стакан горячего чая. Чай золотисто шевелился в стакане, будто
кипел.
-- Не бойся, не обожжешься! -- успокоила Екатерина.
Я взял стакан, осторожно поднес его к напряженным губам и
только хотел сделать крохотный глоток, как чая в мгновение не
стало! Даже черной подставки со стаканом не оказалось у меня в
руке...
Ведьма неистово расхохоталась!
Потом она подошла ко мне и бесцеремонно уселась на колени.
-- Ты хотел сделать глоток? Тебя мучает жажда? Да? Я тебе
помогу ее утолить! Екатерина умело стянула с меня свитер. Затем
расстегнула и сняла с меня рубашку, освободила меня от майки...
-- Ну, что, голенький мой?! -- спросила она и, не
дожидаясь ответа, сочно вцепилась своими горячими губами в мои
губы и гибко обвила руками мою шею. Я сидел, будто вкопанный, и
повиновался.
Нацеловавшись, ведьма погладила мою мускулистую грудь,
нащупала и расшевелила своими острыми пальчиками смуглые
ядрышки моих сосков и принялась покусывать их острыми зубками.
И вот ведьма встала с моих коленей, подошла к постели,
остановилась, помедлила секунду-другую и сорвала с себя
разноцветно переливающийся халат.
С минуту я продолжал сидеть на стуле, околдованный блеском
голого тела ведьмы. Я ощущал, как обсыхают обслюнявленные
ядрышки моих сосков...
Я встал со стула и потянулся к ведьме. И когда я обнял ее,
она, будто подкошенная, ослабела, обмякла у меня в руках, и
тяжесть ее тела начала увлекать меня за собой на постель.
Екатерина ложилась так женственно и уступчиво, но слегка
капризничая в едва ощутимых движениях бедер, что, когда я
подмял ее тело, у меня все преждевременно содрогнулось, и мне
стало не по себе, и я стыдливо оставил Екатерину, и, глубоко
вдохнув, лег рядом с нею на спину, и замер...
-- Слабачок, -- просипела возле моего уха ведьма и
пожурила меня, потрепав за щеку.
-- Что поделать, -- снова вздохнул я. -- Я уже месяц не
был с женщиной...
-- Ладно, на первый раз прощаем, -- сказала ведьма.
Где-то с пару минут мы пролежали молча... Я набирался
новых сил.
-- Екатерина, -- позвал я.
-- Что, уже?! -- обрадовалась она.
-- Да...
Прошло часа два -- два с половиной. Мы лежали, утомленные,
поодаль друг от друга, отдыхая. Приподнявшись на локти, я
предложил ведьме:
-- А хочешь, я тебе прочту стихотворение?
-- Новое? -- весело поинтересовалась ведьма в искорках
радости.
-- Да! -- подтвердил я ее догадку.
-- Читай!
И я заговорил, снова опрокинувшись на спину, заговорил
громко и облегченно и посматривал на почему-то сказочно до сих
пор не догоревшую свечу на столе:
Включать сегодня, почему-то,
Электролампу не хочу!
Я запалю огарок, чудо, -
Медово-желтую свечу...
Смотрю я влажными глазами,
Как обливается, горя,
Она горячими слезами, -
Моя настольная ЗАРЯ!..
Я закончил читать.
Екатерина любила стихи, и сейчас, завороженная, прижалась
ко мне.
-- Хорошо! -- сказал ведьма. -- Ты знаешь, а я тебе,
пожалуй, скажу одну очень важную для тебя вещь.
-- Какую? -- спросил я.
-- Ведь меня специально подослали, чтобы совратить тебя!
-- Организовать новую привязку? -- уточнил я.
-- Да!.. Чтобы ты не научился выходить из тела! У тебя
золотистое начало, правда, с помесью светло-коричневого и
коричневого, но и этого достаточно! Ты мешаешь кое-кому!..
-- Я понимаю, -- проговорил я. -- Но почему же ты мне все
это выложила?
-- Потому что ты -- настоящий мужчина и поэт! И мне тебя
жаль... Они тебя погубят... Так задумано... Ведь все равно ты
где-то, да промахнешься, и тогда... -- она замолчала. Я тоже
молчал...
-- О чем думаешь? -- через некоторое время спросила
ведьма.
-- О Наташе... -- ответил я.
-- О той, что похоронили? -- поинтересовалась Екатерина.
-- Как -- похоронили?! -- подскочил я с подушки от
неожиданности.
-- Да так!.. Как всех хоронят!
-- А когда? Она же была жива?..
-- С месяц назад, -- сказал Екатерина и добавила,
припоминая. -- Да ты как раз в Москве был, вот, на открытии...
-- и больше она ничего не сказала, умолкнув. Но меня уже не
интересовало то, что им известно: где и зачем я был, я снова,
но опечаленно, лег на подушку.
-- Красивая она была в гробу: лежала в подвенечном платье,
-- вспоминала ведьма, будто и не для меня, а просто так, вслух.
-- А дочь?! -- опомнился я и всполошился. -- А дочь? Ее
дочь жива?!
-- Какая дочь?! -- удивилась Екатерина.
Тихо я перевернулся лицом в подушку и проговорил про себя:
"Вот и все..."
Разговор с телом
Тело!..
Освободи меня, дай мне вольную!.. Я раб твой, крепостной
житель...
Мне все чаще и все нестерпимее хочется порою прикоснуться
к горизонту, погладить Луну, разбушевать океан или заглянуть по
ту сторону пространства, а ты, мое неуклюжее тело, -- на это не
способно, и ты не позволишь мне этого сделать, потому что тебе
этого -- не понять!..
Ты повелеваешь мне жить в своем одномерном пространстве,
где такая спрессованная теснота и духота, что с непостижимым
трудом едва вмещаюсь в тебя, и зачем же я в тебя втиснулся! Но
как только я начинаю протестовать и отвергать тебя, то ты, мое
тело, таешь и тускнеешь! И уверен, что если мне удастся
вырваться надолго из твоего заключения, а если повезет --
навсегда, то ты погибнешь, растворишься в пространстве моего
сознания!..
Вот почему я нужен тебе, и вот почему ты ежесекундно
привязываешь меня к себе страстью всех новых и все больших
ощущений! Ты хочешь, чтобы я забыл о Свободе, забыл о своей
Родине!..
А иногда, когда я совсем отчаиваюсь верить в удачу
покинуть тебя, я пробую распирать тебя, шевелиться в тебе, мое
тело -- изнутри! И это, хоть нанемного, но открывает передо
мною иные возможности. И я начинаю ощущать: упругость твоих
мышц, тело, и прочность твоих костей!..
О! Мое тело! И тогда я хватаю в руки музыкальные
инструменты, и многие окружающие восторгаются, будто твоей
изумительной игре, тело; я принимаюсь ласкать женщину, и она не
нарадуется опять же тобою, тело!..
Каждый день ощущать твой соблазнительный вкус, мое тело, и
оставаться собою, это ли не мука!..
Все, все вокруг думают, что это ты такое красивое и
веселое, мое тело, что это ты поднимаешь тяжести и творишь
грациозные жесты, что это ты, и то -- тоже ты...
А на самом деле -- это я, и даже, когда ты якобы --
плачешь, плачу я, а не ты, мое тело!..
Но мало кто об этом догадывается!..
Отпусти меня, тело, дай мне вольную или я начну убегать из
тебя в "самоволку"!..
И когда-нибудь уйду и не вернусь. Я раб твой.. Но почему
же это так?!
Ведь это я в тебе хожу, думаю, ем, сплю, целуюсь, а не ты
во мне!..
Ты должно служить мне!..
И я добьюсь этого, ты слышишь, тело?! А пока, уже тридцать
лет подряд, я сижу в твоей одиночной камере, в тюрьме твоих
страстных ощущений, и потому одинок океан и некому его
разбушевать так, как я смог бы это сделать, одинок горизонт, и
никто к нему не прикоснется, пока ты не отпустишь меня, тело, и
одинока Луна, и никто не погладит ее так, как это смог бы
сделать я...
И вот что еще удивительно: я стал замечать, что все люди
обязательно проходят через тюрьму!..
Одни проходят -- застенки своего тела, а те, кого сильно
увлекают страсти твоих ощущений, тело, те, кто из-за этого
забывает о твоей телесной тюрьме, попадают в еще одну, земную
тюрьму людей, чтобы там, в теснине камеры, наконец-таки понять
и осознать свою истинную тюрьму, тебя, тело!..
Итак, я отсидел в тебе, мое тело, уже тридцать лет, и
одному Богу ведомо, сколько мне осталось еще...
Но, видимо, еще много...
Я твой раб, тело, но, позволь мне хотя бы иногда, хотя бы
ненадолго, хотя бы в ошейнике и на цепи, но покидать твои
застенки, где каждая стена окровавлена мною и полна наслаждения
и боли!..
Записки из дневника
1
Где-то на протяжении трех часов состоялось несколько
выходов! Такое -- впервые, как по количеству, так и по
качеству. Если раньше мне приходилось самому усиленно работать
и удавалось вылезать по пояс, малоосознанно, но, сглотнув
слюну, возвращаться тут же -- обратно! Или же вообще не смочь
выскочить, сложно, что-то закупорено -- только порывы, и не
более того! Но теперь все стало по-другому! Усилий минимум,
осознанности максимум!..
Под утро, около четырех часов, в состоянии, достаточном
для ощущения сна, а также и для ощущения себя в состоянии
бодрствования (полное ощущение личности и хода времени!),
вспыхнуло мое тело, словно оно превратилось в колыхания, во
всполохи ветра и вот: слышится шум, будто проносишься с
невероятно огромной скоростью куда-то, шум, слегка напоминающий
отдаленный гул реактивного самолета. Бездна и тьма вокруг, а
тела твоего нет, оно как бы не существует, ты -- ветер!
Вместо тебя -- всполохи ветра, но ты в полном резком
сознании себя! Через некоторое время, будто ты вонзился и замер
в объемном кадре, пробуешь незримый трансфокатор, и он --
срабатывает, хотя, как ты его передвигаешь -- неведомо! Видимо,
с помощью мысли, чувств! Трансфокатор приближает, очень близко,
землю под твоими воображаемыми ногами, приближает настолько
близко и резко, что ты начинаешь видеть мельчайшие трещинки ее,
соринки и пылинки! Озираюсь по сторонам, оказывается, я на
старой улице, там, где я начинал свою жизнь, с пеленок!
Да, чуть не забыл: освещение вокруг какое-то едва
уловимое, необъяснимое, то ли фиолетовые полусумерки, то ли еще
что-то подобное?! Появляется желание (понимаю, что здесь, в
этом мире, в котором я сейчас нахожусь -- дозволено все!),
желание отыскать какую-нибудь девушку, чтобы утолить свой пыл,
но нет, совесть подсказывает, чтобы я попробовал как ветер --
просто отрешенно пощупать ее, сделать то, что мы так часто себе
не позволяем в обществе -- свободу движения и мыслей, их
неразрывную гармонию! Проплываю или прохожу мимо частных домов:
где же, в каком из них может быть девушка? Потому что,
чувствую, что смогу пройти сквозь любое препятствие: забор,
стену. Для моих размышлений и реализации желаний -- нет
преград!..
Сворачиваю налево, в сторону таксопарка, полулечу...
Появляются мысли, что я еще все-таки невежественный
человек в своих помыслах и желаниях! О девушке забываю сам,
легко и свободно!
Ощупываю себя сзади, вот это -- да! -- у меня небольшой
хвост! Хохочу! Но снова мысль: "Мира и добра всему окружающему
меня..." -- и вдруг: навстречу, такой же, как и я, с небольшим
хвостом, человек, и тоже -- полулетит! Он тоже говорит, но не
так, как говорим мы обычно, а говорит как бы -- мысленно: "Мира
и добра, мира и добра!" Я понимаю, что это он мне желает.
Проплываем мимо друг друга. Он -- крестится, я -- тоже! Потом:
еще и еще один, такой же проплывает мимо меня, один из них
особенно черный! А мы все -- серые...
А вот какой-то очень крупный! Я думаю: "Наверное, вышел
подраться!" Его мышцы так и играют, что-то заставляет меня
обратиться к нему, хотя я его и боюсь немного. Меня тянуло к
этому крупному, проплывающему медленно мимо меня.
Начинаю думать: "Нет, я тянусь к нему, к своей опасности,
для того, чтобы преодолеть страх". Я предполагаю, что мы, те,
что помельче, -- все-таки добрее тех, кто покрупнее, здесь, в
переулке, и начинаю обращаться к этому крупному, которого я
