увидела меня в обнимку с девушкой! Остановилась Вика и
несколько секунд смотрела на меня, озлобленно, надменно, а
потом...
-- У-у! -- погрозила она мне кулаком. -- Предатель! --
выкрикнула она мне в упор, плюнула прямо в лицо и убежала. А я
остался сидеть оплеванным рядом с опешившей Галиной.
Удивительное дело, может, и совпадение, но с той Галиной, на
которой я даже собирался жениться, у меня, после того случая,
пошли разлады: я упрекал Галину в холодности, а она меня в
горячности, а потом и совсем расстались мы с нею навсегда, и я
не жалею! Честное слово -- не жалею! Не жалею потому, что не
было бы у меня сейчас Вики, а меня не было бы у Вики. И я не
пришел бы сегодня к той, вчерашней озорной девчонке в гости...
Теперь я сидел в гостях, в уютном кресле с подлокотниками.
Вика возилась у себя на кухне: готовила чай для нас. Я
погрузился в воспоминания...
Неожиданно вспомнилось, как Вика заплакала, когда она
выходила из своей квартиры в свадебной фате, и увидела меня: я
спускался вниз по лестнице, и только на мгновение мы
переглянулись, и все было ясно еще тогда...
Вика разревелась, все думали, что от радости, но я-то знал
от чего! Не по своей воле судьба определила ее замуж тогда. Тот
щуплый субъект, который вышел в приличном костюме из квартиры
вместе с Викой в качестве ее жениха...
За несколько месяцев до свадьбы, со своим дружком, он
затащил Вику в подвал нашего дома, там ей сделал укол и
насиловал как хотел...
Через два месяца мать Вики узнала об этом, она встретилась
с родителями того субъекта, и было решено: сыграть свадьбу...
А что оставалось делать, Вика оказалась беременной...
Судьбу Викиного отца я не знал, да и кто был ее отцом, я
тоже не знал. Она уходила, ускользала от подобных разговоров, а
я не настаивал. Викина мама оставила эту двухкомнатную квартиру
молодоженам, а сама уехала в деревню, где когда-то родилась и
жила, уехала к своей старенькой маме. И даже после развода
дочери с мужем-наркоманом она не вернулась в город. Ей очень
хотелось и верилось, что дочка найдет еще хорошего человека,
снова выйдет замуж и будет счастлива. Она не возвращалась,
чтобы не мешать дочери заново устроиться в жизни, хотя Вика
слезно скучала по ней и укоряла ее за это в письмах...
На одном этаже с Викой в соседней однокомнатной квартире
проживала добрая, ласковая старушка, бывшая учительница Мария
Федоровна. Ей, наверное, было уже под восемьдесят! Но она,
худенькая и суетливая, жила независимо от своего возраста и
была настолько заботливым человеком, что даже свои болезни
словно оберегала от дурного глаза, заботилась о них, и болезни
уважали ее, не одолевали мучительно, а приходили к ней, как
старые приятели на огонек.
-- Вот и сердечко расшалилось опять, словно детство
вспомнило, -- говорила Мария Федоровна о своих, иногда
случавшихся сердечных приступах. Мария Федоровна очень любила
Оксанку, "Викину дочурку", как говорила она. С откровенным
удовольствием выручала Вику эта старушка: присматривала за ее
крохотной девочкой. Благодаря чему мы с Викой могли
безболезненно проводить свободное время по своему усмотрению.
Вот и сейчас Оксанка была в гостях у Марии Федоровны...
Мои размышления прервались, в проеме двери возникла Вика.
У нее в руках был поднос с чайным сервизом.
-- Ну, вот и чай! -- воскликнула она.
-- Ее нельзя понять со стороны! -- заговорил я. -- И
календарь она имеет свой, -- я широко развел руки, -- Где сроки
будней каждому ины. Я от любви полжизни -- ВЫХОДНОЙ! -- громко
и весело продекламировал я.
-- Ах так! -- улыбчиво удивилась Вика, -- Я, значит, там,
на кухне стараюсь себе, стараюсь, а он, бездельник,
оказывается, уже полжизни ВЫХОДНОЙ! Да еще от чего, -- от
любви! -- игриво выкрикнула она последнюю фразу.
-- Да что вы, мадам, -- развлекательно оправдался я.
-- Ну, я тебе сейчас устрою Великие Будни! -- радостно
прошипела на меня Вика. Быстро поставила поднос на стол и
погналась за мною, а я убежал от нее на балкон и закрылся там
на шпингалет: показывал язык, строил рожицы через мутное
стекло...
Вначале, когда я пришел сегодня к Вике, она взволнованно
выслушала мой рассказ о посещении отделения милиции. Но
успокоилась, поняв, что ничего страшного не ожидается.
-- Если тебя из-за веры преследуют, то это благородные
муки, Сережа... -- сказал она и поддержала, -- да Бог с ними со
всеми! Неужели ты пропадешь без их должности. Пусть еще поищут
такого директора!.. Если что, приходи работать к нам в парк!..
-- Все! Сережа! Хватит... Чай остывает... -- кричала в
мутное окно Вика. Я оставил свои шалости и вошел в комнату, и
мы с Викой обнялись.
-- Любимый человек мой... -- прошептала она возле моего
уха.
Раздался телефонный звонок... Вика подошла к аппарату и
сняла трубку.
-- Да, -- сказала она. -- Да, сейчас, одну минутку, -- и
она прикрыла микрофон трубки своей узенькой ладонью, обратилась
ко мне. -- Это тебя, Сережа.
-- Кто? -- спросил я.
-- Какой-то Иван, -- сообщила Вика и подала трубку мне. А
я уже подошел и легким движением подхватил трубку из ласковых
рук.
-- Алло! -- огласил я свое присутствие у аппарата.
-- Алло! Здравствуй, Сергей, -- сказал Иван.
-- Здравствуй! -- ответил я.
-- Послушай, тебе Корщиков не звонил? -- поинтересовался
Иван таким тоном, словно он стоял сейчас на том конце провода и
озирался по сторонам, высматривая засаду.
-- Нет... -- ответил я и поинтересовался в свою очередь,
-- а что случилось? В это время я увидел, как Вика
приостановилась у кресла и стала прислушиваться к моим словам.
Теперь и мне приходилось говорить, будто за углом засада...
Больше всего я беспокоился о том, что Иван может спросить
что-нибудь такое, на что в присутствии Вики отвечать я не
смогу. Но я успокаивал себя: "Иван благоразумный человек!"
Однако я вслушивался в его голос настороженно и отвечал
медленно, вкрадчиво анализируя свои слова.
-- Слушай, Сереж, -- говорил Иван, -- если тебе вдруг
по-звонит Корщиков и будет предлагать коврик, то ты ни в коем
случае не покупай его!
-- А почему? -- спросил я.
-- Тебе надо отходить от них! -- сказал мой учитель.
-- От кого? -- спросил покорно я.
-- От Корщикова и от Ани, понятно? -- внушительно
определил Иван.
-- Да... А почему? -- не сопротивляясь, все так же покорно
спросил я.
-- Об этом потом, при встрече! -- утвердил учитель.
-- Хорошо, -- согласился я.
-- Ну пока, -- попрощался Иван и повесил трубку.
Я тоже положил трубку и посмотрел на Вику, и улыбнулся ей,
а сам подумал: "Я не успел спросить, что за коврик?.."
-- Давай пить чай, -- сказал я Вике.
-- Что-то не так? Зачем он звонил? -- спросила она.
-- Не обращай внимания, -- это с работы. А на работе, сама
понимаешь, всегда каждый день какая-нибудь кутерьма! И тут я
вспомнил еще и о пропавшем магнитофоне, но сразу же отмахнулся
от этой вчерашней, тяжеловесной мрачности...
Мы с Викой сидели друг возле друга, и пили чай, и
переглядывались. Жила Вика скромно. Ничего особенного,
дорогого, как и лишнего в ее комнатах не находилось. В одном
углу в комнате стоял на тумбочке с отпиленными ножками
черно-белый телевизор "Крым", в другом углу висела икона, под
ней горела лампадка, в противоположном углу несколько книжных
полок, поставленных прямо на пол друг на дружку, в последнем
углу на стуле чернел телефонный аппарат, а посредине комнаты --
два старых кресла и невысокий стол. В соседней комнате
находились две кровати: одна большая, деревянная, а другая
маленькая, детская, тоже деревянная; был там еще шифоньер и
трельяж...
Странное дело, но сегодня я начал видеть Вику по-иному. Я
сидел и пил горячий чай, и во мне просыпался художник. Я словно
отделился от того, что видел раньше, и заново созерцал Вику. Я
старался не мешать Вике быть или объявиться в моих мыслях
такой, какая она была высвечена этими молчаливыми мгновениями
чаепития. И я видел Вику заново: осмысленные карие глаза,
отточенная фигура, мягкие, невесомые жесты, милый овал лица,
цветение и магнетизм аромата вокруг нее, а эти губы, а волосы,
спадающие на плечи, всегда будто тают у меня в руках...
-- Мы по соседству жили и любили. Мои ладони бережно так
плыли у девочки по трепетной груди. И тайна ожидала впереди...
-- невесомо и сладко продекламировал я. Вика встала с кресла,
поставила свою чашку с недопитым чаем на стол, подошла ко мне,
села на колени, и обняла меня за шею, и тихо попросила:
-- Прочти мне еще что-нибудь... -- и она, как малыш,
прильнула ко мне всем своим телом.
-- Я прочту тебе "Лунную балладу", -- задумчиво сказал я,
немного помолчал и, вздохнув, заговорил: "Я шел. Светил мне
серп Луны. К себе любовь -- колдунья звала. Я усмехнулся.
Предрекала: "Пути настанут солоны..." Бросал я вызовы годам,
все шла колдунья по пятам. Луна росла и шаром стала. И шаг
замедлил я устало, и осмотрелся в первый раз: колдуньи лик меня
потряс! Обветрен я, она все та же, как мне в отместку молода, и
не влечет уж, как тогда... "Ты шаг за шагом шел от жизни, --
она сказала в укоризне. -- Ты усмехнулся, был невежда, теперь
тебе -- одна надежда!.." Колдуньи облик дивно стих, в глазах ее
иные толки. И только лунные осколки сверкают серпиками в них...
Теперь, в исходе полнолунья, -- мне солоно. Молчит колдунья..."
-- Сережа, -- прошептала Вика.
-- Я здесь, Вика, -- отозвался я.
-- Я люблю твои волосы, -- заговорила она, близко
рассматривая меня. -- Я люблю твои карие глаза, я люблю твой
курносый нос и ямочки на щеках, когда ты смеешься, я люблю твое
тело. Я вся пропахла тобою, Сережа, Сереженька...
-- Как долго мы рисовали друг друга, -- прошептал я.
Сердцебиение времени истощало чувства. Мы оба устали, мой
обновленный взгляд скользнул по зеркалам трельяжа. Передышка...
И снова сердцебиение времени, и снова передышка, и теплота
успокоения...
Когда я поднялся к себе в квартиру и только успел
раздеться и зайти в свою комнату, как тут же раздался
телефонный звонок. Я быстро прошел в прихожую и поднял трубку.
-- Алло! -- сказал я.
-- Алло! -- ответили мне. По голосу, по-моему, это был
Корщиков.
-- Саша? -- спросил я, чтобы удостовериться в своем
предположении.
-- Да, Сережа, это я... -- подтвердил Корщиков.
-- Как там, во Дворце Здоровья? -- поинтересовался я.
-- Все хорошо, от Ани привет, -- сообщил Корщиков.
-- Спасибо, -- поблагодарил я. -- И ей тоже! Большой
привет!
-- Я передам, -- сказал Саша, но вдруг: -- Слушайте,
Сережа, я вам потом перезвоню, -- заволновавшись, быстро
заговорил он.
-- Когда, Саша?! -- крикнул я в трубку, потому что
какой-то невнятный шум, то ли шипение, будто вьюга, клочками
начал прорываться в трубке, и голос Корщикова тускнел -- не
разобрать, и пропал...
Я подождал пару минут у аппарата нового звонка, но и через
десять минут, когда я уже успел немного перекусить на кухне,
телефонного сигнала не последовало...
"Корщиков хотел предложить мне коврик! -- подумал я. -- Но
ему что-то помешало?.." Тогда я, разуверившись в продолжении
разговора, вернулся к себе в комнату, достал из укрытия
фотокопию Священной Книги Тота, поставил пишущую машинку на
стул возле дивана, удобно сел и продолжил печатать свой
"конспект-перевод", прислушиваясь к прихожей.