показа мультиграммы управление мною перейдет к вам.
- И тогда ты будешь выполнять все мои приказы?
- Да.
- Доставишь нас, куда я прикажу?
- Да.
- Никаких скрытых запретов?
- Никаких, насколько мне известно.
- Ставь свое послание, - приказал Консул.
Линкольновское лицо Мейны Гладстон закачалось посреди проекционной
ниши в облаке пятен и искр, непременно сопровождающих мультипередачи.
- Рада узнать, что вы вернулись живым и невредимым из путешествия к
Гробницам Времени, - сказала она Консулу. - Теперь прошу вас вступить в
переговоры с Бродягами и только после этого вернуться в Долину.
Скрестив руки на груди, Консул уставился на Гладстон. Солнце
садилось. Считанные минуты отделяли Рахиль Вайнтрауб от небытия. Еще
немного, и младенец, издав свой первый и последний крик, исчезнет.
- Понимаю, как важно для вас немедленно вернуться к друзьям, -
продолжала Гладстон, - но ребенку вы ничем не поможете... Эксперты Сети
заверили нас, что ни криогенный сон, ни фуга не смогут остановить развитие
болезни Мерлина. Солу это известно.
Сидевший напротив Арундес тихо заметил:
- Это правда. Они экспериментировали не один год. Фуга убьет ее.
- ...вы можете искупить свою вину перед миллиардами жителей Сети... -
говорила тем временем Гладстон.
Консул наклонился к голограмме и подпер подбородок кулаком. Его
буквально оглушил стук собственного сердца.
- Я знала, что вы откроете Гробницы Времени, - продолжала Гладстон.
Ее печальные карие глаза смотрели прямо на Консула, будто видели его
насквозь. - Прогнозисты Техно-Центра доказали, что ваша верность
Мауи-Обетованной, верность памяти деда и бабушки пересилит все остальное.
Пришла пора открыть Гробницы Времени, но только вы способны были включить
устройство Бродяг, прежде чем они сами на это решатся.
- Все, сыт по горло, - сдавленным голосом произнес Консул и встал,
отвернувшись от проекции. - Выключи сообщение, - приказал он кораблю, зная
наперед, что тот не подчинится.
Мелио Арундес, шагнув сквозь проекцию, схватил Консула за руку своими
сильными пальцами:
- Выслушайте ее. Пожалуйста.
Консул отрицательно покачал головой, но в нише остался.
- Случилось самое худшее, - сказала Гладстон. - Бродяги вторглись в
Сеть. Небесные Врата в огне. Меньше чем через час волна уничтожения
захлестнет Рощу Богов. Вы должны встретиться с Бродягами в системе
Гипериона и вступить с ними в переговоры. Используйте все ваше мастерство
и склоните их к диалогу с нами. Бродяги не отвечают на наши обращения по
мультилинии и радио, но мы предупредили их о вашей миссии. Мне кажется,
они вам по-прежнему доверяют.
У Консула вырвался стон. Он отвернулся, избегая сурового взгляда
Гладстон, и ударил кулаком по крышке рояля.
- Дорогой Консул, счет пошел на минуты. Прошу вас, разыщите сначала
Бродяг. А потом можете вернуться в Долину, если сочтете нужным. Кому, как
не вам, знать, что несет с собой война. Если мы не сумеем напрямую
связаться с Бродягами, погибнут миллионы. Решение принимать вам, но
помните - это последний шанс добраться до истины и сохранить мир. Не
отказывайтесь от него! Я свяжусь с вами по мультилинии, когда вы
достигнете Роя...
Изображение Гладстон задрожало, потускнело и исчезло.
- Отвечать? - спросил корабль.
- Нет. - Консул мерил шагами пространство между "Стейнвеем" и
проекционной нишей.
- За последние двести лет ни одному кораблю или скиммеру не удалось
совершить посадку в Долине, не лишившись при этом экипажа, - вполголоса
произнес Мелио Арундес. - Гладстон, видимо, известно, как опасен ваш план.
Вряд ли, вернувшись в Долину, вы увильнете от Шрайка и доживете до встречи
с Бродягами.
- Теперь там все по-другому, - бросил Консул, не глядя на археолога.
- Приливы времени взбесились. Шрайк разгуливает, где ему
заблагорассудится. Возможно, все эти странности с исчезновением экипажей
тоже отошли в прошлое.
- А может и нет. Корабль благополучно сядет в Долине, а нас на борту
не будет, - возразил Арундес.
- Проклятье! - воскликнул Консул, резко обернувшись. - Вы же знали,
чем рискуете, когда присоединились ко мне!
Археолог покачал головой.
- Вы неправильно меня поняли. Мне наплевать на опасность, если есть
шанс помочь Рахили... Хотя бы увидеть ее напоследок. Но вы - дело другое.
От вас, возможно, зависит судьба человечества.
Консул сжал кулаки и, словно зверь в клетке, заметался по
кают-компании.
- Сколько можно лгать! Я уже был пешкой в игре Гладстон. Она
использовала меня... цинично... расчетливо. Послушайте, Арундес, я убил
четырех ни в чем не повинных Бродяг, перестрелял одного за другим, чтобы
включить их проклятую машину. Думаете, они встретят меня с распростертыми
объятиями?
Темные внимательные глаза археолога были устремлены на Консула:
- А Гладстон уверена, что вам удастся найти с ними общий язык.
- Кто знает, что мне удастся, а что не удастся? И о чем на самом деле
думает Гладстон? Гегемония и ее взаимоотношения с Бродягами меня больше не
интересуют. Поймите вы это наконец! Все, что я могу сказать и тем, и
другим: "Чума на оба ваших дома!"
- И вас не трогает судьба человечества?
- Я не имею чести быть знакомым с человечеством, - помолчав, сказал
Консул. - Я знаю Сола Вайнтрауба. Рахиль. Женщину по имени Ламия Брон,
которая сейчас при смерти. Отца Поля Дюре. И Федмана Кассада. И...
Его прервал спокойный, ясный голос корабля:
- Северный оборонительный рубеж космопорта прорван. Приступаю к
заключительным предстартовым операциям. Пожалуйста, займите свои места.
Консул с трудом побрел к проекционной нише. Внутреннее силовое поле,
включенное кораблем, резко увеличило свой вертикальный градиент, прижимая
предметы к положенным им местам и защищая пассажиров куда надежнее, чем
любые ремни или амортизаторы. В космосе его давление хотя и ослабнет, но
сохранится, заменяя гравитацию.
В голонише появился столб тумана, а в нем - изображение окрестностей.
Шахта и космопорт, быстро уменьшаясь, исчезли внизу, после чего линия
горизонта и далекие горы подпрыгнули и закачались - корабль уворачивался
от зенитных ракет. Несколько лучевых пушек попытались взять их в клещи, но
внешние поля легко отразили атаку. Горизонт вдруг резко отдалился и
выгнулся, а лазурное небо потемнело и через несколько секунд обернулось
черной космической ночью.
- Место назначения? - спросил корабль.
Консул закрыл глаза. За его спиной зазвенели колокольчики,
сигнализируя, что Тео Лейна пора перенести из реанимационной камеры в
хирургический блок.
- Сколько времени осталось до встречи с флотом Бродяг? - спросил
Консул.
- Тридцать минут до Роя как такового, - ответил корабль.
- А когда мы войдем в зону поражения?
- Они уже взяли нас на прицел.
Лицо Мелио Арундеса оставалось невозмутимым, но пальцы, сжимавшие
подлокотник, побелели от напряжения.
- Хорошо, - сказал Консул. - Направляйся к Рою. Избегай кораблей
Гегемонии. Сообщай по всем каналам, что мы - безоружный дипломатический
корабль, испрашивающий согласия вступить в переговоры.
- Это послание, санкционированное секретарем Сената, передается по
мультилинии и на всех частотах.
- Отлично, - упавшим голосом произнес Консул и указал на комлог
Арундеса. - Который час?
- Шесть минут до рождения Рахили.
Консул откинулся на спинку дивана, прикрыв глаза.
- Ваш долгий путь никуда не привел, доктор!
Археолог встал и, освоившись с искусственной гравитацией, медленно
направился к роялю. Постояв несколько минут на месте, он выглянул в
иллюминатор, за которым в, бархатно-черном небе сиял лазурный полумесяц
стремительно удаляющейся планеты.
- Посмотрим, - прошептал он. - Посмотрим.
38
Сегодня мы выехали на болотистую бесплодную равнину. Я узнал ее - это
Кампанья. И, как бы в честь данного события, на меня накатывает новый
приступ кашля. Кровь хлещет ручьем, и на этот раз гораздо сильнее, чем
ночью. Ли Хент вне себя от тревоги и собственного бессилия. Ему приходится
держать меня за плечи во время судорог, а потом чистить мою одежду
тряпкой, смоченной в ближайшей речушке. После того, как приступ миновал,
он тихонько спрашивает меня:
- Что еще я могу сделать для вас?
- Собирайте полевые цветы, - произношу я, задыхаясь. - Именно этим
занимался Джозеф Северн.
Хент отворачивается, поджав губы. Не понимает, что это не бред и не
злая ирония больного, а чистая правда.
Маленькая коляска и усталая лошадь тащатся по Кампанье, все ощутимее
встряхивая нас на ухабах. Вечереет. Мы проезжаем мимо лошадиных скелетов,
валяющихся у самой дороги; мимо развалин старой гостиницы и величественно
замшелых руин виадука и, наконец, мимо столбов, к которым прибито что-то
вроде палок белого цвета.
- Указатели? - спрашивает Хент, не догадываясь, что скаламбурил.
- Почти, - отвечаю я. - Кости бандитов.
Хент таращится на меня, подозревая, что болезнь окончательно помутила
мой разум. Возможно, он прав.
Позже, уже выбравшись из болот Кампаньи, мы замечаем вдали движущееся
красное пятно.
- Что это? - взволнованно спрашивает Хент. Я понимаю его: он все еще
верит, что с минуты на минуту нам встретятся люди, а там и исправный
портал.
- Кардинал, - отвечаю я, не покривив душой. - На птиц охотится.
Хент обращается к своему увечному комлогу.
- Кардинал - это же птица... - недоуменно говорит он.
Я киваю в знак согласия, смотрю на запад, но красное пятно уже
исчезло.
- А также духовное лицо, - замечаю я. - Как вам известно, мы
приближаемся к Риму.
Хент смотрит на меня, морща лоб, и в тысячный раз посылает общий
вызов по комлогу. Но вокруг полная, ничем не нарушаемая тишина. Ритмично
поскрипывают деревянные колеса веттуры; монотонно высвистывает трель за
трелью далекая птица. Может быть, кардинал?
Мы въехали в Рим, когда облака зазолотились в первых отблесках
заката. Наша хрупкая коляска, трясясь по булыжной мостовой, вкатывается в
Латеранские ворота, и за ними сразу же открывается Колизей. Заросший
плющом, загаженный тысячами своих жильцов-голубей и несравненно
величественный. Куда более величественный, чем знакомый по голограммам его
каменный портрет. Сейчас мы видим его в былом обличье, не стиснутым
нелепыми экобашнями. Он царственно расположился среди полей и хижин, на
границе города и мира. На почтительной дистанции от него раскинулся Рим -
россыпь крыш и руин на легендарных семи холмах, но Колизей затмевает все.
- Боже, - шепчет Ли Хент. - Что это?
- Все те же кости бандитов, - я пытаюсь шутить, еле-еле выговаривая
слова в страхе перед новым приступом кашля.
Мы едем под перестук копыт по пустынным улицам Рима - города Старой
Земли девятнадцатого века. Между тем вечер вступает в свои права,
набрасывая на все покрывало мрака. Нигде ни души, лишь над куполами и
крышами Вечного Города кружат голуби.
- Где же люди? - испуганно шепчет Хент.
- В них нет необходимости, - отвечаю я, и мои слова отдаются странным
эхом в темном каньоне городских улиц. Езда по булыжной мостовой ничуть не
приятнее, чем по ухабам проселочных дорог.
- Это что, какая-то фантопликация? - неуверенно спрашивает Хент.
- Остановите повозку, - предлагаю я, и послушная лошадь тут же
застывает на месте. - Пните его, - говорю я Хенту, указывая на большой
камень на мостовой.
Глядя на меня исподлобья, он все же спускается, подходит к камню и в
