милицейский пост, он стоял в полный рост возле ступенек,
ведущих с платформы к автобусным остановкам. Около молоденьких
ребят в милицейской форме возвышался огромный деревянный щит,
напоминавший страшные кадры оккупации из кинохроники. На нем
размашисто, крупными буквами было написано: "Автобусная линия
до села Радонеж сегодня не работает -- ремонт дороги. Открытие
памятника переносится!" Милиция подозрительно осматривала
каждого прохожего и с недоверием сопроводила и нас своими
бесцеремонными взглядами, когда мы спускались по ступенькам.
Шоссейная дорога и в самом деле оказалась перекопанной.
Яма была совсем свежей. И мы пошли пешком, другой дорогой,
через все Абрамцево.
Но из Абрамцева, как оказалось -- не выпускали никого!
Тогда мы снова вернулись в центр поселка. И тут нам
повезло! Две молоденькие девочки из абрамцевского
художественного училища -- знали дорогу. И мы ринулись за ними,
как за проводниками!
Шли очень быстро: по пригоркам и оврагам, спотыкаясь об
окоченевшие земляные кочки, путаясь ногами в рытвинах с
переплетенными корнями. Снега было мало, он изрядно подтаял от
недавней оттепели. Наша тропа извивалась вдоль какого-то,
казалось, бесконечного забора из колючей проволоки, а за этим
забором располагался бесконечный охраняемый объект. Забор
тянулся возле русла узенькой, замерзшей речки. Изредка за ним
не так далеко от нас возвышались среди голых веток деревьев
деревянные часовые вышки. А иногда нам приходилось перелезать
забор, чтобы преодолеть наиболее трудные участки пути, где
тропа, видимо, подмытая весенними половодьями, отвалилась от
забора в речку.
По льду идти мы не решались, и тогда страх пружинил в
ногах, хотелось побыстрее перелезть обратно,к речке: так и
казалось, что сейчас раздастся автоматная очередь! Но я
сдерживал себя и даже специально притормаживал свой ход и
начинал громче разговаривать, на что Вика отвечала явно с
волнением, и тогда вспоминал, что не я один преодолеваю страх:
страх часовых вышек и колючей проволоки...
Теперь мы шли по жилистой тропе в густо ветвистом лесу.
Деревья и кустарники, опустошенные осенью и обветренные зимой,
казалось, рады были встрече с человеком, и каждая веточка,
зависавшая над тропою, будто тянулась навстречу, чтобы
прикоснуться к нам.
Впереди шагали юные художницы. Они, крупные, спортивно
сложенные, вырвались намного вперед. Я увлекся их напористым
порывом к цели и тоже вышагивал нога в ногу сразу же за ними. Я
и не заметил, как Вика и Юра отстали от нас и опомнился от
забытья только тогда, когда меня где-то издалека, позади,
окликнул протяжно приглушенный голос Вики:
-- Се-ре-жа! -- жалобно позвала Вика.
Я остановился...
Юные художницы скрылись за поворотом и погнались за тропою
дальше, а я, отмахиваясь от паривших неподвижно перед моим
лицом ветвей, зашагал обратно. Я разыскивал глазами Вику.
Вдруг сердце у меня неожиданно екнуло. Я почувствовал, что
Вика там не одна, -- с Юрой!..
Через несколько секунд Юра и Вика показались вместе...
Юра нес Вику на руках. Нес мою нежность, и она обвивала
его шею мягкими руками. У Вики что-то случилось с ногой! Она
оступилась в одной из ветвистых рытвин. Мы усадили девушку на
широкий пенек.
Я ласкал и уговаривал ее не беспокоиться.
Юра же, имея диплом медучилища, быстренько стащил с
поврежденной ноги сапог, определил небольшой вывих и резко
выправил его. Вика вскрикнула.
-- Ну, вот и все, малышка, -- сказал он и, стоя на коленях
перед нею, посмотрел в глаза девушки: выразительно и покорно.
-- Пусть Сережа не обижается, -- сказала Вика.
И она нагнулась к Юре и мягко поцеловала его щеку.
-- Поцелуй моему спасителю, -- сказала она...
Вскоре мы оказались на автостраде в километре от окраины
села Радонеж. Движения по шоссе почти не было, а многочисленные
толпы людей шли туда и обратно, будто прогуливались по
Садово-Кудринскому тротуару, но хмурые и говорливые. Изрядно
уставшие, мы приближались по этой дороге к селу.
Я на ходу вынул кинокамеру и, приблизив с помощью
трансфокатора место людского волнения, отснял несколько метров
кинопленки.
В конце шоссе, не доезжая до пригорка, на котором
располагался небольшой собор, притормаживали и уже вытянулись
метров на сто вереницей автобусы, видимо, их пригоняли из
Москвы.
На пригорке расхаживали милиционеры не ниже капитана, а
также, сразу узнаваемые по пристальности взгляда и
озабоченности в лицах, агенты в штатском. Людей было много. Они
собирались кучками и разговаривали.
Митинг уже с час как закончился, мы не успели на него, но
зато мы стали бродить от одной кучки к другой, и кое-какие
обрывки митинга дошли и до нас. Эхо митинга теперь угасало,
вновь подходящие дослушивали его как и мы.
Оказывается, памятник "арестован" по причине того, что он
выполнен не из того материала, из которого принято законом
изготавливать и устанавливать памятник в стране. Якобы его
открытие не было согласовано с властями и что его открытие
организовало общество "Память", и что даже духовенство Всея
Руси не поддержало этого мероприятия, и что открытие памятника
обязательно состоится, но позже, по изготовлению такого же, но
из другого материала.
На месте вчерашнего бетонного основания для памятника мы
увидели возвышающуюся в полтора человеческих роста груду
всевозможных цветов, и вся эта махина из цветов была уставлена
свечками, которые горели красными лучиками.
Казалось, что откуда-то с неба, будто из рая, сюда, на
землю, рухнула огромная цветочная люстра и угасал ее
божественный свет. С другой стороны пригорка, там, внизу, возле
рощицы, я увидел группу захвата: человек двести, в специальных
комбинезонах, со щитами, в касках, с дубинками в руках.
Люди наперекор всему начали веселиться, танцевать, петь,
читать стихи. Милиционеры активно призывали в рупоры всех
расходиться. Они вежливо зазывали в автобусы, на которых
гарантировался бесплатный проезд до ближайшей станции
электрички.
Я снова нажал спуск кинокамеры и отснял все происходящее
вокруг.
По моему плечу кто-то похлопал, я повернул голову назад:
капитан милиции, представший во всем своем величии, ростом выше
меня на голову, тихо сказал:
-- Ваши документы, -- и мне стало ясно, что он обратился
ко мне, а не к кому-то другому, хотя сказал он эту фразу
совершенно не глядя мне в глаза, а так, исподволь, чтобы никто
не обратил внимания.
Я полез во внутренний карман куртки, достал свой паспорт и
подал его капитану, а тот взял документ и так же тихо
проговорил:
-- Прошу следовать за мной.
-- За что? -- спросил я. Вика и Юра в это время находились
в стороне, возле одной из гудящих людских кучек и увлеченно
слушали перекрестные разговоры, и я не решился позвать их, дабы
не ввязать в эту ситуацию тоже.
-- Пройдемте со мною, -- непоколебимо подтвердил капитан
мою участь и махнул рукой вдаль. От железного частокола,
невысокого заборчика, что окружал весь храм вокруг, отделились
два здоровенных человека в штатском и направились к нам.
Я понял, что обстановка осложняется, и тут же повиновался,
и покорно пошел в сопровождении капитана навстречу этим парням
и тому, что меня ожидало.
Меня завели за храм. Здесь стояла огромная машина --
радиостанция на колесах, как я понял, когда оказался внутри ее.
Капитан предложил мне сесть, переписал данные моего паспорта
карандашом на какой-то листок бумаги.
-- Ну, давай, -- сказал он.
-- Что? -- недоумевая, спросил я.
-- Засвечивай пленку.
Ничего не говоря, я вскрыл крышку кассетного отделения
кинокамеры, вытащил кассету, размотал всю кинопленку и подал
пустую кассету и скомканный пучок кинопленки капитану. Он взял
это у меня из рук и, морщась, как от заразы, выбросил в корзину
для мусора, стоявшую тут же, возле железного стола, за которым
он сидел.
-- Вы сюда специально приехали? -- спросил он.
Я понял, что говорить правду ему нельзя, ибо я вырвался с
работы всего на два дня, тайком, незаконно, никто из начальства
моего об этом не знал!
Теперь надо было выкручиваться и рассчитывать на судьбу. В
любом случае я попытался, а что будет, то и будет!
-- Нет, -- сказал я.
-- Как попали сюда? -- поинтересовался капитан.
-- Я в гостях у друга в Москве, а об открытии памятника
узнал случайно, на вокзале... -- И... меня отпустили, а я даже
не испугался своего зловещего пребывания, но когда вышел из
машины и сделал несколько шагов от нее, то вслед себя я
услышал:
-- Иногда птицы могут и клевать!
Я обернулся и увидел, как мой капитан скрылся в машине,
захлопнул дверь. "Может, мне и послышалось!" -- подумал я.
Все это произошло настолько быстро, что Вика и Юра даже и
не заметили моего отсутствия. Я подошел к ним, но промолчал о
случившемся.
Побродив по пригорку еще с полчаса и вдоволь наслушавшись
всевозможных разговоров, которые смутно жужжали в моем
сознании, мы спустились вниз к автобусам.
Люди наотрез отказывались ехать в них и наперекор
услужливым приглашениям направлялись в сторону станции пешком.
У Вики побаливала нога, и потому мы вынуждены были
направиться в готовившийся к отправлению автобус. Автобус уже
дернулся на месте, и нам пришлось немного пробежаться.
Но тут произошло неожиданное!
Только я и Юра посадили Вику в автобус, как двери его со
скрежетом захлопнулись, и автобус тронулся, и поехал, и стал
набирать скорость. Я и Юра бежали за ним метров двести, Вика
металась по автобусу, но он не останавливался, видимо, такова
была установка властей.
В надежде на то, что Вика будет ожидать нас на станции, мы
бегло зашагали вслед удаляющемуся автобусу. По пути мы с Юрой
обменивались короткими фразами, на длинные не хватало дыхания,
надо было спешить! Я видел, как Юра волновался: он постоянно
оглядывался назад в надежде, что следующий транспорт догонит
нас и все-таки подхватит, подвезет до станции...
Я же в абсолютном спокойствии перебирал ногами, как во
сне, и хорошо, что мы стремительно шли, ибо одышка вполне
походила на взволнованность и озабоченность о случившемся, и,
таким образом, я мог скрывать от своего друга мои чувства.
-- Послушай! -- обронил Юра на ходу. Он размашисто шагал,
раскачивая в такт широкими плечами.
-- Что? -- тут же отреагировал я на обращение друга.
-- Вика тебе кто?
-- В смысле? -- спросил я, будто не понимал, в чем дело.
-- Я имею в виду, -- Юра сглотнул воздух, -- невеста?
-- Не знаю...
-- Не понял... -- удивился Юра. -- А кто же знает?
-- Я шучу, -- сказал я.
Мы свернули на обочину и пропустили прошумевшую крутыми
шинами "Волгу".
-- Так все же? -- настаивал Юра на продвижении разговора.
-- Соседка! -- определил я.
Юра замолчал... и уже проплыло справа от нас три-четыре
телеграфных столба, как друг снова обратился ко мне.
-- А Вика... -- задохнулся он от быстрого шага,- сказала,
что вы... поженитесь!..
-- Нет! -- отрезал я.
-- Ты опять шутишь? -- заволновался Юра и в который раз
оглянулся назад в надежде на попутный транспорт.
-- Я серьезно! -- подтвердил я.
-- Поругались? -- поинтересовался Юра, перешагнув большой,
угловатый камень на обочине, о который едва не споткнулся я.
-- Нет! -- сказал я.
-- Разлюбил?
-- Нет! -- снова ответил я отрицательно.
-- Ну, хватит... Сереж...
