теле осталась, потому никто здесь о ней и не слыхал.
- Живьем?! - вскричал князь. - Как же это могло случиться?
- Страшный колдун, вувер, навел на нее порчу. Прокрался он ночью в
горницу твоей сестры и сунул незаметно в ее косу ржавую булавку. От этого
она словно бы умерла, а на самом деле - уснула крепким сном. Все это тот
вувер сделал. Да, князь, ужасный вувер. При жизни он был недобрым
человеком: хитрым, жадным и завистливым. А как умер, то не успокоился, а
превратился в вувера, стал выходить по ночам из могилы и вредить людям. Ты
ведь знаешь, что колдуны не подвластны Киямат торо. Однажды ночью зашел он
и на твой двор. Увидел спящую Пампалче. Объяла его похоть, и решил он
забрать твою сестру к себе. Наслал на нее порчу, чтобы уснула она - будто
умерла. Вы ее похоронили, а ему только того и надо. Теперь он к ней
подбирается: третью ночь роет под землей ход от своей могилы к ее могиле.
Торопись, князь! Совсем близко подобрался он к твоей сестре. Уже только
сосновые доски отделяют ее от вувера. Как только перегрызет он эти доски
зубами, так и схватит ее - тогда уже не вернешь ты свою Пампалче.
Торопись!
- Но что же мне делать? - вскричал князь Пурла.
- Возвращайся наверх, выкопай свою сестру - и вытащи из ее косы
ржавую булавку. Тут же твоя сестра и очнется. Но спеши, спеши, князь:
близко подобрался вувер к твоей сестре, вот-вот прогрызет дубовые доски и
схватит ее за девичью косу!
Ничего не ответил князь Пурла, торопливо поклонился старой овде и со
всех ног бросился обратно. Взбежал по каменным ступеням наверх, взобрался
по внутренней стороне дуба и выскочил из дупла - в кереметь. Железная
дверь в потусторонний мир с лязгом захлопнулась за ним.
За то время, что князь провел под землей, карты только и успели
сварить похлебку из конины. Когда князь выскочил из дупла священного дуба,
они сидели полукругом возле большого котла, собираясь приступить к
священной трапезе.
Увидев князя, младшие карты вскочили со своих мест, окружили его со
всех сторон, принялись расспрашивать наперебой: что да как? Только старший
карт, седой старец, остался сидеть у костра.
Направился князь прямо к нему:
- Так и так, - говорит, - видел я могучего Азырена, видел и самого
Киямат торо, но никто из них не слыхал о моей сестре. Так бы я и вернулся
ни с чем, да помогла мне старая овда и злые духи ия. Страшный вувер
заколдовал серебряную Пампалче, и теперь подбирается он к ней, чтобы
утащить ее к себе. Не время теперь, отец, начинать священную трапезу. Уже
темнеет, и если мы не поторопимся, то скоро будет поздно!
Тогда поднялся старший карт на ноги, кивнул князю, и пошли они на
левый берег реки, к свежей могиле.
Раскопали они сухие пески, вынули верхние дубовые доски, откинули
белое полотно, глядят, а прекрасная Пампалче, какой была, такой и
осталась, даже румянец с ее щек не исчез. Правду сказали злые духи ия:
живая она была!
Поднял ее князь из могилы, распустил ей волосы и нашел в них
крошечную булавку из ржавого железа. Вынул ее князь Пурла и сломал в
пальцах. Тут же вздохнула прекрасная Пампалче полной грудью, открыла свои
глаза: "Как долго я спала!" - говорит.
А князь вырвал из могилы нижние сосновые доски, смотрит, а под ними
вувер корячится - совсем близко подобрался, уже начал зубами в доски
вгрызаться. Схватил его князь Пурла за плечи и перевернул на живот.
Вздрогнул вувер, закричал страшным голосом и разложился в одно мгновение -
лишь зловонная куча осталась! Только так и можно обезвредить вувера -
перевернуть его на живот, чтобы лишить колдовской силы.
Забросал князь опустевшую могилу песком и воткнул в нее осиновый кол,
чтобы уже никогда не поднялся из нее злобный вувер.
С тех пор зажили князь Пурла и его сестра серебряная Пампалче тихо и
счастливо, и ни один вувер не смел тревожить их до самой смерти.
Константин СИТНИКОВ
ДОБРЫЙ РЫЦАРЬ
Рыцарь Ордена Меченосцев барон Фридрих фон Готлиб во время охоты на
вепря упал с лошади и ушибся затылком о твердую, как камень, землю. От
лекаря, который его осматривал, пахло кислым вином и жирным ужином. Старый
слуга, бывший некогда воспитателем юного баронета, с трепетом наблюдал от
двери, как сей почтенный эскулап приподнимает толстыми пальцами веки
барона и поводит горящей свечой перед его зрачками. Жидкие, холодные глаза
барона, голубые, как весенние лужи, отражающие чистое небо, оставались
неподвижными и жалкими. "Боюсь, ты прав, любезный, - сказал лекарь старому
слуге, умывая руки в медном тазике и тщательно вытирая их о рушник. -
Бедняга лишился зрения".
Несколько дней спустя многочисленные слуги, сгрудившись, как
испуганные овцы, у лестницы, ведущей наверх, со страхом прислушивались к
звукам, доносившимся из спальни барона. Барон, отличавшийся крутым и
вспыльчивым нравом, громил и крушил. "Шарлатан! Обманщик! Отравитель!" -
ревел он, и от этого рева, казалось, сотрясались каменные стены замка.
Бледный лекарь с трясущимися щеками торопливо сбежал по лестнице, отирая
со лба жидкую глазную мазь. Эта мазь была изготовлена из чудесной
богородицкой травы, но, увы, по всей видимости, не произвела никакого
целебного действия. "Медицина здесь бессильна, - бросил лекарь старому
слуге барона. - Твой хозяин безнадежен. Да смилуется Господь над его
грешной душой!"
Итак, на сороковом году своей жизни, потеряв зрение, рыцарь Ордена
Меченосцев барон Фридрих фон Готлиб стал беспомощен, как ребенок. Он не
желал мириться со своей потерей и приходил в бешенство при всякой неудаче.
Стоило ему наткнуться на низенькую дубовую скамеечку или на угол стола,
как он хватался за меч и скамейка превращалась в щепки, а стол
разваливался на куски, рассеченный надвое. Но вскоре барон совсем упал
духом и былые вспышки ярости сменились полным безразличием. Теперь он
целыми днями лежал на тощем соломенном тюфяке, отвернувшись к стене. Он
был убежден, что жизнь его кончена.
Так бы оно и было, если бы однажды во сне ему не явилось
необыкновенно явственное видение. Приснилась барону его матушка в белом
кружевном одеянии, с улыбающимся лицом и сияющими глазами. Сам барон был
во сне маленьким мальчиком двенадцати лет, и его переполняла любовь к
этому ангельскому созданию. Проснувшись, рыцарь Ордена Меченосцев Фридрих
фон Готлиб долго лежал в полной неподвижности. Он был потрясен. Он
чувствовал, что в его жизни наступил перелом.
С той поры единственной страстью барона стали сны. Ночью и днем он с
упоением предавался грезам. И как же он сердился, когда его отвлекали от
этих волшебных видений! Он прибегал к всевозможным хитростям и ухищрениям,
чтобы продлить свои заветные сны. Он велел старому слуге привести в замок
деревенскую знахарку и за несколько золотых купил у нее высушенный
стебелек чудесной травы перенос, заставляющей спать десять дней кряду. И
сновидения хлынули на него, как будто прорвало запруду, и какие это были
сновидения! Вся прожитая жизнь воскресла в его памяти. Если раньше он жил
только одним мгновением, то теперь он с головой окунулся в прошлое. Его
видения были на редкость яркими, они текли величаво и плавно, как
полноводная река. Особую прелесть им придавало то, что во сне он всегда
бывал зрячим. Вскоре вся его жизнь превратилась в одно непрерывное
сновидение. Барон словно бы оцепенел, он перестал принимать пищу и
выходить во двор. Казалось, он как никогда приблизился к смертной черте.
Но душа его бурлила и кипела. День за днем, час за часом, мгновенье за
мгновенье он восстанавливал в памяти всю прожитую им жизнь, в обратном
порядке, начиная с двенадцатилетнего возраста. Сначала, когда он вспоминал
то, что было с ним до двенадцати лет, он наполнялся тихой радостью. Но
затем его душа преисполнилась величайшей горечи. Он вспомнил, как после
смерти матушки переехал в этот замок вместе со своим воспитателем. Он
словно бы взглянул на себя со стороны - и ужаснулся. Он увидел, каким
взбалмошным и своенравным юнцом он был. Бесчинства, которые он творил, не
поддавались описанию. И самым мучительным было воспоминание об одном
случае: однажды, проезжая через поля неподалеку от замка, он увидел босую
деревенскую девушку и, поддавшись мгновенной похоти, овладел ею силой...
Этот сон повторялся особенно часто, и всякий раз, когда это случалось, из
груди барона вырывался тихий, глухой стон.
Челядь барона пребывала в унынии. Лекарь, в очередной раз осмотрев
его, только развел руками и безнадежно покачал головой. Все же он велел
старому слуге подыскать в близлежащей деревеньке добрую и порядочную
девушку, которая бы ухаживала за беспомощным бароном. В тот же день слуга
привел в замок крестьянскую девицу девятнадцати лет, и лекарь посвятил ее
во все тонкости ухода за больным, лежащим в беспамятстве. Девушка
оказалась понятливой и смышленой, она легко усвоила наставления лекаря о
том, как следует кормить барона жиденькой кашицей, каким образом
опорожнять его кишечник и мочевой пузырь, как ухаживать за его зубами и
следить за чистотой его тела. Во время своей лекции лекарь то и дело
засматривался в лицо девушки, мучительно пытаясь вспомнить, где же это он
видел точно такие же глаза: пронзительно-голубые, как весенние лужи,
отражающие чистое небо... Но так и не вспомнив, он поспешно закончил
лекцию и спустился в пиршественный зал, где давно уже не звучали музыка и
смех. Обсасывая куриное крылышко, он едва не подавился, внезапно осененный
какою-то мыслью. Он вскочил, но тут же сел обратно. Глаза... ну конечно
же! У этой деревенской девицы глаза самого барона!
Он никому не сказал о своем открытии. Переночевав в замке, лекарь на
следующее утро покинул его, и больше мы не скажем о нем ни слова.
Действительно, девица, которая вызвалась быть сиделкой барона, была
его дочерью. Но об этом знали только трое во всем свете: она сама, ее
мать, которою баронет овладел силой, и Бог. Но девица не считала барона
своим отцом, она считала его дьяволом. И она не считала себя его дочерью,
она считала себя его проклятием. Слушая лекаря, она думала об остром ноже,
спрятанном под юбками. Но еще в течение многих дней ей никак не удавалось
воспользоваться им: старый слуга находился при бароне неотлучно. Протирая
обнаженное тело барона влажной губкой, она думала о том, как же она
ненавидит это тело! Барон лежал на спине, вытянув руки вдоль бедер, прямой
и тощий, как турнирное копье, и бледный дневной свет, проникая через
пустой оконный проем, обливал жиденьким известковым раствором его
выпирающие ребра и торчащие тазовые кости. Множественные раны, затянутые
гладкой белой кожей рубцов, были единственным украшением этого жилистого
некрасивого тела. Девушка думала о том, что скоро к ним прибавится еще
одна рана - смертельная. Но она не спешила, потому что она не имела права
ошибиться - это была ее последняя возможность отомстить за поруганную
честь своей матери. Она терпеливо ждала.
А барону снились сны. Однажды, когда ему вновь привиделась та
мучительная сцена в поле, он неожиданно совершил открытие. Он обнаружил,
что может не просто вспоминать свою жизнь, но и изменять ее, как бы
проживать заново, иначе. Он наконец сумел совладать со своей похотью и
проехал мимо босоногой деревенской девушки, мысленно прося у нее прощения.
После этого вся жизнь предстала для него в другом свете. Вернувшись во сне
