- Точек расхождения больше. Назову главнейшие. Труп Оана - датчик
связи, но вряд ли единственный. Рамиры не могли не учитывать, что мы можем
уничтожить Оана, - скажем, сжечь его и вымести прах. Пока Оан был на
корабле, он, вероятно, насадил и иные подслушивающие, подсматривающие,
угадывающие устройства, - вряд ли мы найдем их все. Теперь второе.
Сомневаюсь, чтобы адмирал был единственным источником информации для
рамиров. Соображения те же - он может умереть, сойти с ума. Адмирал
считает, что продублировал собою Оана. Но кто даст гарантию, что любой из
нас не дублирует адмирала? Он, конечно, самый ценный поставщик информации,
но много на себя берет, воображая, что единственный.
- Вы еще мрачнее смотрите на положение вещей, чем научный
руководитель, - заметил Олег.
- Вы скоро увидите, что это не так. Адмирал никакой не шпион! Хотя бы
уже потому, что стал им не добровольно, а шпион, замечу вам, - профессия,
а не несчастная случайность. Любой из нас, возможно, такой же шпион, как
Эли. Всех казнить? Таким образом, преступление не доказано, и кара, за
которую мы проголосовали, бессмысленна. Не за что наказывать нашего друга
Эли! Не могу не сказать и того, что кроме нелепости наказания есть и еще
важнейшая причина, почему мы должны с негодованием отвести предложение
адмирала. Могу я остановиться на этом?
- Конечно, Ромеро!
Зал молчал, когда говорил я, зашумел, когда Ромеро излагал свои
контраргументы, и снова погрузился в молчание, чуть Ромеро заговорил о
"важнейшей причине". Я хочу сделать пояснение. До сих пор я диктовал,
сейчас даю запись. Я мог бы и не приводить похвалы в свой адрес, но делаю
это потому, что из речи Ромеро последовали важные практические выводы.
Ромеро говорил, обращаясь ко мне:
- Адмирал, я знаю вас с детства - и не перестаю удивляться вам. Вы
обычны и необычайны одновременно. Тайна ваша в том, что всегда вы
соответствуете обстоятельствам. В средней обстановке вы среднейший из
средних, не то чтобы приятель, даже проницательнейшая из академических
машин не выделит вас из массы подобных вам. Разве не произошло именно это,
когда набирали экспедицию на Ору? Но стоит запахнуть грозой, как вы
меняетесь. Вы как бы пробуждаетесь от ординарности, выпрыгиваете из
обычности. Вы, мне иногда кажется, просто рождены для великих потрясений.
Мы порой теряемся в трудных обстоятельствах, чаще энергично боремся с
ними, мужественно преодолеваем, мы все в себе напрягаем, чтобы встать
вровень с ними, а вы им свой, вы всегда на уровне высочайших
необычайностей, вы как бы созданы для них, а они для вас. В бурях вы -
буря. Среди неожиданностей - неожиданность. В мире загадок -
проницательнейший разведчик. Чем грозней противник, тем грозней и вы, вы
всегда соответствуете своему противнику. Друзья мои, друзья, вспомните,
как недавно, истерзанные разрывом связи времен, мы постепенно впадали в
безумие, теряли волю к сопротивлению. И единственный, кто не поддался
губительному раку времени, кто яростно восстал против ослабления, был он,
наш научный руководитель, наш адмирал, наш друг Эли. Как же вы посмели
потребовать, адмирал, чтобы мы сами, собственным решением, собственными
руками погасили ваш мозг - величайшее из наших богатств, оборвали вашу
волю - надежнейшую из гарантий нашего вызволения из беды? Эли, друг мой,
как могла явиться в вашу светлую голову такая кощунственная мысль?
Он, конечно, был оратором в старинном стиле - из тех, что витийствуют
под аплодисменты и восторженные выкрики. Он добился своего - ему
аплодировали и кричали. На меня уже никто не обращал внимания, все лица
были обращены к Ромеро. Он стоял, опираясь одной рукой на трость, другой
жестикулировал. Я, вероятно, и сам был бы покорен и красочной позой, и
горячей речью, если бы дело шло не обо мне. Я постарался низвести Ромеро с
горных высот психологии на унылую равнину практических забот:
- Не знаю, Павел, отдаете ли вы себе отчет, что, отказываясь от
борьбы с невольными агентами врага, вы предаете нас всех в их
могущественные и безжалостные руки?
- Нет, адмирал! Тысячу раз - нет!
- Вы отрицаете, что рамиры - могущественны и безжалостны?
- Что могущественные, соглашаюсь. Нелепо отрицать очевидность. Но что
безжалостные - отрицаю!
Я с негодованием воскликнул:
- И вы говорите все это после того, как мы видели, как они издеваются
над аранами? Разве не звучит в ваших ушах надрывный вопль: "Жестокие
боги!" И разве трупы Лусина и Труба, уничтоженный "Телец", разгромленная
эскадра не свидетельствуют, что они жестокие и что они нам враги?
- Нет, нимало не свидетельствуют!
- Кто-то из нас двоих и вправду сошел с ума! И надеюсь, что это не я.
Кто же они такие, если не жестокие и не враги?
- Адмирал! Они равнодушны к нам.
9
Я бы погрешил против истины, если бы не признался, что был потрясен.
Есть слова радостные и неприятные, пустые и малозначащие, легковесные и
такие, что тяжесть их ощущаешь как гирю. Большинство наших слов -
информирующие. А есть слова-озаренья, слова-молнии, пронзительно
высветляющие тьму, слова-ключи, размыкающие тайные двери к захороненной
истине. Таким озаряющим, таким ключевым и прозвучало мне словечко
"равнодушны". Для меня Ромеро мог дальше и не говорить. Я уверовал сразу и
окончательно.
А Ромеро все говорил, распаляясь от собственного красноречия. Все
переворачивалось, все становилось с головы на ноги: в грозный мир,
окружавший нас, в нелепый и дикий мир возвращалась естественность.
Гибель "Змееносца" навела и Ромеро на мысль, что у рамиров и после
смерти Оана имеется свой информатор на "Козероге". Но потом он усомнился,
нужны ли им агенты среди нас. Враги ли они? И он вспомнил предания
разрушителей и галактов, что могущественные рамиры переселились в центр
Галактики, чтобы перестраивать ядро. Вот оно, это ужасное ядро, за стенами
корабля! Невообразимый хаос, непрерывно длящийся вечный взрыв - такова
грозная картина ядра. Что здесь перестраивать? Здесь может быть лишь одна
надежда - не допустить до всеобщего столкновения звезд, до вселенского
коллапса, грозящего гибелью всей Галактике. Всемирное тяготение, такое
чудесное свойство материи в местах, где ее мало, становится проклятием,
когда материя сгущена, как в ядре. Самые надежные лекарства превращаются в
яды, если их брать в больших количествах.
- Я вообразил себе, что мы на много порядков могущественней, чем
сейчас. И пришел к выводу, что поставил бы себе тогда задачу - подальше
убирать от ядра все, что возможно вынести на периферию Галактики, создать
дисгармонию, направленную как-то против процессов, ведущих к взрыву. Не о
том ли сигнализирует выброс из ядра шарового скопления с миллионами звезд?
Не имеет ли к тому же отношения и распыление светил в Гибнущих мирах, а
возможно, еще в тысячах скоплений, которые остались нам неизвестны? И если
при этом гибнут какие-то формы жизни - не останутся ли к этому равнодушны
могущественные чистильщики? Вас это возмущает? Но вообразите такую
ситуацию. Заражен гниением большой участок леса, болезнь распространяется
на весь лес. Мы вышли бороться с гнилью, валим деревья. Станем ли мы
считаться с тем, что попутно уничтожим и какую-то часть лесных муравьев?
Мы равнодушны к ним, мы не желаем их гибели. Пусть они бегут, лишь бы не
мешали. Но если, разъяренные, что их жилища разворочены, они кинутся на
нас, не передавим ли мы их? Нет ли здесь аналогии с тем, что мы наблюдали
в Гибнущих мирах?
- Мы, очевидно, тоже относимся к галактическим муравьям? - спокойно
поинтересовался Олег.
- В какой-то степени - да. Рамиры могли бы давно уничтожить и нас, и
аранов, если бы мы были их реальными врагами. Мы значим для рамиров
столько же, сколько муравьи для человека. А что они стараются заранее
знать о наших намерениях, то ведь и мы постарались бы иметь информацию о
движении муравьев в расчищаемом лесу - ну хотя бы для того, чтобы не
губить их понапрасну. Говорю вам: рамирам плевать на нас! И лишь когда мы
как-то - разрывом ли пространства, нарушением ли гравитационного
равновесия - затрудняем их деятельность, они щелчком сердито отбрасывают
нас, а нам представляется, будто вспыхнула война и на нас движутся армии
безжалостных врагов! - Ромеро, говоривший до этого в зал, повернулся ко
мне: - Убедил ли я вас, друг мой?
- На три четверти, Павел.
- А почему не полностью?
- Очень уж неприглядную роль отводите нам. Галактические муравьи!
Если это и правда, то горькая.
- Когда-то люди сочли очень горькой и ту правду, что Земля вращается
вокруг Солнца, а не Солнце вокруг Земли. И многие восприняли как
оскорбление, что существуют и другие разумные цивилизации, кроме
человечества. Величайшей ошибкой было считать себя всех превосходящими.
Вспомните, Эли: по мере того как росли могущество и разум человечества,
все больше рассеивалось ощущение исключительности человека во Вселенной.
Будем и дальше продолжать этот процесс самопознания!
- Почему вы обращаетесь ко мне? Говорите для всего экипажа!
- Спор идет о том, какую роль для рамиров играете именно вы, а не
другие. А я в самой постановке вопроса вижу все то же ваше высокомерие. Не
нужно новой трагедии ошибок. Мы вообразили себе рамиров слишком
человекоподобными, верней - существоподобными. А это не доказано, друзья
мои!
Ромеро дальше сказал, что еще в двадцатом веке старой эры один физик
разделил все живые существа на три класса: цивилизации первого порядка,
которые приспосабливаются к обстановке; цивилизации второго порядка,
которые приспосабливают обстановку к себе; и цивилизации третьего порядка,
меняющие самих себя, если не могут или не хотят изменить внешней
обстановки. Все животные - первого порядка, это существа примитивные. Люди
и их звездные друзья - на класс выше: им под силу делать свое окружение
удобным для себя. Но люди не становятся жароупорными, чтобы спуститься в
жерло вулкана, хладоустойчивыми, чтобы нагишом прогуляться в космосе.
Рамиры, возможно, еще на класс выше. У них нет постоянного облика, они
могут создавать себе любой. Аран был не маской рамиров среди аранов, а
обыкновенным рамиром, напялившим араноподобие. Сверхъестественного здесь
нет, только высокое развитие цивилизации.
- Когда-нибудь и наши потомки, друзья, будут свободно менять свой
облик. И телесное несходство демиурга и человека, ангела и невидимки,
галакта и арана не будет непреодолимым препятствием даже для их взаимной
любви. Я верю в это!
- Вот мы и завершили обсуждение, - сказал Олег. - Самообвинения
научного руководителя опровергнуты. Но удовлетворения у меня нет.
Важнейшие практические вопросы темны. И самый первостепенный - как вывести
последний корабль из ядра?
И Олег напомнил, что до сих пор мы искали прямых путей выхода, путей,
эффективных самих по себе. Само по себе здесь ничто не эффективно. Здесь
годится лишь то, что не противодействует рамирам. А что им не
противодействует? Какое наше действие не вызовет очередного "щелчка по
носу"?
- Наш плен, между прочим, противоречит вашей теории о равнодушии к
нам рамиров, - заметил Олег Павлу. - Она не объясняет насильственную
задержку звездолета. А без объяснения этого вырваться на волю
затруднительно. Все мы будем думать об этом, а тебя, Эли, попрошу особо. -
Он с грустной насмешкой улыбнулся. - Если ты их связной, то они могли бы и
