Мне нестерпимо захотелось ударить его. В безумие он еще не впал, но
истерика начиналась. Он схватился руками за голову; сдавалось, вот-вот он
будет рвать на себе волосы, вопить, остервенело вращать глазами. Я подошел
к нему, сжав кулаки. Он медленно снял руки с головы.
- Вы хотите бить меня, адмирал? Бейте, я не буду защищаться. Раньше
людей били. Иногда это помогало.
Только эти слова, сопровождаемые слабой улыбкой, и спасли его от
затрещины. Я снова уселся и положил руки на колени, чтобы унять их злую
дрожь. Я теперь понимал, что испытывали капитаны на кораблях, где команда
выказывала непослушание. Истерика в обстановке повторяющихся катастроф
вряд ли лучше бунта на паруснике.
- Павел, взываю к вашему разуму, к вашему светлому разуму, Павел! Вы
обиделись, что я назвал трагедию интереснейшим приключением? Но разве
сегодня вы - в некотором роде, только в некотором роде, - не счастливейшие
из людей?
- Счастливейшие из людей? Эли, я уже говорил вам - устал я от ваших
парадоксов...
Но я напомнил, что Олег с детства мечтал о путешествиях в ядро
Галактики, самое таинственное и недоступное место Вселенной, и что он
первый из галактических капитанов привел сюда звездолеты, и что он войдет
в мировую историю как первооткрыватель ядра, - может ли он быть
несчастным, даже если закончит свой век на десяток лет раньше? И что
Ромеро, знаток древностей, специалист по сравнительной истории обществ,
получил возможность узнать такие формы жизни, такие разумные цивилизации,
о каких до него и не подозревали, - что же, и эти открытия зачислить в
разряд несчастий? И что Ольга, Осима и Камагин всегда видели главный смысл
своей жизни в том, чтобы вести могущественные корабли по неизведанным
звездным трассам, - так разве не добились они цели жизни, даже если
придется расстаться с самой жизнью? И Голос, наш Главный Мозг, наш бывший
Бродяга, он, что ли, несчастлив, он, изведавший все, чего мог пожелать: и
могущество мысли, и отраду буйного тела, и власть над просторами
Вселенной? А галакт и демиурги? Разве каждый не осуществляет лучшее в
себе, не претворяет в дело все, на что способен в мечте своей, в желании
своем, в воле своей? Нет, подыщите другие определения! Несчастье,
унылость, отчаяние, раскаяние, разочарование - не подходят! Даже если и
выпадет нам трагический конец, доля наша завидна!
Он приподнялся, оперся на трость.
- Мой старый друг Эли! Я не хочу с вами спорить. Я не могу с вами
спорить. Адмирал, я пойду выполнять ваше приказание о возврате МУМ из
прошлого в настоящее.
Я прикрыл дверь, чтобы даже Мэри не могла в эту минуту войти: ей тоже
нельзя было видеть, что происходит со мной. А когда стук трости Ромеро
перестал быть слышен в коридоре, я опустился на диван и схватил себя за
голову, как только что Ромеро, и застонал от отчаяния, от безысходности,
от ужаса того конца, который предвидел. Истерика, предотвращенная у
Ромеро, била и била меня самого, ибо у меня имелось куда больше причин
впадать в нее. И я не мог просить ничьей помощи - еще не пришло время
раскрывать тайну, надо было раньше подготовить спасение корабля.
3
Я попросил Эллона пристроить к трансформатору времени еще и
стабилизатор, наподобие того, что создан природой в наших телах: я так
уверовал в эту гипотезу Ромеро, что оперировал ею как фактом. Эллон зло
сверкнул глазами.
- Адмирал, не лезь в дела, которых не понимаешь! Трансформатор,
стабилизатор! А что мы делаем, по-твоему? Я создаю универсальную машину
времени, заруби это себе на носу, адмирал!
При этом он возбужденно прыгал передо мной и яростно размахивал
руками. Я знал, что Эллон плохо воспитан, если оценивать воспитание
человеческими мерками, и что он, изучая человеческий язык, с особой охотой
запоминал ругательные словечки. Но он толковал их слишком буквально, он
так свирепо поглядел на мой нос, что у меня возникло опасение, не хочет ли
он и вправду рубануть по нему. Я отнес его возбуждение к тому, что даже не
знающие отдыха демиурги переутомились: сомневаюсь, чтобы после катастрофы
со "Змееносцем" Эллон отдыхал хотя бы час. Что начинается предсказанное
Ромеро безумие - мне и в голову прийти не могло.
Впервые я ощутил неладное, когда Мизара подвели к трансформатору
времени. Это был огромный прозрачный шар на постаменте. Вокруг
громоздились излучатели и отражатели, шар соединялся полой трубой с
коллапсаном, были еще сооружения и механизмы рядом, но их назначение мне
осталось непонятным, и описывать их не буду.
Укажу лишь, что до эксперимента с Мизаром Эллон испытал несколько
предметов, попеременно отправляя их в прошлое и будущее. Из прошлого и
будущего вещи возвращались целехоньки. Если бы и опыт с Мизаром удался,
это означало бы, что найден реальный путь бегства из ядра, так как при
встречах со светилами мы двигались бы не в их, а в своем времени и
физическое столкновение исключалось. Разумеется, наши планы предполагали
рискованное допущение, что рамиры не воспротивятся бегству. Но на что нам
оставалось еще рассчитывать?
На испытание пришли Олег и Ромеро, Граций и Орлан, Мэри и Ольга.
Эллон сам открыл входное отверстие в трансформаторе времени. Ирина привела
Мизара. Пес глухо повизгивал, беспокойно поворачивался, ткнулся носом в
мои колени, лизнул руки Мэри, вдруг вскинул лапы на плечи Ромеро - тот от
неожиданности уронил трость. Ирина гладила Мизара, что-то ласково шептала
ему. Мне не понравилось выражение лица Ирины. Я подошел ближе.
- Милый, милый! - говорила Ирина псу. - В прошлое, в далекое прошлое!
И мы побежали бы по лесу! И я бы лаяла, как ты!
- В лес! В лес! - возбужденно рычал пес и нервно лизал руки Ирине. -
Мы будем лаять вместе! Мы будем вместе охотиться!
Шепот Ирины слышал я один, но ответы пса дешифратор доносил до всех.
Все почему-то решили, что Ирина обманными ласковыми словечками
подготавливает Мизара к опасному путешествию в прошлое. Но я хорошо знал,
что пес у Лусина сдал человеческую историю на собачью пятерку - по шкале
для псов с высоким интеллектом - и в иллюзиях не нуждался. Мы так и
уславливались с Ириной: подготовка Мизара будет в объяснении важности его
роли, а не в прельщении радостями путешествия в прошлое.
- Ирина! - сказал я тихо. - Ирина, обернись!
Она медленно поднялась с колен. У нее были странные глаза.
- Адмирал, вы позволите мне уйти с Мизаром? Я люблю его.
Я сжал ее руку так сильно, что она охнула. Боль она еще способна была
чувствовать.
- Ирина, ты не любишь Мизара! Ты любишь Эллона, Ирина.
Она с таким напряжением вслушивалась, что несколько мгновений стояла
с раскрытым ртом. Никогда прежде она не разрешила бы себе такой глупой
мины: Ирина была из женщин, которые прихорашиваются, даже когда берутся за
грязную физическую работу.
- Эллона? - переспросила она нежным протяжным голоском. - Как я могу
любить Эллона, если вы запретили? Я так послушна, адмирал, я так послушна!
- Глупости! Ты своенравна, а не послушна! А сейчас ты нездорова. Тебе
невесть что вообразилось. Иди отдыхать, Ирина.
- Вы думаете, я не люблю Мизара? - спросила она с сомнением.
- Ты его любишь, конечно. Я его тоже люблю, и мама твоя, и Мэри...
Этого недостаточно для совместного путешествия в прошлое.
- Я недостаточно люблю тебя, Мизар, - сказала она покорно. - Мне
вообразилось, будто я тебя больше всех люблю. Я такая послушная, Мизар! -
Она вдруг с тоской заломила руки. - Ах, адмирал, разрешите мне кого-нибудь
полюбить!
Я подозвал Ольгу. С ней подошли Олег и Мэри. У Ирины изменилось лицо,
когда она увидела Олега. Она простонала, отстраняясь руками:
- Не ты, не ты! Ты променял меня на экспедицию, где погибнешь.
- Ирина, приди в себя! - сказал он, очень бледный. - Вспомни наш
разговор на базе! Ты ведь сама попросилась в экспедицию. Мы вместе на
корабле, Ирина! Ты не осталась в Персее.
Она заплакала, спрятав лицо на груди матери.
- Ольга, отведи ее к себе, - попросил я. - И не отходи от нее. У нее
тяжелейшее расстройство.
Пока мы шептались около Мизара, Эллон ждал у открытого люка. Но когда
Ольга, обняв дочь, стала уводить ее, Эллон раздраженно крикнул:
- Люди, не хватит ли шушукаться? Трансформатор времени перегревается
на холостом ходу! Кто поведет Мизара?
- Я поведу Мизара, - ответил я, и, как Ирина, опустился рядом с ним
на колени и ласково провел рукой по густой шерсти. - Мизар, друг мой. Дело
не в том, чтобы побегать и полаять в лесу. Предстоит неслыханный
эксперимент, и если он удастся, мы все спасены. Готов ли ты помочь нашему
спасению?
- Веди меня, Эли, - мужественно прорычал он и лизнул мне руку.
Я подвел его к люку. Эллон хотел грубо схватить пса за загривок и
швырнуть в отверстие, но я не дал. Мизар грустно посмотрел на нас,
пролаял: "Прощайте!" - и сам прыгнул в лаз. Эллон захлопнул люк и отошел к
коллапсану. Трансформатор времени заработал.
И вскоре мы увидели, как пес исчезает. Он пропадал так же, как
пропадал Оан, когда пытался бежать. Мизар становился из тела силуэтом. В
трансформаторе было жарко, пес высунул язык, уставился на нас нестерпимо
блестящими глазами. И когда тело стало бледнеть, еще сопротивлялись уходу
глаза и язык. Настала минута, когда тела уже не было, а глаза сверкали и
язык мотался, самостоятельно живя. А потом и глаза потускнели, а язык еще
двигался - один бледнеющий, пропадающий, живой и в самый последний момент
исчезновения язык! Прозрачный трансформатор времени опустел.
- Мизар в будущем! - воскликнул Эллон, отходя от коллапсана. - В
самом близком будущем, в какой-то тысяче лет по вашему счету. Пусть он там
потушится в жару расплавленного времени! - Эллон захохотал: я содрогнулся
от жестокости смеха.
- Сколько он пробудет в будущем, Эллон?
- Всего лишь час, адмирал, всего лишь час! А потом я выключу
коллапсан, и твой пес вывалится в наше время.
Было очень неприятно глядеть на ликование демиурга. Даже радость
экспериментатора, совершившего важное открытие, не должна была гасить
тревоги за бедного пса. И еще меня покоробило, что Эллон остался
безучастным к болезни Ирины. Олег ушел. Меня взял под руку Ромеро:
- Не хотите ли посмотреть, как идет возвращение в сознание МУМ
"Козерога?"
Разлаженная машина стояла в дальнем от трансформатора времени углу. Я
спросил, что машина думает о путешествии во времени. МУМ пропела все тем
же мелодичным голосом:
Это было давно. Я не помню, когда это было.
Пронеслись, как виденья, и канули в вечность года.
Утомленное сердце о прошлом давно позабыло,
Это было давно. Я не помню, когда это было.
Может быть - никогда!
- Ответ не осмысленный, но и не совсем бессмысленный, - заметил я. -
И стихи несколько лучше той чуши, которую она несла.
- Стихи, между прочим, называются "Памяти Шопена". Не знаю, известен
ли он вам, Эли. А что машина вспомнила о памяти, может означать только то,
что к ней возвращается сознание. Важнейшее свойство сознания - память! Ах,
великолепный Эли, великолепный Эли, знаете ли вы, какая у памяти власть
над мыслящим разумом? Память - единственная гарантия бессмертия,
катализатор, превращающий любой миг в вечность, консервирующий трепетное
мгновение навсегда неизбывным и нетленным!
Выспренности Ромеро не занимать, но так он еще не разговаривал.
- Что за ода воспоминанию, Павел!
- Сегодня ночью ко мне пришла ваша сестра, Эли. Не делайте испуганных
