сохранял влияние в руководстве государственным кораблем. Он был уверен,
что Ланнон Хиканус прекрасно сознает источник советов и пророчеств Танит.
Тем не менее Ланнон регулярно навещал пророчицу в ее гроте возле
молчаливого зеленого бассейна Астарты.
Завтра утром посещение Ланноном пророчицы станет официальным началом
праздника Плодородия Земли. Именно поэтому Хай пригласил Танит к себе. Он
должен подготовить ее ответы на вопросы царя. Хай достаточно точно знал,
какими будут эти вопросы, потому что его информаторы входили в ближайшее
окружение царя. И опять-таки Хай догадывался, что Ланнон сознательно дает
возможность сообщить ему эти вопросы, так чтобы они вовремя дошли до Хая и
пророчица получила возможность дать правильный ответ.
Мысли о Ланноне всегда вызывали у Хая печаль. Два года Хай был лишен
радости видеть улыбку Ланнона, ощущать его рукопожатие, и за это время
острота потери не сгладилась, а ощущалась еще сильнее. Он часами ждал,
чтобы мельком увидеть старого друга, приставал к другим, требуя рассказать
мельчайшие подробности придворных празднеств, на которые сам не был
приглашен. В каждую годовщину рождения царя, а также в годовщину его
восшествия на престол Хай сочинял сонет и отправлял его с красивым
подарком во дворец. Подарок принимали, но сонет оставался непрочитанным,
насколько он знал.
Хай прервал печальные мысли и посмотрел на свою возлюбленную. Дети
окружили ее, молчаливые, большеглазые, внимательные. Четырехлетний
Ганнибал, названный в честь своего знаменитого предка, забрался на колени
к Танит и сосал палец, глядя ей в лицо.
Серьезная маска слегка соскользнула с лица Танит, с детьми она сама
стала похожа на ребенка, выражение ее оживилось, голос стал возбужденным.
Такой она еще больше нравилась Хаю, и он почувствовал, что сердце у него
разбухает в груди. Сколько еще ему ждать? И чего ждать? Потребовались годы
тщательно спланированных действий, чтобы завоевать ее доверенность. А
сколько же потребуется, чтобы завоевать сердце? А тогда на что он может
надеяться? Ведь она посвящена богине и не может принадлежать смертному
мужчине.
Танит кончила рассказ, и дети с криками требовали еще, одолевая ее
просьбами, мольбами и подкупающими поцелуями, но Хай изобразил гнев и
начал ругать их, а они смеялись и хлопали в ладоши. Он позвал нянек, они
пришли, и среди них высокая молчаливая женщина, в присутствии которой Хай
всегда ощущал тревогу, когда она смотрела на него своими непостижимыми
яростными глазами.
Он сказал ей: "Селена, тьма приближается, скажи Тимону, чтобы он
проводил тебя с фонарем до ворот дворца". - Она склонила голову, принимая
приказ, но не проявляя благодарности.
Когда дети ушли, Хай, Танит и Айна, престарелая жрица, компаньонка
Танит, поужинали. Хай избрал Айну по двум причинам. Она почти ничего не
видела и была совершенно глухой. Хай проверил это, делая непристойные
жесты на расстоянии двадцати шагов от нее. Айна никак на это не
прореагировала; точно так же она себя вела, когда он подкрался к ней сзади
и выкрикнул грубое слово. Она была именно такой компаньонкой, которая
требовалась.
Они ели при низко горящих фитилях ламп, еду подавала старуха рабыня,
и когда они закончили, Хай провел Танит по внутренней лестнице на крышу, и
они сели у парапета на тростниковые циновки и кожаные подушки. С озера дул
прохладный ночной ветер, ярко горели желтые звезды. Хай взял лютню и стал
наигрывать негромкий мотив, к которому приучил Танит: при этом мотиве она
впадала в гипнотический транс. Прежде чем прозвучали последние ноты, Танит
начала дышать медленно и ровно, тело ее застыло в неподвижности, глаза
потемнели и перестали видеть.
Все время повторяя мотив, Хай начал говорить. Говорил он монотонно и
негромко, а Танит неподвижно сидела в звездном свете и слушала внутренним
слухом.
В первый день 106 праздника Плодородия Земли Ланнон Хиканус, сорок
седьмой Великий Лев Опета, во главе процессии отправился в храм Астарты,
чтобы получить пророчество.
Он прошел через вход в храм Баала, где священные башни указывают на
солнце, охраняемое вырезанными из камня птицами солнца, и где молча
ожидало население города. Подойдя к ущелью в красной скале, которое ведет
к священному гроту, он отстегнул свой меч и протянул его маленькому
бушмену, щит и шлем передал оруженосцам и, простоволосый и невооруженный,
прошел через ущелье в храм к пророчице.
За каменным троном пророчицы находился тайный вход в архивы города,
расположенные в скале, а за архивами, охраняемые массивными каменными
дверьми и проклятием богов, сокровищница и усыпальница царей.
Ланнон остановился у бассейна, и к нему приблизились жрицы и
сопроводили к самому краю бассейна. Тут они помогли ему снять доспехи и
одежду.
Он стоял, высокий и обнаженный, золотоволосый и прекрасно сложенный,
у начала лестницы, ведущей в зеленые воды. Тело у него мускулистое, как у
тренированного спортсмена, особенно мощные мыщцы на плечах и шее - признак
человека, много работающего с мечом. Живот и бока, однако, стройные, и
мышцы под кожей едва заметны. Полоска красно-золотых волос спускается от
пупа по плоскому животу и расцветает солнечно-огненными завитками там, где
расходятся ноги. Ноги длинные и прекрасной формы, они легко несут его
мощное тело.
Верховная жрица благословила его и призвала на него благословение
богини. Затем Ланнон спустился по лестнице и погрузился в священные,
дарящие жизнь воды.
Пока две молодых послушницы вытирали его тело и одевали царя в свежие
одежды, Хай Бен-Амон спел хвалебную песнь богине, а когда он кончил, все
взгляды устремились к отверстию в крыше пещеры высоко над поверхностью
зеленой воды.
Ланнон громко воскликнул: "Астарта, мать луны и земли, прими
вестника, которого мы посылаем тебе, и благосклонно откликнись на наши
просьбы".
Все стоявшие вокруг бассейна высоко подняли руки в жесте солнца, и
жертву по сигналу столкнули с каменной плиты в отверстие. Прозвучал
короткий вопль обреченной души, но тут же человек ударился о воду и сразу
ушел в зеленые глубины под тяжестью надетых на него цепей.
Ланнон отвернулся от бассейна и между рядами жриц прошел в склеп.
Помещение пророчицы были лишь немногим больше гостиной в доме богатого
человека. Ровным светом горели лампы. Пламени был придан неестественный
зеленоватый оттенок, стоял тяжелый подавляющий запах горящих трав. За
троном пророчицы занавеси падали до полу, скрывая то, что находится сзади.
Пророчица сидела на троне, маленькая фигурка, закутанная в белые
одежды, лицо скрыто в тени капюшона.
Ланнон остановился в центре помещения и, прежде чем заговорить, еще
раз восхитился тому, как все здесь продумано и ставит просителя в
невыгодное положение. Босой, еще мокрый, лишенный оружия и украшений,
одетый в непривычные одежды и вынужденный смотреть на сидящего на троне
снизу вверх, вдыхая слегка наркотический воздух, - все это должно выбить
из равновесия. Ланнон почувствовал, как в нем начинает шевелиться гнев, и
голос его звучал резко, когда он произнес формальное приветствие и задал
первый вопрос.
Хай следил из своего укрытия за троном. Он получал удовольствие от
физической близости друга, вспоминал его манеры и голос, видел знакомое и
любимое лицо, улыбнулся, увидев ту смену выражения, какую и ожидал:
быстрый приступ гнева в бледно-голубых глазах, затем интерес, проблеск
улыбки, когда следовал хороший совет.
Танит говорила тем же монотонным голосом, какой использовал Хай,
подбирая ответ из вариантов, которыми вооружил ее Хай.
Когда Ланнон кончил и собирался покинуть комнату, Танит сказала:
- Еще одно.
Ланнон удивленно повернулся: он не привык к предоставляемым без
просьбы и неоплачиваемым советам от пророчицы. Танит заговорила:
- У льва был верный шакал, который предупреждал его о приближении
охотника, но лев прогнал его прочь.
- У солнца была птица, на крыльях которой прилетали к нему
жертвоприношения, но солнце отвернуло от нее свой лик.
- У руки был топор, который защищал ее, но рука отбросила его прочь.
- О гордый лев! О неверное солнце! О беззаботная рука!
Хай за занавесом затаил дыхание. Когда он сочинял это, звучало очень
умно, но теперь, произнесенное в этой каменной комнате, шокировало даже
его.
Бледные глаза Ланнона застыли, когда он задумался над этой загадкой,
но она оказалась нетрудной, глаза Ланнона прояснились, гневно блеснули,
кровь прилила к лицу и шее.
- Будь ты проклята, ведьма! - закричал он. - Еще и от тебя я должен
это слышать? Проклятый жрец преследует меня на каждом шагу. Не могу пройти
по улицам своего города, чтобы не услышать, как толпа распевает его
пустяковые песенки. Не могу пообедать в собственной столовой, чтобы гости
не повторяли его пустые слова. Не могу сражаться, не могу выпить чашу
вина, не могу бросить кость, чтобы его тень не стояла за моим плечом. -
Ланнон тяжело дышал от гнева. Он прошагал по комнате и потряс кулаком
перед лицом испуганной пророчицы. - Даже мои собственные дети, они им
околдованы.
За занавесом дух Хая взлетел, как на крыльях: говорил не враг.
- Он ходит с напыщенным видом и распоряжается на улицах моего города,
его имя звучит по всем царствам.
Гнев Ланнона превратился в праведное негодование.
- Его приветствуют, когда он проходит, я сам это слышал, и, клянусь
великим Баалом, его приветствуют громче, чем собственного царя.
Ланнон отвернулся от трона, не способный справиться с возбуждением.
Он взглянул на занавес, и Хаю на мгновение показалось, что Ланнон
заглядывает ему в душу. Хай затаил дыхание и отшатнулся, но Ланнон заходил
по комнате и снова подошел к пророчице.
- И все это он делает, заметь себе, без моего расположения. Он должен
был бы быть изгнанником... - Он замолчал и снова начал расхаживать: голос
его изменился, стал не таким острым, и он еле слышно сказал: - Как мне не
хватает этого ужасного маленького человека.
Хай на мгновение даже усомнился, правильно ли он расслышал, но тут же
Ланнон взревел:
- Но он бросил мне вызов. Он отнял у меня то, что принадлежало мне, и
я не могу простить этого!
Он повернулся и вылетел из склепа. Оруженосцы и начальник охоты
заметили выражение его лица и предупредили тех, мимо кого пронесся
разгневанный царь, возвращаясь во дворец.
В последний день праздника Ланнон Хиканус молился в храме великого
Баала, один в священной роще среди башен и каменных птиц солнца. Потом он
вышел, чтобы получить возобновленные клятвы верности от своих подданных.
Были представлены все девять аристократических семейств, а также жреческие
ордена, главы гильдий ремесленников и могущественные торговые синдикаты
царств. Они должны произнести клятвы верности трону и принести дары
Великому Льву.
Хай Бен-Амон на церемонии отстутствовал. Произносил клятву от имени
жрецов и предлагал дары Бакмор. Ланнон негромко спросил у молодого
жреца-воина, когда тот склонился перед ним:
- Где святой отец Бен-Амон?
- Мой господин, я говорю от его имени и от имени всех жрецов Баала, -
Бакмор уклонился от ответа, как и научил его Хай, и Ланнон в присутствии
всех аристократов не мог дальше продолжать разговор.
Этой церемонией кончался праздник, и Опет предался оргии пьянства,
веселья и распущенности. Ланнон со своими приближенными пировал во дворце,
а простолюдины запрудили узкие улицы с песнями и танцами. Среди них
сновало множество торговцев вином, но при свете дня обычаи и законы еще
