***
... Первая Тайна открывает нашему познающему началу
главную основу о происхождении Вселенной в результате
возникновения Космической Первопричины, которая обратилась к
выявлению и рассмотрению собственных атрибутов с целью
определения себя для себя, самосозерцания. Эта Божественная
первооснова зеркально отражается в своем Вселенном повиновении
атрибутов (самой себе), и она трансформировалась таким образом
в движение, которое люди воспринимают как Триединое Божество
Творящее. Эта Триединость определяется формой Абсолютной
троичности и выявляется в Тернере Подвижном, который основывает
следующий аспект - фундамент Триединства начальных, первых трех
Арканов.
R этой троичности человек может только лишь стремиться и
постоянно, неустанно приближаться, но не постичь таковую, как
она есть на самом деле.
Человек стремится к абстракции,к отвлеченности, путем
синтеза часностей выходит на обобщение идей, которые в
феноменальном мире в чистом виде замечены и выявлены быть не
могут.Это происходит сознательно и даже искусственно, то есть
происходит - целенаправленно - разрыв всех частных отношений
данного атрибута.Здесь и возникает огромный архив всех
возможных возможностей, потенциалов.Эта работа увлекает
человека до высшей потенциальности приближения к Божеству, к
объему Троичности, где в определенный момент и наступает
Вселенская грань Всеединства, после пересечения которой человек
уже не может, не в состоянии осознать сами построения Тернера,
потому что таковое уходит из его сознания,растворяется в нем.
Все верования планеты имеют в своей основе Божественный
Тернер. Запечатлен он всегда целостным по сути, но в атрибутах
своих. Эти атрибуты возможно уместить,отштриховать в следующих
трех системах:
1. Все возникает из вечности и возвращается обратно в
таковую. Дажесекунды наблюдаются на циферблате времени,но они
не отделимы от общего временного объема.
2.Отец, мать, сын... То есть Активное, Пассивное и
последствие реализации их взаимоотношения.
3.Дух, Разум и Сила.
Итак, Аркан Первый говорит о Едином, Тернере Божественном.
Он в очередной фундаментальной основе своей трактует о
Вселенском Волевом импульсе, самопотоке.Таким образом, он
возникает среди Первого и Третьего Аркана Священной Книги Тота.
О Мировом Активном Начале
Вселенская точка отсчета осознается человеком
первенствующей основой Активного Самоначала. Самостоятельность
от наружного и оригинальность, как любого отдельного атрибута,
так и основы - сути всякого формирования, и являет главный
аспект теории о Первичности вообще. Любое данное
возникновение,существование материи, по сути ее находится
прежде теории о материи вообще.
Возникновение и сам исход возникновения есть формы
материи; появляясь, атрибуты регулируют в материи данную им
частность, обособленность; эта частность, обособленность и
являет собой возникновение, перевоплощает наружу Активным
началом принадлежащей ей силы, в долю личной сути в
форме,которая ранее была лишь возможностью и стала реально
существолвать теперь.
Через стройную классификацию и четкую систему
взаимоотношений всех Божественных Атрибутов познается Мировое
Активное Начало.
Только отстранившись от непостижимого Целого,человек
переходит к познанию его Частных атрибутов.
Как только я поставил последнюю точку в третьем параграфе,
как в прихожей требовательно зазвонил телефон. Я метнулся к
аппарату.
-- Алло! -- послышалось в трубке.
-- Саша, вы? -- тут же я уточнил.
-- Да, да, это я!
-- Что там произошло?
-- А-а!.. Да это линия что-то закапризничала, а двушек у
меня больше не оказалось! -- объяснил Корщиков.
-- Ясно! -- сказал я. -- Вы о чем-то хотели со мной
поговорить?
-- Хотел, -- подтвердил Корщиков. -- Как бы нам
встретиться? -- поинтересовался он.
-- Ой, вы знаете, Саша, я в ближайшие две-три недели
основательно занят, -- на ходу соврал я. -- Если можно, то
лучше по телефону.
-- Жаль, -- печально протянул Корщиков.
Я нагло обманывал его, без чувства стеснения, а он, верно,
это ощущал как-то...
Разве я мог тогда предположить, что больше не буду
разговаривать с Корщиковым никогда...
Впрочем...
-- Я тут с одним товарищем изготавливаю коврики, своим,
так сказать, для энергетической балансировки тела, -- пояснил
Корщиков, а я уже понимал, куда он клонит. -- Коврик
специальный, массажный, -- говорил он.
-- А что он из себя представляет? -- спросил я, а сам
подумал: "Значит, Иван был прав!.."
-- Квадрат из мягкой резины, где-то 30 на 40 сантиметров:
с одной стороны его подклеен толстый поролон, а с другой --
густо (одна к одной) наклеены рядами обычные конторские кнопки.
-- Интересно, а как им пользоваться? -- продолжал
расспрашивать я, анализируя на ходу свои вопросы, их тон.
-- Два-три раза в день, от нескольких секунд до нескольких
минут; на нем желательно стоять босыми ногами. Это незаменимая
среда в комплексе энергетических занятий.
-- Послушайте, Саша, можно немного отвлечься и задать
вопрос иного плана?
-- Конечно, можно.
-- Вот в той книге, что я отпечатал, -- двадцать две
тайны, так сказать, теоретические, но там упоминается, что
существуют еще и пятьдесят шесть малых тайн, непосредственно
реализационных, минорных по отношению к двадцати двум мажорным,
это верно?
-- Да, это так... -- подтвердил Корщиков.
-- И можно рассчитывать, что их тоже удастся заполучить?
-- вкрадчиво поинтересовался я.
-- Будут и пятьдесят шесть, -- коротко сказал Корщиков.
-- А когда? -- настаивал я.
-- Будут, будут!
-- Интересно, -- сказал я, задумавшись.
-- Сережа, так вы коврик купите себе? -- спросил
ненавязчиво Корщиков.
-- А сколько он стоит?
-- Недорого: пять рублей!
-- Вы знаете, Саша, наверное куплю, но сейчас у меня
туговато с финансами. Вот разве что недельки через две-три...
-- Жаль... -- снова печально протянул Корщиков.
Я уже начал раздумывать. Я разрывался между установкой
Ивана и заманчивым обещанием Корщикова о пятидесяти шести
арканах, а следовательно, коврик лучше было бы купить. Но, все:
"Решайся или не решайся сразу!" -- вспомнил я, и победила
установка учителя.
-- Нет. Раньше точно не смогу!
-- Что же... -- сказал Корщиков. -- Если я не уеду за это
время...
-- А куда вы собираетесь ехать?..
-- Хочу поработать с телом, восстановиться где-нибудь в
хорошем лесном крае, годика за два...
-- Да, это здорово! -- наигранно позавидовал я.
-- В общем, Сережа, если надумаете купить, позвоните во
Дворец.
-- Хорошо, -- согласился я.
-- До свидания, -- сказал Корщиков.
-- Всего доброго, -- я медленно положил трубку на аппарат.
Наплыв
Чем-то не тем занимаюсь я! Не так живу, не так думаю! Все
хочу не так! Думаю остановить свои мысли. Отстраниться от мира,
очертить себя...
Хотя бы ненадолго это делать научиться! Хорошо ли врать?
Хорошо ли не врать? Как это все мне надоело! Все же
расслаблюсь, поплыву не сопротивляясь, но и не растворяясь...
Я отправился вместе с Викой и ее маленькой дочерью в гости
к моему давнишнему учителю по звездному искусству, Алексею
Алексеевичу Михееву. Михеев редко пребывал дома. В основном его
можно было застать в самодельной обсерватории, расположенной
возле огромного кладбища на краю города. Туда мы все и
направились. Некогда я сам строил телескопы: полировал зеркала,
конструировал окуляры, помогал Михееву ремонтировать его
обсерваторию: красил ее высокий железный корпус, крепил
множество болтиков, сверлил дыры. Господи, как же это все давно
было...
Михеев встретил меня с радостью. Разговорились. Он сетовал
на свои беды, рассказал историю с ворами-негодяями, что
искорежили дверь в обсерваторию, но не проникли внутрь, совсем
недавно...
Я внимательно слушал старого человека. Алексею Алексеевичу
это нравилось, и он думал, что Вика, -- моя жена, а я ничего не
объяснял ему...
Было холодно, но безветренно, когда мы поднялись в
помещение под куполом, открыли его, и открылось небо. Алексей
Алексеевич свое небо знал наизусть...
Власти города определили место для обсерватории у
кладбища, но Михеев был рад этому: "Здесь небо чище!" --
говорил он. Его не любили обладатели всех начальствующих
кабинетов, куда он приходил просить, требовать...
Один раз, когда очередная дверь за его спиной полностью не
захлопнулась, до него донеслись слова: "Когда же умрет этот
несносный любитель?!" И вскоре Михеев умер...
Я его так уважал...
Я любил убегать к живому Михееву из этого мира. Алексею
Алексеевичу так и не удалось вывесить звездный флаг над нашим
далеким городом, где давно забыли о небе, но любили рисовать
красные звезды, где царило бесцарствие. Но Михеев не огорчался,
на его двери в обсерватории значилась надпись: "БЕЗ ДУШИ НЕ
ВХОДИТЬ!" Правда, эта надпись изрядно обожжена спичками
любопытных, исцарапана прохожими...
Мне пришло письмо от Геннадия Филипповича Жирова, тоже
отпетый любитель, в котором написано о смерти Михеева...
Но сейчас Михеев был жив, и он суетился у своих
телескопов, налаживал их, корректировал оси, менял, будто
патроны, окуляры, заряжал их в металлические трубки...
Вике очень понравилась Луна: ее поверхность в прожилках
каналов, в чешуе кратеров, а свет у Луны -- дивный, точно свет
Вселенского холода и равнодушной печали. У меня таилось чувство
какого-то ожидания...
Я уже несколько раз занимался дыханием Астрала, я
заботился о разжигании всех цветов радуги...
И теперь я постоянно ощущал некоторое жжение на затылке и
теплые струи и волны в позвоночнике. Что-то должно неминуемо
очень скоро произойти...
Я торопил события, пребывал в желаниях...
Я видел, как уже горел бикфордов шнур моего терпения и
светлячок его огонька, жужжа, будто пчелка, приближался к
одинокому бруску динамита, на котором лежал мой букет чувств,
завернутый в мысли прежних устоев. Я ожидал взрыва. Оксанка,
замечательная девочка! Мне нравилось это маленькое существо в
спортивной шапочке и модной крохотной куртке, наверное потому,
что оно было частью Вики. Алексей Алексеевич человек
тяжеловесный, медлительный, умел долго думать, но основательно
работать. На вид крупнолицый, скуластый, краснощекий,
широкоплечий, высокий, но мягкий и слабохарактерный. Звезды,
еще до нашего прихода под купол, проявились на небе и теперь
мерно блистали. "А может, Михеева не стало потому, что я начал
уходить в другое? А может, потому, что я стал уходить в другое,
-- не стало Михеева?.." -- думал я.
Вот и семья
-- Наташа!.. Я не вижу тебя...
-- Я рядом, совсем близко, протяни руку...
-- Где?.. Где ты?.. -- я ласково ощупывал воздух, но
ничего не чувствовал и щурился.
-- Вот моя рука, Сережа...
И тут, в своих ладонях, я ощутил мягкую тяжесть
прозрачного пространства.
-- Господи!.. -- воскликнул я, -- это твоя рука, Наташа!..
Как я хочу тебя видеть, милая... Не ощущать, а видеть!.. Живую
и близкую...
-- Я тоже этого хочу, Сережа, -- и Наташа заплакала,
словно тайком, но всхлипы, теплые всхлипы выдавали ее.
-- Не плачь... Зачем же ты меня расстраиваешь... Не плачь,
-- умолял я и слышал все же всхлипы.
