уменьшились, резь исчезла. Но голова болела по-прежнему.
- Благодарю тебя, я не голоден. Это жара виновата.
- Ты должен поесть, хоть немного, - она улыбнулась. - По крайней мере
после отдыха ты стал более вежливым. Ты говоришь "Благодарю тебя" вместо
"Веди себя тихо и не путайся под ногами".
- У тебя магнитофон в голове. Ты записываешь каждое слово, а потом
используешь его против мужчины, - он коснулся ее руки. - Прости меня.
- Прости меня, - повторила она. - Мне нравится, как ты извиняешься,
мой капитан. Ты делаешь это, как и все остальное, очень по-мужски. В тебе
все мужское, а некоторые черты даже чересчур, - она озорно посмотрела ему
в глаза, он понял, что она имеет в виду сцену в купе поезда, прерванную
появлением Хендри.
- Попробуем съесть это, - сказал Брюс, а позже добавил, - Не так уж
плохо. Ты очень хорошо готовишь.
- Адресуй свои комплименты консервной компании в этот раз. Но
когда-нибудь я тебя еще поражу своим кулинарным искусством.
- Посмотрим. Тихий гомон голосов в лагере иногда прерывался взрывами
смеха. Все чувствовали себя расслабленно. Стены из грузовиков и
брезентовая крыша представлялись надежной защитой. Люди спали или,
собравшись в небольшие группки тихо беседовали. Брюс собрал с
металлической тарелки остатки пищи.
- Нужно проверить посты.
- О, Бонапарт, долг превыше всего, - она смиренно вздохнула.
- Это не займет много времени.
- Я подожду тебя здесь. Брюс взял с сиденья винтовку и каску и
собрался уже вылезать из салона, как вдруг джунгли наполнились барабанным
боем.
- Брюс! - прошептала Шерман и схватила его за руку. Все голоса вокруг
них стихли, и единственным звуком в ночи был этот бой. Он был низким и
ритмичным, теплый затхлый воздух трепетал от него. Трудно было определить
его направление, он заполнял собой все пространство, монотонный,
навязчивый, как пульс всего мироздания.
- Брюс! - снова прошептала Шерман. Она дрожала, ее пальцы, в ужасе,
впились в руку Брюса.
- Маленькая моя, - он нежно прижал ее к своей груди. - Это просто
голый дикарь сильно бьет одним куском дерева о другой. Они не могут нас
тронуть здесь, ты это знаешь.
- О, Брюс, это ужасно. Это как звон, похоронный звон.
- Перестань болтать глупости. Пойдем со мной. Поможешь мне успокоить
остальных. Они напуганы до смерти. Ты должна мне помочь. Он бережно
высадил ее из автомобиля и, обняв за талию, вывел в середину лагеря.
"Что можно противопоставить одурманивающему влиянию барабанного боя?
- спросил он себя. - Шум, наш собственный шум".
- Джозеф, М'пофу, - он выбрал лучших певцов, - мне очень жаль, что
сопровождение такого низкого качества, но балуба - это обезьяны, которые
ничего не понимают в музыке. Покажем им, как поют бамбала. Они
пошевелились, напряженность начала уменьшаться.
- Давай, Джозеф, - Брюс набрал в легкие воздух и начал одну из
конголезских песен. Специально фальшиво, так плохо, чтобы его пение резало
слух. Кто-то засмеялся. Затем неуверенно вступил голос Джозефа, начал
набирать силу. Вступил глубокий бас М'пофу, красиво оттеняя и усиливая
тенор Джозефа. Кто-то начал в такт хлопать ладонями, Брюс почувствовал в
темноте ритмичные покачивания тел. Шерман перестала дрожать и крепче
прижалась к нему.
"Нам нужен свет, - решил Брюс. - Ночничок для моих маленьких детей,
которые боятся темноты и барабанного боя". Он, вместе с Шерман, пересек
лагерь.
- Капрал Жак.
- Капитан?
- Включайте прожектора.
- Есть, капитан. - Брюс знал, что в запасе есть по две батареи для
каждого прожектора. Каждая емкостью на восемь часов. Должно хватить на две
ночи.
С двух сторон лагеря темноту разрезали плотные белые лучи света. Они
осветили темные джунгли и отраженным светом озарили лагерь так, что можно
было различить черты лиц сидящих под крышей людей. Брюс осмотрел их.
"Сейчас с ними все в порядке, - решил он. - Злые духи покинули их".
- Браво, Бонапарт, - сказала Шерман. Он видел, что люди улыбаются,
глядя на то, как он обнимает Шерман. Хотел было опустить руку, но
остановил себя. "Пускай, - решил он. - По крайней мере это отвлечет их от
ненужных мыслей". Он повел ее обратно к машине.
- Устала?
- Немножко.
- Я разложу для тебя сиденье. Окно занавесим одеялом.
- Ты будешь рядом? - робко спросила она.
- Конечно, - он расстегнул ремень с кобурой и передал ей. - Носи, не
снимая. Даже для предела уменьшенный, ремень был слишком велик для нее.
Пистолет болтался где-то рядом.
- Орлеанская девственница, - Шерман скорчила ему рожу и залезла на
заднее сиденье. Через некоторое время она тихонько позвала его.
- Брюс.
- Да?
- Просто хотела удостовериться, что ты рядом. Спокойной ночи.
- Спокойной ночи, Шерман.
Брюс лежал на одеяле. Он был весь в поту. Пение давно смолкло, но
барабанный бой продолжался. Он сотрясал джунгли без перерыва. Скользили
лучи прожекторов, то освещая лагерь, то оставляя в темноте. Брюс слышал
дыхание спящих людей, приглушенное покашливание, бормотание. Он не мог
спать. Лежа на спине, заложив одну руку за голову, он курил и смотрел на
брезентовую крышу. В его голове пробегали события последних четырех дней:
Обрывки разговоров, смерть Андре, Боуссье, стоящий рядом со своей женой,
разрывы гранат, липкая кровь на его руках, насилие и ужас. Брюс беспокойно
пошевелился, отбросил в сторону сигарету и закрыл глаза руками в попытке
остановить воспоминания. Но они продолжали вспыхивать в его мозгу, как
картинки на экране, беспорядочно, потеряв всякий смысл, но сохранив весь
ужас. Он вспомнил муху на своей руке, вспомнил, как она торжествующе
потирала лапки, и начал метаться. "Я схожу с ума. Я должен это
прекратить". Он быстро сел, поджал колени к груди, кошмар прекратился.
Теперь он почувствовал печаль и одиночество. Ужасное одиночество,
потерянность и бессмысленность существования. Он сидел на одеяле и казался
себе маленьким и испуганным сироткой. "Я сейчас заплачу. Я чувствую это".
И, как дитя в объятия матери, Брюс Карри пошел к Шерман.
- Шерман! - он попытался найти ее в темноте.
- Брюс, что случилось? - она быстро села.
- Где ты? - в панике прошептал Брюс.
- Я здесь, что случилось? И он нашел ее, и неуклюже охватил руками.
- Шерман, обними меня, прошу тебя.
- Любимый, - она была встревожена, - что с тобой? Скажи мне.
- Просто обними меня, Шерман. Ничего не говори, - он прижался к ней и
уткнулся лицом в шею. - Ты так мне нужна! О, господи, как ты мне нужна!
- Брюс, - она поняла все, нежно, успокаивающе поглаживая его по
затылку.
- Мой Брюс, - она крепко обняла его. Ее тело начало инстинктивно
покачиваться, убаюкивая его, как ребенка. Постепенно его тело расслабилось
и он прерывисто вздохнул.
- Мой Брюс, - она приподняла тонкую сорочку и прижала его голову к
своей голой груди. Ее рассыпавшиеся волосы заслонили их обоих от
окружающего мира. Прижимая к себе его крепкое тело, ощущая нежное
прикосновение к своей груди, понимая, что она вселяет силы в любимого
человека, она уже была счастлива. Но потом в ней что-то изменилось и она
почувствовала новое, сжигающее ее желание.
- Да, Брюс, да! - она говорила прямо в его ищущие жадные губы. И он
был над ней не ребенок более, а взрослый мужчина.
- Ты так прекрасна, - его грубые любящие руки обняли ее.
- Быстрее, Брюс! - она задрожала от силы своего желания.
- Сейчас, Брюс, - она подалась бедрами ему навстречу.
- Я сделаю тебе больно.
- Нет, я хочу эту боль, - она почувствовала внутри себя сопротивление
и закричала в нетерпении.
- Войди в меня! О, как жжет.
- Я остановлюсь.
- Нет, нет.
- Любимая, я не вынесу этого.
- Да, Брюс, любимый. Ты достал до самого сердца. Ее кулачки стучали
по спине. И он вошел в нее, чувствуя упругое сопротивление, а затем еще и
еще, поднимаясь на самые вершины чувства. Оно росло в нем, обжигающе
горячее, заполняющее все уголки души, нестерпимое, как боль.
- О, Брюс, я умираю.
И вместе в бездну. Все исчезло в этой бездонной пропасти - и время, и
пространство. А в джунглях продолжали бить барабаны. Много, много позже
она заснула, склонив голову на его плечо. А он вслушивался в звуки ее сна.
Они были настолько мягки, что услышать их мог только любящий человек. "Да,
я, наверное, люблю эту женщину. Но я должен быть абсолютно уверен, потому
что того, что произошло с Джоан, я уже не переживу. И потому что я люблю
ее, я не хочу наносить ей рану неудачным супружеством. Лучше закончить
сейчас, пока еще есть силы вынести горечь разлуки". Брюс зарылся лицом в
ее волосы, она во сне еще крепче прижалась к его груди. "Очень трудно
разобраться в своих чувствах. Особенно в начале. Часто за любовь можно
принять жалость и одиночество, но я не могу себе этого позволить. Значит,
я должен еще раз обдумать мое прошлое с Джоан. Это будет трудно, но я
должен. Было ли все также и с Джоан? Это началось так давно, почти семь
лет назад. Я, честно признаться, уже не помню как. Все, что осталось в
памяти от тех дней, воспоминания о том, где мы были, и немного слов,
которые не могли унести ветры боли и ненависти. Берег, с поднимающимся над
ним туманом, дерево, наполовину занесенное песком, принесенная с собой
корзинка земляники, ее губы, при поцелуе сладкие от ягод. Я помню, как мы
пели что-то вместе, но уже забыл что именно. Я смутно помню ее тело и
форму груди до рождения детей. Но это все хорошее, что осталось у меня от
тех времен. Все остальное я помню абсолютно ясно. Каждое дурное слово и
тон, которым оно было произнесено. Звуки рыданий в ночи. Все три долгих
года, пока наша смертельно раненая любовь оставалась с нами. Все наши
нечеловеческие усилия сохранить ее из-за детей. Дети! Господи, я не должен
о них сейчас думать. Это слишком больно. Я должен сейчас думать только об
этой женщине, о Джоан. Я не должен вмешивать сюда детей. Я должен покончит
с ней. Навсегда покончить с женщиной, которая заставила меня плакать. Я
ненавижу ее за то, что она ушла от меня к другому мужчине. Она заслуживает
еще одну попытку обретения счастья. Но я ненавижу ее из-за детей, из-за
того, что она истрепала чувство любви, которую я могу подарить Шерман. Мне
также жалко ее за неспособность обрести счастье, за которым она так
яростно охотилась. Я жалею ее за холодность души и тела, за ее почти
ушедшую красоту. Я жалею ее за все истребляющий эгоизм, который будет ей
стоить любви собственных детей. Нет! Моих детей. Не только ее! Вот и все.
Хватит о Джоан. Теперь у меня есть Шерман, которая никогда не сможет стать
такой как Джоан. Я тоже заслужил еще одну попытку".
- Шерман, - прошептал он и нежно повернул ее голову к себе для
поцелую. - Шерман, просыпайся. Она что-то сонно пробормотала.
- Просыпайся, - он нежно укусил ее за мочку уха. Ее глаза открылись.
- Bon matin, мадам, - с улыбкой произнес он.
- Bon jour, месье, - она снова закрыла глаза и прижалась лицом к его
груди.
- Просыпайся, я хочу тебе что-то сказать.
- Я проснулась. Но скажи мне, не сплю ли я. Это не может быть
реальностью.
- Ты не спишь. Она вздохнула и еще крепче прижалась к нему.
- Теперь можешь говорить.
- Я люблю тебя.
- Нет, я точно сплю.
- Правда.
- Не буди меня, я не хочу сейчас просыпаться.
- А ты?
- Ты знаешь, мне ничего не нужно говорить.
- Уже утро. У нас так мало времени.
- Тогда я использую его для того, чтобы все-таки сказать это, - он
