пришлось на мирный внешнеполитический период страны, а Наполеоновское
нашествие - на мирный период внутри ее. Если бы оба эти явления -
Пугачевщина и Наполеоновское нашествие совпали во времени - судьбы России и
Европы пошли бы по другому пути. В эпоху Николая II две внешние войны
совпали с двумя внутренними революциями и привели к катастрофе. Одним из
наиболее выдающихся событий позднейшего времени является та революция (или
контрреволюция), которая НЕ произошла в России в 1941-42 годах: она
изменила бы судьбы не только России и Европы, но и всего мира.
Очень трудно сказать, что было бы, если бы татарское нашествие застало в
живых Андрея или Всеволода, а, с ними, и политически объединенную страну.
Устояла ли бы Россия при условии единства политического руководства и
военного командования? Или - не помогло бы и это? Во всяком случае Батый
встретил раздробленные силы враждовавших князей. В битве при Калке (1223
г.) русскую землю отстаивали одни южнорусские князья, да и те не имели
единого военного командования - и забубенная головушка Мстислав Удалой
сорвал весь план сражения (если такой и существовал) самочинной
преждевременной атакой татарской армии. Мстислав Киевский вообще не вступил
в бой - для того, чтобы сдаться и быть убитым тремя днями позже. В 1237
году Владимирские князья не помогли Рязанским, а о помощи южных князей уже
нечего было и говорить. Каковы были шансы успешного сопротивления при
единстве Руси?
В битве при Калке, Мстислав Киевский спокойно смотрел,
как другой Мстислав, - Удалой, - погибал в неравном бою. Но даже
и после разгрома основной русской армии татары были вынуждены
вести трехдневный бой с Мстиславом Киевским, который сдался им,
так сказать "на честное слово", то есть, все-таки не был разбит
совершенно, и татарам пришлось прибегнуть к обману. Отдельные
города и рати оказывали необычайно жестокое сопротивление -
какой-то Козельск держался семь недель. Очень легко предположить,
что если бы битва при Калке произошла в княжение Андрея
Боголюбского, и что не только оба Мстислава действовали бы
согласованно и единовременно, но вместе с ним в битве участвовали
бы и рязанцы, и владимировцы, и суздальцы, и новгородцы - Россия
не знала бы татарского ига вообще. Здесь мы подходим к тому
таинственному в истории, которое, - правда, очень условно, можно
назвать случайностью. - т. е. перекрещением в одной точке
времени и пространства двух друг от друга независящих причинных
рядов. Тот рецидив феодализма, который возник на Руси после
смерти Всеволода, не имеет никакой причинной связи с татарами, а
татары - с этим рецидивом.
Оба этих причинных ряда взятые в отдельности, были бы
Россией преодолены. Совпавшие в одной точке времени и
пространства, они привели к трехсотлетнему рабству. Это было
самым катастрофическим совпадением в истории России, - но не
единственным. Позже мы наталкиваемся на целый ряд таких
совпадений, случайностей, вмешательств "рока" в судьбы страны.
Самым характерным из них будет страшный голод 1601 -1603 годов,
когда три года подряд не было лета, когда - 15 августа 1601 года
замерзла Москва-река (обычно это бывает в начале декабря) и когда
погибавшие от голода массы со стихийной силой рвали всякие основы
общественного порядка. Голод этих лет был великим усилителем
всех остальных революционных факторов в стране. И это было
вторжением надчеловеческих космических сил в ход человеческой
истории. Здесь случайность выступает в самом законченном ее виде:
нечто никак не зависящее ни от каких "причинных рядов",
существовавших и на Руси, и в ее окружении. Нечто, стоящее вне
всяких человеческих сил ...
О том, что случилось с Русью при татарском нашествии -
рассказано во всех учебниках истории: города были разграблены и
сожжены, население, - то, что не успело разбежаться, - или
перебито или уведено в плен, жители некоторых городов истреблены
полностью. По сельской Руси нашествие прошло почти сплошным
пожаром.
Нашествие было неожиданным. Очень вероятно, что и
битву на Калке и последующее вторжение Батыя в северо-восточную
Россию современники восприняли на первых порах, как очередной
степной набег. Их информация о Востоке была, во всяком случае,
значительно хуже, чем информация татар о Западе:
разведывательная служба Чингиз-хана была поставлена блестяще.
Была блестяще поставлена и администрация: она почти целиком
была в руках китайских чиновников, имевших опыт Китайской
Империи, тогда находившейся в самом расцвете своей культуры.
Татары имели и китайскую военную технику - до огнестрельного
оружия включительно. Были, во всяком случае, какие-то
зажигательные снаряды и какие-то тоже неизвестные на Западе
метательные орудия. Китай изобрел порох и первую артиллерию
приблизительно лет за сто до татарского нашествия.
Соединение высокой техники и организации со
стремительностью и массой полудиких кочевых орд разгромили Русь
и закабалили ее приблизительно лет на триста. Собственно говоря,
последний удар татарским ордам был нанесен только Потемкиным-
Таврическим. До него - еще в царствование Екатерины Второй,
Россия платила Крымскому хану "полоняничную дань" - плату за
выкуп русских пленников. Таким образом, борьба со степью длилась
немногим меньше тысячи лет - от Олега до Екатерины Второй.
"Татарское иго" было, в сущности только одним из эпизодов этой
тяжкой тысячелетней борьбы.
Мы сейчас с очень легким сердцем перелистываем столетия
прошлых эпох, а годы нынешней эпохи нам кажутся
катастрофическими. Для того, чтобы нагляднее представить себе
длительность непосредственного татарского ига, представим, что
Россия от Смутного времени и до сих пор находится под пятой
азиатского завоевателя. Современная культура России в этих
условиях была бы, конечно, совершенно невозможной.
* * *
Пройдя огнем и мечем русскую землю, татары двинулись
дальше на запад и в 1242 году были то ли разбиты, то ли
остановлены силами Чехии, Венгрии и Каринтии (битва у
Оломунца). Западноевропейские историки говорят, что передовая
Европа выдержала тот натиск, который был не под силу отсталой
Руси. Наш публицист-историк И. Бунаков ("Пути России") на
основании новейших исторических данных утверждает, что и
битвы собственно никакой не было - татары повернули и ушли
сами по себе, не желая слишком далеко зарываться на запад.
Вероятно, что точка зрения Бунакова грешит излишним
патриотизмом. Во всяком случае Европу татарам не удалось
застигнуть врасплох, там успели приготовиться, татары были
ослаблены десятками кровопролитных сражений на Руси и надо
полагать, что леса и горы Карпат и Судетов показались не очень
привлекательными степным всадникам азиатских равнин. Во всяком
случае, в Европу татары не дорвались, а Россия вошла в состав Улуса
Джучи или Золотой Орды.
Обстановка этого, более, чем трехсотлетнего ига, хорошо
известна. Все и сразу пошло ко всем чертям: начинавшая снова
налаживаться централизованная и великодержавная
государственность (Андрей и Всеволод), снова начинавшая цвести
культура, ("Слово о Полку Игореве", "Слово Даниила Заточника",
"Печерский Патерик") снова начинавшее развиваться
строительство (Дмитриевский Собор во Владимире, церковь Покрова
на Нерли, церковь Спаса-Нередицы в Новгороде) - над страной повис
трехвековой кровавый, туман, "Кровь и грязь татарского ига", как
выражался Карл Маркс. В этой крови и грязи лет на триста утонула
естественная эволюция русской государственности и русской
культуры.
Некоторые наши историки (в особенности Пыпин) горько жаловались на
неблагодарность Европы, которая, де, забыла, как мы, шесть веков подряд
собственной грудью отстаивали ее от азиатской степи. Эти жалобы несколько
наивны; во-первых, в политике, к сожалению, благодарности не бывает и,
во-вторых, в борьбе против Азии мы отстаивали самих себя, а вовсе не
Европу, до которой ни князьям, ни смердам ровно никакого дела не было. Не
совсем правильна также параллель между татарским завоеванием России и
арабским завоеванием Испании: арабы принесли в Испанию гораздо более
высокую культуру, чем та, которая была у самих испанцев. Не забудем, что
всякая классическая культура древности была принесена в германскую Европу
именно арабами - очень кружным путем, через остатки империи Александра
Македонского. Власть арабов не была властью дикаря, снабженного более чем
современной, по тем временам, китайской техникой и администрацией, дикаря,
который, опираясь на эту технику, вырезывал поголовно целые города. Это
была власть очень высокой и очень утонченной культуры, которая принесла
тогдашним дикарям Иберии - вестготам - и зодчество (Альгамбра), и науку
(математика и философия), и медицину и литературу, и, что, может быть,
главное,
- то уважение к культуре, которое арабы вынесли иа Багдада. Гарун
Аль-Рашид в свое время предлагал византийскому императору сто
пудов золота и вечный мир в обмен за командировку в Багдад на
лекции греческого философа Леона: философия и по сей день не
котируется так высоко. Кордоба, Гранада, Севилья, Толедо, были
построены арабами, а Кордобский университет с его 400.000
(четыреста тысяч) свитков был лучшим в Европе.
Иностранное завоевание всегда тяжело, но, согласитесь
сами, что арабское завоевание Испании - это все-таки не Батый и
не Мамай, после которых действительно "трава не росла".
Татарское иго было сплошной "кровью и грязью", сплошным
разорением страны, беспросветным кровавым туманом, на триста
лет остановившим почти всякий культурный и экономический рост
страны.
Некоторые наши историки, следуя той знаменитой
поговорке, которая говорит, что "нет худа без добра", пытаются
найти какое-то добро и в татарском иге. Не удержался от этого и
Ключевский: он видит в татарах тот нож, который разрубил
удельные узлы русской истории. Достаточно очевидно, хотя бы из
книг того же историка, что дотатарская Русь умела разрубать эти
узлы и БЕЗ татар. Карамзин видел в татарской власти фактор,
укрепивший централизованную власть Московских князей. Однако,
централизованная власть князей, - правда, не московских, а раньше
киевских, потом владимирских, - была реализована и без содействия
Батыев и Мамаев. Костомаров видел "прогресс" в том, что
татарское нашествие разгромило Русь городскую и вырастило Русь
деревенскую: с этой точки зрения уничтожение Киева, Рязани,
Владимира и других городов является, по-видимому, тоже
"прогрессом".
Этот гегелианский оптимизм имеет под собою ту объективную подпочву, что
при всякой катастрофе какие-то процессы в стране все-таки происходят,
что-то все-таки растет: данное историческое явление растит в своем чреве
гегелианскую "противоположность", которая потом это явление съест и явится
"высшей формой" "диалектического развития". Такого рода оценка повторяется
и по адресу революций, даже и французской, Которая совершенно очевидно
погубила и страну и нацию. Тогда говорят (по адресу большевистской
революции говорят уже и сейчас), что сорок или пятьдесят миллионов трупов
вещь, конечно, неприятная - зато "индустриализация". Забывается то весьма,
в сущности, простое соображение, что при довоенном темпе роста русской
промышленности (а этот темп историк обязан знать), Россия сейчас имела бы
приблизительно в два раза большую промышленность, чем СССР. Но без сорока
или даже ста миллионов трупов. Без этих бесконечных человеческих страданий,
которые историками, конечно, и вовсе не учитываются. Без Второй мировой
войны, которая была бы немыслима без наличия в России большевизма, и без
Третьей, которая нависает над всем миром сейчас.
Никакая историческая катастрофа не означает полной
остановки исторического процесса. Что-то все-таки растет. Но
растет замедленно и в изуродованном виде. Московская Русь, кое-как
оправившись после кровавого наводнения первых нашествий, стала
отстраивать - в новых условиях старые формы своего быта, своей
государственности и своей культуры. Но это было трехсотлетний
