- Я не могу привыкнуть к запаху моей жены.
А Трамбле не выносил шума. И потому, когда он в силу каких-то пока еще
неясных обстоятельств получил возможность оставить работу в фирме "Куврэр и
Бельшас" на шумной улице Сантье, он устроил себе пристанище здесь, на одной
из самых пустынных набережных Парижа.
Это была тихая, широкая набережная. У причалов лениво покачивались на
воде ряды сонных барж. Вокруг все дышало провинциальным покоем - и стоящие
вдоль Сены маленькие двухэтажные домики, среди которых случайно затесалось
несколько многоэтажных домов и бистро, где, казалось, никогда не бывает
посетителей, и дворы, где прохожий с удивлением замечал копающихся в навозе
кур.
Открытие принадлежало папаше Ла Сериз, хромому оборванцу,
квартировавшему под ближайшим мостом, как сам он не без высокопарности
заявил, когда раньше других пришел со своим сообщением в префектуру.
Пока он ожидал приема, их явилось еще трое - разношерстная публика, но
все такие же оборванцы, как и папаша Ла Сериз, типы, которых не встретишь
нигде, кроме как на парижских набережных.
- Я первый пришел, правда ведь, комиссар?.. Полчаса тут сижу... Их еще
и не было... Так что награда мне причитается...
- Что еще за награда?
- А что, разве не дают награды?
Где же справедливость? Папаша Ла Сериз был искренне возмущен.
- Как же так? За сбежавшую собачонку и то награду дают. А тут человек
хочет показать, где жил этот несчастный, которого убили...
- Ладно, сообразим для тебя что-нибудь, если дело будет того стоить.
И они начали спорить и торговаться: сто франков... пятьдесят... Сошлись
на двадцати. Его взяли с собой. И вот они стоят перед побеленным известью
двухэтажным домиком с закрытыми ставнями.
- Я его здесь почти что каждое утро видел. Придет и сядет с удочкой вон
там, как раз где буксир... Тут и завязалось наше знакомство... Поначалу дела
шли у него неважно. Но я ему помог: объяснял, давал советы. И славных же
брал он потом плотичек, и можно сказать - на голый крючок! С моей помощью,
конечно... В одиннадцать часов смотает, бывало, лески, свяжет удочки и
отправляется домой... Так я и узнал, где он живет...
Мегрэ позвонил - на всякий случай, - и внутри дома гулко отозвался
дребезжащий старенький звонок. Люка взялся за отмычки, и через минуту дверь
была открыта.
- Я тут буду, неподалеку, - сказал папаша Ла Сериз, - в случае чего, вы
меня позовите.
В первый момент им стало даже как-то не по себе: из дома на них пахнуло
запустением, а между тем там слышался какой-то странный шорох. Не сразу
можно было сообразить, что это летают в своих вольерах канарейки.
Вольеры стояли в двух комнатах нижнего этажа, сами же комнаты казались
голыми, нежилыми, потому что, кроме клеток для птиц, ничего другого в них
почти не было.
Голоса громко звучали в пустом помещении. Мегрэ и Люка ходили по
комнатам, открывали двери, создавая неожиданные сквозняки, от которых в
комнате, выходившей окнами на улицу, вздувались единственные во всем доме
оконные занавески.
Сколько лет эти стены не оклеивались заново? Бумажные обои совершенно
выцвели, и на них темными пятнами обозначались силуэты всевозможной мебели,
стоявшей здесь в разное время, - следы, оставленные всеми, кто прежде жил в
этих комнатах.
Люка с удивлением смотрел на комиссара, который раньше, чем приняться
за дело, налил канарейкам свежей воды и насыпал в кормушки мелкого и
блестящего желтого семени.
- Понимаешь, старина, здесь он по крайней мере мог побыть в тишине...
У одного из окон стояло плетеное ивовое кресло старинного фасона, был
также стол, два - три разномастных стула и на полках - целая коллекция
исторических и приключенческих романов.
В нижнем этаже помещалась металлическая кровать, застланная роскошным
пуховым одеялом красного атласа, отливавшего на свету всеми цветами радуги -
мечта какой-нибудь богатой крестьянки.
- Он здесь, пожалуй, не очень-то веселился, как по-вашему, начальник?
Кухня. Тарелки, стаканы, сковородка. Мегрэ принюхался: от сковородки
пахло рыбой. В мусорном ящике, который не опорожнялся, наверно, несколько
дней, лежали рыбьи кости и чешуя. В нише был аккуратно расставлен набор
удочек.
- Вы не находите, что это забавно придумано, а?
Как видно, Трамбле понимал счастье по-своему. Тихие комнаты, куда кроме
него никто не входил. Рыбная ловля на набережных Сены. У него было два
складных стула, из которых один усовершенствованного образца, видимо, очень
дорогой. В красивых клетках - певчие птицы. И книги, уйма книг в пестрых
обложках: книги, которыми он мог наслаждаться в тишине и покое.
Но самым любопытным был контраст между бедностью всей обстановки и
отдельными дорогими вещами. Среди удочек одна была импортная, английская,
стоившая, по меньшей мере, несколько тысяч франков. В одном из ящиков
единственного в доме комода лежала золотая зажигалка с выгравированными
инициалами "М. Т." и дорогой портсигар.
- Вы хоть что-нибудь здесь понимаете, начальник?
Да, Мегрэ, кажется, начал понимать. Особенно после того, как нашел
несколько совершенно бесполезных вещей, вроде великолепного игрушечного
электропоезда.
- Видишь ли, ему столько лет хотелось иметь такие вот вещи...
- Вы думаете, он этим поездом играл?
- Я бы не поручился, что нет... А тебе разве никогда не случалось
покупать вещи, о которых ты мечтал в детстве?
Итак, Трамбле приходил сюда утром, как другие приходят на работу, и
садился с удочкой напротив своего дома. Потом он возвращался на улицу Де-Дам
ко второму завтраку, иногда, быть может, после того, как поел рыбы
собственного улова.
Он ухаживал за своими канарейками. Читал. Читал, вероятно, целыми
часами, сидя в плетеном кресле у окна. И кругом было тихо, никто не тормошил
его, никто не кричал. Время от времени он ходил в кино, иногда вместе с
дочерью. И однажды он купил ей золотые сережки.
- Как вы думаете, эти деньги, на которые он жил, он получил их в
наследство или украл?
Мегрэ ничего не ответил. Он все ходил из комнаты в комнату и смотрел, а
перед домом стоял на часах папаша Ла Сериз.
- Поезжай обратно на набережную Орфевр. Вели разослать запросы во все
парижские банки: надо выяснить, не открывал ли у них Трамбле текущего счета,
необходимо запросить также нотариальные и адвокатские конторы...
Однако он мало на это рассчитывал. Слишком уж осмотрителен был Трамбле,
слишком крепко сидела в нем исконная крестьянская осторожность, чтобы он
решился держать свои деньги в таком месте, где их могли обнаружить
- Вы останетесь здесь?
- Да, я здесь пробуду, наверно, всю ночь... Послушай... Принеси мне
бутербродов и две-три бутылки пива... И позвони жене, предупреди, что,
возможно, я сегодня домой не приеду... Позаботься, чтобы газеты об этом доме
пока ничего не писали.
- Если хотите, я вернусь составить вам компанию или пришлю кого-нибудь
из инспекторов.
- Не стоит.
У него даже не было с собою оружия. К чему?
И потекли часы, очень похожие, должно быть, на те, что проводил в этом
доме его хозяин. Мегрэ даже перелистал несколько книг из его своеобразной
библиотеки. Почти все они были перечитаны по нескольку раз.
Потом он долго копался в удочках, ему казалось, что такому человеку,
как Трамбле, удочки должны были представляться идеальным тайником.
- Две тысячи франков в месяц в течение семи лет...
Солидный капиталец. Не говоря уже о деньгах, которые он тратил лично на
себя... Но где-нибудь да была же она запрятана, эта кубышка?
В восемь вечера, когда Мегрэ в поисках тайника принялся обследовать
вольеры, у подъезда остановилось такси.
Это приехал Люка в сопровождении какой-то девицы, у которой было,
видимо, очень неважное настроение.
- Я не знал, что делать, телефона здесь нет, - бригадир был несколько
смущен. - В конце концов я решил, что лучше всего привезти ее к вам сюда.
Это - любовница...
Рослая, крупная брюнетка с грубоватым, мучнистого цвета лицом.
Настороженно глядя на комиссара, она процедила:
- Надеюсь, меня не собираются обвинить в том, что это я убила его?
- Входите, входите... - тихо сказал Мегрэ, - в этом доме вы, наверно,
ориентируетесь лучше меня...
- Я?.. Впервые эту грязную дыру в глаза вижу... Пять минут назад я даже
не знала, что она на свете существует... Да, воздух здесь не то чтобы очень.
У нее чувствительностью отличался нос, а не барабанные перепонки. И,
садясь, она прежде всего смахнула пыль с предложенного ей стула.
IV. Четвертая жизнь Мориса Трамбле
Ольга-Жанна Мари Пауссонно, 29 лет, родом из Сен-Жорис-сюр-Изер, без
определенных занятий, адрес: отель "Во Сежур", улица Лепик, Париж, 18-й
округ.
И тут же эта громадина с круглой, наподобие луны, физиономией
затараторила:
- Прошу отметить, господин комиссар, что я к вам явилась добровольно.
Как только я в газете увидела его фотографию, я себе сказала: я не должна
бояться неприятностей, я...
- Трамбле приходил к вам в отель?
- Да, два раза в неделю...
- Так что хозяин и персонал знали его в лицо?
- Еще бы! Очень хорошо знала. Последние пять лет, с тех пор как это
началось...
- Они тоже видели фотографию...
- Что вы хотите сказать?
Она закусила губу - сообразила наконец.
- Да, хозяин действительно спросил у меня, не фотография ли это мосье
Шарля... Но я и так пришла бы...
- Не сомневаюсь. Стало быть, вы знали его под именем мосье Шарля?
- Я познакомилась с ним случайно, на бульваре Рошешуар, выходя из
кино... Я служила тогда буфетчицей в ресторане самообслуживания на площади
Клиши... Он за мной увязался... Он сказал мне, что бывает в Париже только
наездом...
- Два раза в неделю...
- Да... Когда мы встретились во второй или в третий раз, он проводил
меня до отеля и зашел ко мне... Так это и началось... Это он настоял, чтобы
я бросила работу...
Почему она понравилась Трамбле? Очевидно, потому, что Жюльетта была
маленькая, щуплая и белобрысая, а эта - высокого роста, черноволосая и
сдобная. Сдобная - это, конечно, основное. И, видимо, ее круглое,
лунообразное лицо связывалось в представлении Трамбле не только с
округлостью форм, но и с мягкостью характера, быть может, даже с
чувствительностью?
- Я скоро поняла, что он немного того...
- Что значит "того"?
- Ну, во всяком случае, с фантазиями... Он вечно твердил, что увезет
меня в деревню... Только об этом и мечтал... Не успеет, бывало, прийти и уже
тащит меня куда-нибудь в парк посидеть на скамеечке... Он приставал ко мне с
этой своей идиотской деревней несколько месяцев, все просил, чтоб я с ним
поехала туда хоть на пару деньков, и уговорил-таки в конце концов... Вы,
может, думаете, мне там было очень весело? Как бы не так!..
- Он содержал вас?
- Он давал мне только на самое необходимое... Приходилось уверять его,
будто я шью себе все сама... Ему, видите ли, хотелось, чтобы я все дни
просиживала за шитьем и за штопкой... Комедия, да и только!.. Я его сто раз
выставляла и говорила ему... Чего только я ему не говорила! А он хоть бы
что, прицепился - не оторвать, является потом с подарками, письма пишет
длиннющие... Что вы смеетесь?
- Да нет, ничего...
Бедный Трамбле! Он хотел отдохнуть от Жюльетты и нарвался на Ольгу!
- В общем, когда вы встречались, у вас немало времени уходило на
ссоры...
- Это да, немало уходило времени...
- И вы ни разу не поинтересовались и не пошли за ним, чтобы узнать, где
