зовут Сергей Александрович Истина... Нет, нет... Это у него
фамилия такая... Истина... Ага!.. Сейчас спрошу!..
-- Вы у какого следователя? -- осведомилась девушка у
меня.
-- У Васильева, -- бодро ответил я.
-- Он у Васильева, -- сообщила девушка в трубку. -- Ага!..
Хорошо!.. Приглашу!.. Есть!.. Девушка положила трубку и
предложила мне подождать немного. Сама же вызвала по селектору
Васильева из его кабинета и тот, минут через пять, недоверчиво
глянув на меня, прошмыгнул в кабинет начальника отделения
милиции, бегло поздоровавшись со мною на ходу. А еще минут
через пять девушка за стеклянной перегородкой вежливо
предложила мне пройти в кабинет Липкина. Я сразу же вошел.
Липкин что-то рассматривал в толстой черной папке, Васильев
стоял справа у стола своего начальника и переминался с ноги на
ногу, скрестив руки за спиной.
-- Разрешите? -- напористо, но негромко произнес я.
Липкин поднял взгляд от стола и осмотрел меня с ног до
головы. Я тоже оглядел начальника. "Боже мой!.." -- воскликнул
я про себя от неожиданности. Липкин улыбнулся мне, неприятно
оскалившись при этом, словно передразнил меня. "Вот это да!.."
-- рассердился я. А Липкин почесал о рукав свой ноздристый нос,
и на рукаве осталась влажная полоска. Мне стало противно, и я
перевел свой взгляд на Васильева.
-- Я требую официального объяснения, -- заговорил я с
убедительными акцентами, -- на каком основании меня незаконно
преследует ваше отделение милиции?
После этих слов я подошел к столу Липкина с левой стороны
и остановился как раз напротив "своего" следователя, а
следователь по-прежнему продолжал угрюмо помалкивать и
беспокойно переминаться с ноги на ногу.
-- Сергей Александрович, -- начал Липкин.
-- Да! -- сказал озлобленно я.
-- Видите ли... мы не все можем говорить... существуют...
профессиональные, в некотором роде рабочие тайны... Ну... --
снова противно оскалился Липкин. -- Вы же образованный человек,
-- сказал он. -- И должны понимать это!.. "Да уж!.. --
раздумывал я. -- Я-то все понимаю, дорогой Остап Моисеевич!
Начальник отделения милиции! Вот и в штыки мы с тобой!..
Интересно, ты делаешь вид или действительно не узнаешь меня?!
Может, взять и сказать тебе прямо сейчас, напрямик, что мне все
известно, что ты, Остап Моисеевич, связан с Зоей Карловной,
библиотекарем, общаешься с нечистой силой, Купсиком, а меня
преследуешь, мешаешь мне, -- запугиваешь, закрываешь мне дорогу
к лучшему!.. Хотя... Нет!.. Ты, Остап Моисеевич, от меня именно
этого заявления только и ждешь!.. Ловко задумано!.. Но меня
теперь не проведешь просто так, ловкачи!.. Представляю себе:
как только я тебе все это выложу, так ты сразу же меня и
отправишь в психиатрическую... Нет уж!.. То, что я подслушал
телефонный разговор Зои Карловны и твой с Купсиком, -- я не
докажу, а этого тебе и надо!.. Так вот почему дверь в кабинет у
меня была приоткрыта, когда Зоя Карловна разговаривала, чтобы
мне слышно было! И ты вел переговоры с Купсиком, опять же,
чтобы я слышал!.. С ума меня хотите свести, списать, мешаю
вам!.. Как же! Еще бы!.. Тьма всегда устрашает свет!.. В темной
комнате даже зажженная спичка -- опасность, ее тут же обступают
страшные чудища теней!.. Нет уж!.. Я не настолько глуп, чтобы
поддаться на твою дьявольскую авантюру, Остап Моисеевич!.. Но
насторожить я тебя все-таки сейчас насторожу!.. Ты правильно
заметил, Остап Моисеевич, -- я образованный человек!.."
-- Да, ваше отделение милиции, -- заговорил я, -- несет
свою службу исправно!
-- Стараемся! -- отметил Остап Моисеевич.
-- Конечно стараетесь, -- подтвердил я. -- Еще бы!.. Если
и вы лично, начальник отделения милиции, бдительно, в свое
свободное время продолжаете работать, извините, сыщиком, даже у
Долланского...
-- Позвольте! -- будто припоминая, воскликнул Липкин, и от
волнения облизал свои припухшие губы, как и там, в спортзале у
Долланского. -- Вы тоже ходите заниматься?! -- спросил он.
"Ну... Отродье!.. И притворяться же умеет!.." -- подумал я.
-- Да, -- торжествующе подтвердил я слова Остапа
Моисеевича.
-- Так... -- сказал он, обращаясь ко мне, -- вы принесли
положенные документы? -- Видимо, он продолжал вынуждать меня
прийти в ярость, в раздражение. Он думал, что я сорвусь, и он
все же, разведя руками в непонимании, наберет телефонным диском
задуманные 03.
-- Вот они, -- ответил я, полез в карман и вытащил бумаги.
-- Хорошо! -- недовольно подытожил Липкин. -- Идите
сейчас, пожалуйста, с Васильевым, -- и он бросил короткий,
ножевой взгляд на молчаливого следователя и снова обратился ко
мне и добавил, -- и сдайте эти документы ему.
Васильев усиленно посмотрел мне в глаза, будто завуч на
провинившегося ученика в присутствии директора школы.
-- И все же, -- настойчиво сказал я, -- я недоволен вашими
действиями и считаю мх противозаконными!..
-- Скоро, очень скоро все, что вы задумали, -- сбудется!
-- сказал Липкин.
-- Не понял... -- озадаченно возмутился я, -- что
сбудется?
-- Читайте последние постановления партии и правительства,
-- то ли съязвил, то ли неумело пошутил Остап Моисеевич. "Ну,
это уже слишком, -- подумал я. -- Какая тупая наглость!.. При
чем тут партия, постановления и правительство?! Абсурд или
очередная уловка? В дураках меня хочет выставить!"
-- А вы сегодня будете у Долланского? -- неожиданно даже
для самого себя спросил я. Остап Моисеевич помолчал... Васильев
тем временем уже вышел из кабинета. Я оказался один на один с
Липкиным.
-- Советую вам не уходить отсюда в таком настроении, --
будто о чем-то предупредил меня Липкин и состроил дружелюбную
физиономию.
-- А что может случиться? -- поинтересовался я.
-- Всякое может произойти, -- ответил Остап Моисеевич и
добавил: -- Птицы -- великолепное зрелище, не правда ли?
-- Да... -- вслушиваясь и анализируя, произнес я.
-- Всегда хорошо, что в меру хорошо! -- сказал Остап
Моисеевич.
-- Не понял? -- насторожился я.
-- Дело в том, что если птицы очень большие, то они могут
и заклевать насмерть! -- заключил Липкин.
-- Это предупреждение? -- спросил я.
-- Это размышления вслух, -- ответил Остап Моисеевич и
снова гадко улыбнулся. Я вышел из кабинета. Поднялся к
Васильеву, отдал ему документы и молчаливо покинул мрачное
здание законности. На улице, сразу же напротив отделения
милиции, находилась бочка с пивом на колесах. Возле нее стоял
Остап Моисеевич. Он залпом сдул одуванчик пены со своей кружки
и начал пить прозрачно-коричневый настой из нее, искоса
провожая меня брезгливым взглядом. Я свернул за угол...
Прямо в автобусе я решил проехать свою остановку, выйти на
конечной и направиться в церковь! Так я и сделал.
Метрах в ста от храма за мной увязался какой-то цыганенок лет
девяти-двенадцати на вид. Я шел очень быстро, а он перебирал
ножками по ледяному асфальту, поскальзывался, но семенил рядом
со мною и приставал:
-- Дядь! Дядя!
-- Отстань, -- говорил я.
-- Дядь! Дай двадцать копеек! -- не унимался мальчуган.
Наконец я остановился, оценил своего просителя:
растерзанные ботинки вместо шнурков завязаны веревкой, а там,
где должны быть шнурки -- торчат клочки снега; пальто
нараспашку, в бахроме, а глаза -- озорные и липучие! Я сунул
ему в замурзанную ладонь двадцать копеек.
-- Держи, -- сказал я и пошел дальше.
Но мой преследователь вовсе и не подумал от меня
отставать. Он снова побежал рядом.
-- Дядя! Дядя! -- опять повторял он.
Я продолжал идти быстро и молчал.
-- Дядь! Дядя! Рвусь -Русь! Россия -- Рос и я -- Россия!
Сэр -- Эсер -- СССР!.. Я остановился. Меня удивил этот
необычный способ зарабатывать деньги.
-- А как же будет "Мистика"? -- спросил я и покосился в
улыбке на цыганенка.
-- Мистка? -- опешенно переспросил он.
-- Нет же, -- заулыбался я и повторил по слогам, --
мис-ти-ка.
Мальчуган задумался.
-- Да... -- сказал я, -- не знаешь!.. И я, признаться,
тоже не знаю. -- И я зашагал было прочь, как цыганенок окликнул
меня:
-- Дядь! Дядя!
Я замедлил шаги и, продолжая медленно уходить от
мальчугана, обернулся в его сторону.
-- Миссия -- Мис и Я -- Мистика! -- проорал мальчуган
обрадованно, помахал мне рукой и увязался за другим прохожим.
"Да... Ты прав, парень... -- подумал я, -- Наташа и Я, Мис и
я... Мистика!.. Это близко..." Я ступил на паперть городского
храма. Десятки больших и малых колоколов ловко и медно
зазвонили. Священник во всем черном угрюмо подергивал веревочки
вразнобой. Вся прохожая зала церкви была пронизана музыкой
перезвона. Мягко и трепетно отозвалась душа... Я плавал в
золотистом аромате храма среди свечечных огоньков и беззвучно
молил Господа услышать меня: "Господи, -- говорил я, даже не
шевеля губами, -- опереди меня в негодных решениях моих и
прегради путь к ним! Да созреет сердце мое, и пусть оно даст
росток радости! Господи! Останови неуемную волю мою и обступи
меня верой Божественной!.." Я не заметил, как уже плыл по
улицам среди расступавшихся прохожих, говорливых и
оборачивающихся мне вслед: я чувствовал это... И так,
беззвучно, я проплавал весь день... Дома я оказался один.
Мне стало тоскливо. Негодование, вначале бесформенное, а
потом осознанное и направленное, просыпалось, росло и крепло.
"Бога нет!.. -- вспоминались слова, -- но есть что-то вроде
него!.." Негодование перерастало в ненависть и, наконец, я уже
яростно метался по комнате от окна к дивану. Я озлобленно
отрицал все! Я ненавидел все! Зажимая свое тело в кулак, я был
готов ударить себя о стену, сбросить с пятого этажа, размозжить
об пол! Я орал про себя на себя и на все на свете! Потом я
достал бутылку вина и отпил его...
Вскоре моя сокрушительная жажда притупилась. Я бросил свое
тело на диван, и оно обмякло, теперь уже в сладком блаженстве.
Еще с утра между лопаток на позвоночнике я ощущал необычное --
будто кто-то незримый придавил свинцовым пальцем один из
позвонков моих или этот позвонок налился свинцовой тяжестью. А
иногда этот позвонок обозначался роем шипучих мурашек или его
словно кто-то щекотал... Я еще не заснул, но уже как бы
контурно осознавал себя в преддверии сна. Тем не менее я все
осознавал. Я чувствовал, что позвонок начал наливаться свинцом
все сильнее и сильнее. Затем, неожиданно, свинцовый сгусток
начал передвигаться вверх по позвоночному столбу. Вдруг
свинцовый сгусток остановился на затылке... Он тяжелел и
тяжелел, мне казалось, что он провалится в череп! И тут,
интуитивно, я помог ему: мысленно я передвинул его дальше,
выше, по черепу к макушке. Здесь он опять остановился... Я не
знал, что будет сейчас, но вдруг ясно почувствовал, как еще
один сгусток мурашек зашевелился у меня в копчике! Я ожидал,
что же будет дальше. Сгусток мурашек начал расти, будто
напористый фонтанчик, и подниматься по позвоночнику к макушке.
Наконец, его напор стал невыносимо сильным. Мощный фонтан
мурашек напирал на свинцовый сгусток, засевший на макушке. И
вот этот свинцовый сгусток, будто пробка из-под шампанского,
выстрелил из макушки и улетел куда-то вперед меня, растворился,
а освободившийся фонтан мурашек вырвался на свободу и хлестал
над моей головой: я ощущал его струи и брызги! Но самое
неожиданное случилось дальше: вдруг все мое тело начало
выдвигаться куда-то вперед! Оно выдвигалось из моего же тела,
