остановиться в Кремле и проживал некоторое время на краю города,
в Красном Селе. Точно так же действовал посад и в Смутное время...
Простые граждане Москвы, ее тяглецы, относились к политическим
интересам своего города с большою горячностью и с напряженным
вниманием следили за действиями предержащих властей" ...
Напомню читателю обстановку 1480 года. Между Польшей и
Ордой был заключен военный союз против Москвы, лишний раз
иллюстрирующий теорию "защиты Европы". Татарский хан Ахмет,
рассчитывая на этот союз, - двинулся к Москве, но не с востока,
как обычно, а навстречу своему союзнику - к верховьям Оки. Иван III
ждал неприятеля на традиционных татарских путях к Москве - и
когда Ахмет очутился на Угре, царь Иван III, после длительного
стояния против татарского лагеря, - вернулся в Москву.
Москва встретила его чрезвычайно невежливо. Ростовский
епископ Вассиан обозвал его "бегуном", посад негодовал, и великому
князю буквально не было проходу: на улице его пытались и за бороду
драть: а это был первый официально самодержавный государь
Москвы.
Я не берусь сказать, чем была вызвана нерешительность
великого князя. Очень вероятно, что о "мировом положении" он был
осведомлен лучше московского посада: "Защите Европы" от
азиатского и европейского варварства помог Крымский Хан, который
ворвался в Польшу и сорвал польскую помощь Ахмету. Ахмет,
перезимовав на Угре, бросил московский поход и отступил на восток,
где и был благополучно зарезан ногайскими татарами. Таким
образом, Москва была спасена без пролития русской крови. Иван
оказался более прав, чем москвичи. На такую возможность намекает
и Маркс: "Так Иван погубил одних татар при помощи других".
Однако, нас интересуют не военные обстоятельства очередного
татарского нашествия. Интересно другое: Олеарий и Герберштейн,
за ними Флетчер и другие, повторяют тот мотив, который
впоследствии делается господствующим и в русской исторической
литературе: Москва - это царский абсолютизм по восточному
образцу, а под ним, под этим абсолютизмом, бесправное и безгласное
стадо рабов.
Если вы примете эту картину мало-мальски всерьез, то
целый ряд явлений московской жизни останется для вас совершенно
непонятным. Откуда, при этом всеобщем рабстве, взялся горячий
интерес к политическим вопросам, откуда, и главное зачем,
напряженное внимание к действиям власти? Откуда взялась
политическая активность, обгоняющая замыслы самодержцев и
ставящая им, самодержцам, какие-то подчас грубые требования?
Почему московские низы, - прямые наследники владимирских
мизинных людей, - так горячо любили свой город, свою страну и с
таким упорством и самопожертвованием защищали их - даже и
тогда, когда в Москве не оставалось ни царей, ни даже бояр? Почему, когда
московским великим князьям приходилось попадать в плен к татарам, то вся
Москва, начиная от именитых людей Строгановых и кончая последними
посадскими людьми, собирала все, что могла, для выкупа своего князя? Когда
Василий Темный попал в татарский плен, Москва, при содействии Строгановых,
собрала для выкупа двести тысяч рублей. Для того, чтобы дать себе отчет в
огромности этой суммы по тогдашним масштабам, вспомним, что тот же Василий
Темный, разгромив Новгород, наложил на него дань в 10.000 рублей, а после
Смутного времени, то есть, полтораста лет спустя, Москва по Столбовскому
миру уплатила Швеции контрибуцию в 20.000. .Двести тысяч были совершенно
неслыханной суммой. Зачем же москвичи собрали ее и почему московский посад
отдавал свои последние рубли? Казалось бы, избавились от "деспота", - и
слава Тебе, Господи.
Однако, при пленении Василия, потом при "уходе" Грозного,
разражались "воплем и плачем", собирали для Василия свои
последние рублишки, молили Грозного сменить гнев на милость, не
допустили после Смутного Времени никаких конституционных
попыток, и вообще за своего царя держались крепко и поддерживали
его еще крепче. Кто был умнее? - Москва XIV-XVII столетий или
петербуржцы 1917 года?
...Я помню февральские дни: рождение нашей великой и бескровной, - какая
великая безмозглость спустилась на страну.
Стотысячные стада совершенно свободных граждан толклись по проспектам
петровской столицы. Они были в полном восторге, - эти стада: проклятое
кровавое самодержавие - кончилось! Над миром восстает заря, лишенная
"аннексий и контрибуций", капитализма, империализма, самодержавия и даже
православия: вот тут-то заживем! По профессиональному долгу журналиста,
преодолевая всякое отвращение, толкался и я среди этих стад, то
циркулировавших по Невскому проспекту, то заседавших в Таврическом Дворце,
то ходивших на водопой в разбитые винные погреба.
Они были счастливы - эти стада. Если бы им кто нибудь
тогда стал говорить, что в ближайшую треть века за пьяные дни
1917 года они заплатят десятками миллионов жизней, десятками
лет голода и террора, новыми войнами - и гражданскими и
мировыми, полным опустошением половины России, - пьяные люди
приняли бы голос трезвого за форменное безумие. Но сами они, - они
считали себя совершенно разумными существами: помилуй Бог:
двадцатый век, культура, трамваи, Карл Маркс, ватерклозеты, эс-
эры, эс-деки, равное, тайное и прочее голосование, шпаргалки
марксистов, шпаргалки социалистов, шпаргалки
конституционалистов, шпаргалки анархистов, - и над всем этим
бесконечная разнузданная пьяная болтовня бесконечных митинговых
орателей...
...Прошли страшные десятки лет. И теперь, на основании горького, но уже
совершенно бесспорного исторического опыта, мы можем на вопрос о том, так
кто же был умнее - черные мужики Москвы XIV века, или просвещенные россияне
Империи двадцатого - дать вполне определенный ответ. Просвещенные россияне,
делавшие 17-ый год, оказались ослами. И пророчество А. Белого:
"сгибнет четверть вас от глада, мора и меча"
сбылось с математической точностью - четверть
населения России погибло "от глада, мора и меча", а также и от
чрезвычайки. Сбылось пророчество Толстого, Достоевского,
Розанова, Менделеева, - но разве опьяненные шпаргалками россияне
интересовалось мнениями первых мозгов всей страны?
* * *
Люди Московской Руси приходили в ужас от одной мысли о
возможности не только прекращения монархии, но и от угрозы ее
ограничения. Люди Петербургской России двести лет с разных
сторон, - реакционной и революционной, подрывали самодержавие.
И над его могилой им мерещилась, - совсем не по Чехову, -
"невыразимо прекрасная жизнь". Москвичи видели катастрофу в
том, в чем петербуржцам мерещился рай. Кто из них оказался прав
фактически?
* * *
Марксистские объяснения любого исторического процесса
производят такое впечатление, как если бы они были написаны для
окончательных и окончательно беспробудных идиотов. В славной
когорте марксистских начетчиков советские марксисты занимают
особенно уютную позицию: они - за ГПУ и Главлитом, как за
каменной стеной. Можно нести любую околесицу попробуйте
возражать!
"Буржуазные" историки находятся в худшем положении. и
им приходится труднее. Истинно марксистского объяснения они
привести не могут: оно, не защищенное Главлитом, было бы
немедленно разгромлено. Но и их привлекает широкий ассортимент
материалистических объяснений: эти объяснения все-таки наиболее
просты. Так, и Ключевский не смог удержаться от "географии":
"В Москву, как в центральный водоем, со всех концов русской
земли, угрожаемой внешними врагами, стекались народные силы,
благодаря ее географическому положению".
А в шестидесяти верстах от этого "центрального водоема начиналось "дикое
поле" - правый берег Оки, на котором властвовали татарские шайки. В
восьмидесяти верстах к западу начиналась Литва. Верстах в ста к востоку - в
"мещерской стороне", сегодняшней Рязанской губернии, сидели еще дикие
мещеряки, то принимавшие посильное участие в татарских набегах, то
бунтовавшие и грабившие сами по себе. С точки зрения чистой географии
судьбу Москвы можно бы определить и совсем по иному:
Москва была никак не "центральным водоемом", а передовым
опорным укреплением, которому, де, Русь, "со всех сторон
угрожаемая врагами", стремилась помочь в меру своих сил: такое
объяснение ничуть не хуже "центрального водоема". Если бы страна
выбирала "центральный водоём", - то и Тверь и тем более
Ярославль были бы в безмерно лучшем положении, не говоря уже о
Новгороде. И Тверь, и Ярославль находились гораздо дальше от врагов,
стояли на всамделишной реке, а не на утлой московской речушке,
Ярославль стоял еще и совсем вдали от Литвы. Не стоит говорить о
"географии"...
Историки более правого, так сказать, дворянского
направления, напирали на наследственные таланты первых
собирателей земли русской. Эти теории более или менее
ликвидировал тот же Ключевский:
"Московские великие князья являются довольно бледными фигурами,
преемственно сменявшимися на великокняжеском столе под именами Ивана,
другого Ивана, Димитрия, Василия, другого Василия... Они отличаются
замечательной устойчивой посредственностью, не выше и не ниже среднего
уровня... Это князья без всякого блеска. Во-первых, это очень мирные люди,
они неохотно вступают в битвы, а вступив в них, чаще проигрывают их... Это
средние люди древней Руси, как бы сказать, больше хронологические знаки,
чем исторические лица..." ...Фамильный характер московских князей не
принадлежал к числу коренных условий их успехов, а сам был произведением
тех же условий. Их фамильные свойства не создали политического и
национального могущества Москвы, а сами были делом исторических сил и
условий, создавших это могущество..." Итак: "исторические силы и условия".
Какие же это силы?
Экономика отпадает, ибо Москва была беднее всех. Отпадают
"города", - как русский Новгород, или немецкая Ганза. Отпадает
феодализм. Отпадает география с ее "центральным водоемом". Что
же остается?
Начиная с Олега, первых сказаний и первых летописей и кончая сегодняшним
днем, сквозь всю историю проходит одно доминирующее стремление - тяга к
национальному и государственному единству, "к воплощению государственного
тела", как выражался Костомаров. Начали в одном месте - не вышло, начали в
другом, в третьем, в четвертом - наконец нашли. Если человек ищет - он
обычно находит. Географическое положение иногда играет роль (Киев), иногда
не играет никакой роли (Владимир). Качества отдельных людей иногда играют
роль (Боголюбский), иногда не играют никакой роли (Данилович). Деньги
иногда играют роль (Новгород), иногда не играют никакой роли (Москва). Это
все - случайные коэффициенты при плохо известной величине. И эту, плохо
известную и трудно уловимую величину историки предпочитают обходить, ибо ни
на каких пергаментах она не записана.
Это - величина психологическая. И если миллионная масса в
течение ряда веков и на всей территории России неустанно и
непрерывно ищет и ищет свой организующий центр то она его или
найдет или создаст. Почему он был создан в Москве, а не, скажем, в
Твери? Этот вопрос имеет такую же историческую значимость, как
и вопрос о том, почему Михаиле Ломоносов родился в Холмогорах, а
не, скажем, Царевококшайске? Эти факты нужно отнести к разряду
исторических случайностей, кое-как поддающихся объяснению
только путем исключения.
Если мы признаем, что русский народ обладает, скажем, литературной
одаренностью, то мы вправе заранее предположить появление Толстых,
Достоевских, Тургеневых, Гоголей, Пушкиных и прочих - место рождения
каждого из них не может быть объяснено никакими вывертами. Но можно было бы
сказать, что в таких - то и таких - то условиях ни Пушкин, ни Толстой
родиться бы не смогли. Так, если бы Ломоносов родился не в Архангельской
губернии, которая крепостного права не знала вовсе, а, например, в
Тверской, то Михайла Васильевича из его Московской Академии изъяли бы
обратно, выпороли бы нещадно и вернули бы к его помещику - в первобытное,
так сказать, состояние. Михаило Васильевич Ломоносовым бы не стал. Мы не
