, входил в подъезд, у ящика "для писем и газет", у Лериной
двери стоял, старательно, неторопливо сминая, укорачивая папиросы трубочку,
курил, посматривая вниз с площадки между первым и вторым, и наконец зачем-то
не ту, еще для маленького Толи на уровне плеча (груди, пожалуй) Зуха
долговязого прикрученную кнопку нажимал.
Ни разу, ни разу, Боже мой, они не встретились, нечаянно, так, как ему
хотелось бы, в подъезде, где только паучок, готовясь к летнему сезону над
бездною качался деловито, отчаянный верхолаз.
И вот сегодня, надо же, в постылом третьем корпусе ЮГИ, в забытом
всеми, кроме несчастных, обреченных ради пометки - "уд" в графе "работа
курсовая" чертить бредовые узоры шариков и роликов каких-то тошнотворных
коробок передач, в унылом коридоре, она к нему сама шагнула, как невозможное
виденье из солнечного конуса возникла, приблизилась и, улыбаясь хорошо и
просто, спросила: - Не скажете где дискоклуб?
Ну, как же мир устроен идиотски. Из всего разнообразия людей на этом
шаре, истоптанном и унавоженном, в огромном городе, вселившим недавно с
положенною помпой обитателя полумиллионного в квартиру с видом на
химкомбинат, девчонка чудная, курносенькая, славная, увидеть пожелала не
кого-нибудь, а своего соседа со второго этажа, Толю Кузнецова, барана,
прожившего, прокуковавшего над ней пятнадцать лет, и на вопрос приятеля,
расплющившего пальцев длинных подушечки шершавые о подоконник:
- Скажи, а как ее зовут, не знаешь? - сумевшего всего лишь равнодушно
пожать плечами.
"С чего ты взял, что я фигней подобной могу вообще интересоваться?" Вот
так, у него под носом непостижимым образом каким-то нечто, еще казалось бы
недавно в салазки лайку запрягавшее, вдруг превратилось в мечту волшебную,
сошедшую с обложки удивительной, еще нераспечатанной пластинки, а Толя,
идиот, и не заметил.
- Не скажете где дискоклуб?
- В обмен.
- На что?
- На ваше имя.
Он мог коснуться ее губ, лица... он мог...
- Валера.
Итак, ей не пришлось в "уазике", зеленом ящике редакционном в училище
ремесленное ехать, дабы там снять сюжет о том, как завсегдатаи недавние
районной комнаты милиции, путь исправления избрав, овладевают навыками
нужными швей-мотористок.
Не-а.
- Валерия, - ее начальница приветствовала голосом от непрерывной
ингаляции, вдыханья неумеренного дыма ядовитого незнавшим, чудной,
мелодичной середины тембра, меж шелестом и писком смешно метавшимся и
путавшимся в мелких, не прочищавших глотку, увы, совсем, комочках кашля.
- Все отменяется. У них вчера там эта отличница, которую подсовывали
нам, другую дуру исколола ножницами так, что в областной полночи
шили-зашивали.
Да.
Но ехать надо все равно. Правда, не на машине, ее забрал с утра и
возвращать не собирался отдел кондовый сельской жизни, на автобусе
предстояло Лере прокатиться до центра. Домой вернуться, можно так сказать.
- Ты представляешь, - бычком пространство протыкала Кира, прикуривала
от жалкого, истлевшего и вновь дырявила эфир, - они сами позвонили. Прямо
сказка какая-то. Отличное, сказали, начинание. Мы целиком и полностью за. А
главное, ну, надо же, как повезло, своевременно, сказали, и актуально.
В общем, похоже, попала в точку Кира Лабутина со своей "Студией Диско",
а это помимо всего прочего означало вот что, Валера Додд, должна была,
конечно, неминуемо звездой телеэкрана стать, ибо, ее, красулю нашу,
предполагала Кира Венедиктовна ведущей сделать популярной (ну, кто бы
сомневался) молодежной передачи.
Замечательно.
Не рукой, сующей в кадр микрофон, не голосом, испорченным простывшим
аппаратом, не ухом-носом, мелькнувшим в какое-то мгновенье черной галкой, ей
быть отныне в центре, в фокусе, под светом плавиться юпитеров, свой дивный
морщить пятачок, в волненье приводя всю еще годную к воспроизводству часть
населения промышленного края.
Ух!
Но прежде, прежде, надо было еще поработать, потрудиться, засучить
рукава, подоткнуть юбку.
То есть.
- Вот, Валера, координаты. Это коллектив горного. Клуб "33 и 1/3".
Лауреаты областного конкурса, между прочим. С их программы нам рекомендовано
начать. Поезжай, разыщи, побеседуй, и обязательно узнай, когда у них
ближайший вечер, когда можно приехать посмотреть на них и, кстати, заодно
спроси, что эти дроби означают.
- Дроби... ну, это просто скорость вращения долгоиграющей пластинки, -
старался, лез из кожи в конопушках Толя, перед нежданной гостьей суетился,
не знал, где усадить, чем угостить и как к себе расположить, - тридцать три
и одна треть оборота в секунду... простите, в минуту, конечно же... придете
домой, посмотрите, всегда на лейбе пишется.
Ах, ах, ах, кого благодарить за столь счастливое светил расположение
небесных, благоприятное звезд сочетанье и луны? Судьбу ли, свою невиданную
прозорливость или же лейтенанта Макунько, Толян, право, не знал. Но склонен
был, все больше укреплялся в мысли, да, что это он, лично Кузнец, свою удачу
выпестовал, выковал, принес, как аист (буревестник?) всем кто ему поверил,
за ним пошел.
Короче, глаза Анатолия горели, уши алели, рука то крошки мелкие катала
в кармане чешских брючек плисовых, то теребила значок вишневый на праведной
груди, душа его плясала, пела, как дура прыгала, вертелась, стучала пятками,
дышала часто, и Толя даже фигуру гнусную поэта, посмевшего не только вновь
сюда явиться, но так непринужденно угол подпереть спиной, законам
распостраненья света вопреки не видел, игнорировал, не замечал.
Но, впрочем, негодяй терпенье коллектива популярного испытывал недолго,
послушал, постоял и тихо удалился, вышел.
Исчез.
Еще примерно час окучивал девчонку телевизионную Толян, показывал
сценарий, крутил отрывки песен, слайды демонстрировал и напоследок (с плеча,
геройски, махом) пообещал в четверг ближайший, то есть буквально
послезавтра, все это уже в логической последовательности, в единстве
композиционном повторить.
На удивленье гладко получалось. Славно. У вас товар, у нас купец.
Отлично, замечательно.
И тем не менее лишь каши манной бултыханье ощущала Лера в груди своей.
Не ликовало сердце. Укачивало, ни чашки черной жидкости с немеренным объемом
растворенных углеводов, ни трубочки бумажные, набитые травой сушеной
туго-туго, не помогали, не оттягивали, словно в "УАЗе" редакционном,
несмотря на хамство и самоуправство вечное отдела сельской нудной жизни, все
это время она тряслась, куда-то ехала, качала головой, железные предметы
круглой задевала и запахи вдыхала мерзопакостные бензина, масла и резины
запасной.
Бэээээээ. Брррррррр.
Напиться бы водички чистой, прохладной, смочить виски проточной и
упасть, в простынку завернуться, баю-баю. Но путь домой, кто знает, кто
предскажет, уж не ведет ли он (какими закоулками не пробирайся, а двор свой
собственный придется пересечь) к автолюбителю бухому, Симе, прямо в лапы:
- Что, думала обманешь? Га-га-га!
Где ждет ее уже животное, томимое весенним полнолунием разбуженным
инстинктом смены телки, чушки: - У-тю-тю-ююю, лапушка!
Ах, в самом деле, Боже мой, определенно, не надо выход запасной искать,
так и идти, нести улыбочку, паралитический бутончик, бантик, к тому, что
терпеливо, носатенький такой, ждет ее, Леру, ну, кто бы сомневался, сохнет в
коридоре у отопленья ледяной трубы.
Конечно, она его узнала, еще бы, с первого взгляда, и это несмотря на
общий недуг, заметно исказивший черты лица одного и зоркость притупивший у
другого. Он, Зух, великий, безусловно, имел святое право ее не помнить, не
замечать веселую дуреху-восьмиклассницу порою давней, не обращать внимания,
не видеть разницы меж фартуками белыми, но, она, Лера, разве способна была
забыть тот вечер выпускников, те обалденные, безумные, лихие танцы, что
завершились воем скорой помощи? Их провела, работавшая билетершей в клубе
энергетиков, мамаша Ленки Чесноковой через служебный, и они втроем (еще
Малюта) стояли сверху на балюстраде, все не решаясь двинуть вниз, страшась
попасться педагогам на глаза. (Занятно, между тем, и то, что память девичья
лишь образ поэта забубенного, отчаянно рявкавшего в микрофон, гитару
мучавшего, сохранила, а вот Толин приятный лик соседа, безумье добросовестно
на свиристелке "Юность" оформлявшего в углу, увы... да, стерся. С одной
стороны, точка обзора не способствовала, с другой, скромность Толяна
общеизвестна).
Всего-то минуло три года, и Лера баскетболистка- малолетка звездою
стала, а гордый независимый бунтарь - беззвестным, с лопатой ночи коротающим
работником котельной Центральной бани с номерами, робеющим, смущенно ждущим,
ха-ха-ха. Приятно, что ни говорите, на лестницу похожа жизнь.
Да, он ждал, стоял все это время, покусывая губы безобразные, у стенки
в коридоре, большие пальцы рук нелепых в ременных шлевках синих брючек, едва
живая подошва правого ботинка перпендикуляром к полу грязному. - Вы,
наверное, и как отсюда выйти не знаете?
В ответ сверкнули глазки, губка шевельнулась:
- В обмен на отчество?
- Задаром, - поэт был краток, как всегда.
- Бокал шампанского или же белой предпочитаете? - галантно улыбался
Зух, чертовски мило, к Валере, словно растерявшейся от света, забавно
замершей, остановившейся на солнечном крылечке большого корпуса ЮГИ, с
полупоклоном обращаясь.
- Сейчас?
- Немедленно!
Да, день счастливым оказался, долгожданным для бармена Андрея из
неопрятной забегаловки на улице Ноградская. Думал ли он, что Ленька Зух,
дворовый бука- гитарист, не только долг свой утренний уже к обеду явится
отдать, о вот так покатило, повезло, в разнос пошел пацан, объявит сразу,
сходу, без предисловий:
- Короче, можешь завтра забирать.
Распятье! Легендарное, серебрянное, блин, то самое, что еще в детстве,
в пору школьную после набега удалого зимнего на спящую часовенку шахтерского
погоста искитимского широким жестом покровителя и тезки Зуху подарил сиделец
ныне вечный Ленька Филин.
Мать, женщина-ударница, казалось, не уступит никогда, и вдруг,
кот-слон-тарелка, отдал за пятьдесят, бутылки советского полусухого
ростовского завода не считая. За так, совсем рехнулся парень.
Сгорим до тла, сгорим до тла, Пусть остается пустота, Пусть остается
темнота, Но нет прекраснее костра На свете ничего.
И не стошнило. Права была Малюта, не дышать, вот фокус в чем, если
