состояния. Мне подумалось, что отныне на Земле нет смерти, и поэтому она
не умрет. Она была молода: ей не было и тридцати... Но, черт возьми, кто
был этот подонок? Этот черный человек с огненным знаком на лбу? Не о таких
ли было сказано: "И положено будет начертание на правую руку или на чело
их"? Не знаю почему, но он предпочел убраться - и, надо сказать, слава
Богу! Сомневаюсь, что я с ним справился бы...
- Не волнуйтесь, - сказал я женщине, - все будет хорошо. Теперь все
будет хорошо.
Женщина посмотрела на меня со смешанным чувством пережитого ужаса и
благодарности.
- Я отвезу ее на восток, - сказал брат, не глядя на меня.
Мне почудилось в его словах облегчение. Он был явно обрадован
нечаянному - пусть и страшному! - поводу повернуть назад, хотя и старался
не подать виду. Его тяготило это бессмысленное путешествие на запад -
когда вся душа его рвалась на восток. Кроме того, не могли же мы бросить
эту несчастную женщину посреди дороги, а кто из нас двоих более подходил
для того, чтобы позаботиться о ней наилучшим образом? Что ж, меня только
порадовало его решение.
- Ты правильно мыслишь, братишка, - сказал я. - Справишься один?
Он молча кивнул и с робкой надеждой на примирение взглянул на меня.
Вся моя злость к нему испарилась в одно мгновение. С ним ведь я тоже
расставался навсегда... Мы крепко, по-братски обнялись.
- Удачи тебе, - сказал он.
Я кивнул головой, принимая его пожелание, хотя больше не верил в
удачу.
Повернувшись, я пошел дальше на запад. За ушами у меня неприятно
похрустывало при каждом шаге: похоже, вывихнул челюсть... В хребте тоже
ощущалось какое-то неудобство, как будто сместился один из верхних
позвонков. Интересно, чем это он меня огрел? Если локтем, то локти у него
железные. Я не чувствовал ни малейшей боли - скорее всего, физическая боль
исчезла из этого мира вместе со смертью. Я просто ощущал себя не в своей
тарелке. А каково той женщине - видеть свои выпущенные наружу
внутренности?!
Впрочем, что мне до нее? ТЕПЕРЬ все это не важно. Я чувствовал
удовлетворение оттого, что наконец остался один. Брату просто незачем было
идти со мной, и теперь я был искренне рад за него: скоро все плохое для
него кончится. И для этой женщины. Они чисты, они не отмечены ЧИСЛОМ.
Я опасался, что за время, проведенное мной в могиле, Козельск исчез с
лица земли. Однако он оказался на месте. Внешне он даже не сильно
изменился, во всяком случае возле дороги. Я миновал магазин
автоматического оружия и углубился в узкие, запутанные улочки. В голову
мне пришла запоздалая мысль: ЖИВЫЕ. Где живые люди? Неужели все они
вымерли за эти десятилетия? Или прячутся? - и за этими неподвижными
стеклами сейчас множество бледных, искаженных ужасом лиц? Каково это -
жить во времена, когда воскресают мертвые?! Но, сколько ни вглядывался я в
слепые окна домов, я никого не увидел. Город был пуст. Пуст до жути. Нигде
ни души, ни бродячей собаки, ни даже птиц. Это напомнило мне крошечные
городки в Англии, которые можно пройти насквозь - и не встретить ни одного
прохожего. Только - шур, шур! - проносятся мимо легковые машины. В этом
все отличие: здесь-то не было никакого движения. И ни одного автомобиля на
улице. Зря я сюда пришел, подумалось мне, напрасная трата времени. Я
повернул на середине улицы и возвратился на шоссейную дорогу, твердо решив
больше не сходить с нее.
И потянулись бесконечные и однообразные часы. Я не чувствовал ни
усталости, ни голода, ни жажды. Должно быть, обновленное тело не требовало
ничего этого. Я шел быстрым размеренным шагом двадцать четыре часа в
сутки. Впрочем, Земля больше не знала суточных колебаний, словно бы период
ее вращения вокруг собственной оси совпал с периодом обращения вокруг
Солнца, как это некогда было с Луной по отношению к Земле. Не было больше
ни времени суток, ни времени года, ни перемен в погоде. Но только ровные
красноватые сумерки под низкой багровой пеленой стремительно несущихся
туч. Я даже не знал, солнце было за этим сплошным покровом или другая, не
знакомая мне, звезда.
Порой мне чудилось, что кто-то большой и добрый смотрит мне в спину,
сожалея о моем безрассудном решении, но когда я оборачивался, я не видел
ничего, кроме багровых туч, уносящихся за горизонт.
Увы, очень скоро я убедился в том, что мое знание автомобильных дорог
безнадежно устарело. По-видимому, наземный транспорт давно и окончательно
сменился воздушным: большая часть асфальтового покрытия была разрушена...
Я не узнавал ни шоссейных дорог, ни городов вдоль них. А потом мне
припомнились лекции по теории градостроительства, которые я слушал в
институте. Их читал нам сухонький старичок архитектор с седой козлиной
бородкой. Он говорил, что в древности на холмистой равнине средней России
города обязательно строили возле рек: хорошо защищенный берег в излучине,
холмистый треугольник между рекой и ее притоком - здесь зачинался новый
город. С развитием цивилизации реки утратили свое былое значение, уступив
свои функции железным дорогам: в конце второго тысячелетия именно железные
дороги определяли облик большого индустриального города. Разумеется,
полный переход к воздушному транспорту устранил эту зависимость, однако -
подобно древним городам на берегах рек - города, возникшие в конце второго
тысячелетия, по-прежнему стояли на пересечении железных путей - устаревших
и заброшенных, но еще не успевших полностью исчезнуть с лица земли. Вот
ими-то и решил я руководствоваться в своем путешествии. И вскоре вместо
однообразного полотна шоссейных дорог подо мной потянулся не менее
однообразное полотно дорог железных - шпалы, шпалы, шпалы... Как в тумане
проплыли мимо меня грязные заводские районы Москвы - и навсегда остались
позади...
А потом вновь протянулись леса, леса, леса, изредка прерывавшиеся
крошечными белыми городками с незнакомыми мне названиями на круглых, как
воздушные шары, знаках... Не было никаких ориентиров: ни солнца, ни звезд
- все скрыто сплошной пеленой туч. И все же я знал, что не сбился с пути,
что иду в верно, как перелетная птица, безошибочно угадывающая дорогу на
юг... Во мне проснулось новое чувство... Возможно, теперь я воспринимал
излучение магнитного поля - и, как стрелка компаса, безошибочно выбирал
нужное направление? Правильность моего направления подтверждали и группы
людей, шедших мне навстречу, то есть на восток. Они попадались постоянно,
и по их одежде можно было судить о том, как быстро продвигается
воскрешение в глубь времен: одежда на них была совсем ветхая и какого-то
старинного покроя. Один раз я видел даже широкополую дамскую шляпку с
темной вуалью, какие носили еще при царе... Ужасная мысль наполняла меня
внутренней, кишочной слабостью: неужели я опоздаю? ИЛИ - УЖЕ ОПОЗДАЛ? Я
гнал ее прочь от себя, но уже не мог сомневаться в ее истинности.
И настал тот миг, когда я начал узнавать знакомые здания. Я даже не
поверил своим глазам: эти заводы... этот железнодорожный вокзал...
Господи, да это же Рига! Сердце во мне забилось сильнее, я бросился
вперед, побежал... Я не был здесь сто лет! (И теперь это не было
преувеличением.) Подземный переход, глубокая лестница, пустой зал ожидания
- все это промелькнуло мимо меня в одно мгновение. Я вышел на вокзальную
площадь. Электронные часы на высоком столбе были мертвы. У остановки стоял
автобус на воздушной подушке. Через полчаса под ноги мне легли темные
булыжники Старой Риги. Улицы были пусты. Старый город не менялся со
временем - разве что подновлялся и восстанавливался - но в основном
оставался прежним. Меня охватила радость узнавания. А когда я вышел на
ратушную площадь - настоящее ликование. Во время Второй мировой войны
ратуша в Риге была разрушена бомбами, а затем окончательно снесена
советскими оккупантами. После отделения Латвии ее начали восстанавливать,
хотя я этого уже не застал: к тому времени Сандра была уже мертва и путь в
Ригу для меня был закрыт, хотя меня по-прежнему волновало все, что
происходило на родине моей жены, а значит и моей второй родине. И вот
теперь я воочию увидел эту заново отстроенную ратушу с длинным черным
шпилем...
Как в тумане пересек я старый город и ступил на последнюю дорогу,
ведущую к загородному кладбищу. Раньше туда ходили трамваи, а теперь я
брел по трамвайным путям пешком. Чем ближе подходил я к старому кладбищу,
тем сильнее было мое волнение. Такое волнение я испытывал, лишь идя на
первое наше свидание...
Я понимал, я видел, что безнадежно опоздал. Нескончаемые венерианские
сутки близились к концу. Багровые сумерки сгустились и потемнели. Поднялся
ветер. Он налетал сильными порывами, толкал меня в грудь, словно пытаясь
удержать, хлестал в лицо мокрыми брызгами. Но я уже не мог остановиться,
как не может остановиться маньяк, стиснувший пальцы на горле своей жертвы.
Все могилы были разрыты и пусты, даже самые старые из них, относящиеся к
началу века, под тяжелыми скульптурными памятниками. На этом кладбище не
прослеживалось четкого временного деления: новых покойников хоронили возле
давно умерших родственников, и на одном клочке земли можно было найти
людей самых разных поколений. Сандра лежала рядом со своей матерью, и я
знал, что увижу пустую могилу. Я опоздал. Все мое долгое путешествие было
напрасным. И все же я продолжал идти вперед, углубляясь в этот огромный
некрополь, покинутый своими обитателями, словно бы еще надеясь на какое-то
последнее, самое последнее чудо. Если можно надеяться безо всякой надежды.
И я уже смирился с этой полной безнадежностью, но все-равно шел и шел
вперед, потому что больше мне было некуда идти.
И когда я остановился, багровые тучи сгрудились надо мной, изливая на
землю бордовое сияние, отчего все вокруг казалось черным, как запекшаяся
кровь. Ветер достиг своей предельной силы и едва не сбивал с ног. И тогда
увидел я могилу моей утраченной возлюбленной. И была она нетронута. Среди
разверстых рвов, окружавших ее со всех сторон, среди зияющих ран земли -
то была единственная цельная и непотревоженная могила. Словно бы спящая в
ней ждала меня, словно бы я своей волей задержал ее воскрешение, так же,
как своевольно ускорил воскрешение брата. И она дождалась меня, но это
меня почему-то не обрадовало: душа моя сгорела и превратилась в горстку
холодного пепла. Что-то страшное было в этой недвижной могиле - некая
ужасная тайна. Вся моя жизнь, вся моя вторая жизнь после смерти,
состоявшая из одного нескончаемого - и бессмысленного! - путешествия на
запад, пронеслась перед моими глазами. Мне казалось: еще один шаг к этой
могиле - и я проникну в ее тайну, но разгадка будет ужасна. И мне совсем
не хотелось делать этого шага - что-то (помимо сбивающего с ног ветра)
останавливало меня. Но как мог я - после такого долгого пути - отступить
ни с чем?! И, преодолевая сопротивление ветра и этой, неведомой мне, силы
я уже занес ногу для последнего шага...
И раздался Голос, подобный реву тысячи труб:
- ТЕБЕ ГОВОРЮ, НЕСЧАСТНЫЙ: ОСТАНОВИСЬ!
И обернулся я в страхе, и увидел я Ангела, ноги которого попирали
землю, а голова возносилась до самых туч. Ослепительное белое сияние
исходило от него, и даже не от него, а словно бы сквозь него: он был как
открытая дверь в другой, неведомый, но блистающий мир. И в левой руке у
него был огненный меч. И ударил он мечом о могильный холм, и разверзлась
могила, словно бы взорвалась изнутри с грохотом и адским пламенем. И
разлетелись щепки гроба, но не было там моей утраченной возлюбленной.
Черный отвратительный спрут, десять лет питавшийся моей тоской и
