никогда в нем не появлялся.
- Благодарю вас... Вы, разумеется, ни с кем об этом не говорили?
- Ни с кем.
- А нет у вас дружка где-нибудь по соседству?
- Клянусь вам...
Он был доволен, хотя причин для этого не было: дело не только не
прояснялось, но, наоборот, запутывалось. Возможно, он был рад, что интуиция
не подвела его и ночная догадка подтвердилась? А может быть, причина была в
том, что он уже "заболел" своим беднягой Трамбле, который столько лет
умудрялся водить за нос эту зловеще унылую Жюльетту и скрывать от нее свою
вторую жизнь?
- Люка, вели войти этому господину...
Теодор Жюсьом, продавец птиц с Луврской набережной в Париже.
- Я пришел в связи с фотографией...
- Вы узнали убитого?
- Еще бы, мосье. Он был одним из моих лучших клиентов... И вот
приоткрылась еще одна сторона жизни Мориса Трамбле. Не реже раза в неделю он
заходил в лавку Теодора Жюсьома и просиживал там целые часы, слушая пение
птиц. Его страстью были канарейки. Он покупал их во множестве.
- Я продал ему не меньше трех больших вольеров.
- Вы отвезли их к нему на дом?
- Нет, мосье. Он увозил их сам, в такси.
- А его адреса вы не знали?
- Я не знал даже его фамилии. Он просил называть его мосье Шарлем. Так
все его и звали, не только мы с женой, но и наши продавцы. О, это был
ценитель, истинный ценитель. Я никогда не мог понять, почему он не
показывает своих канареек на конкурсах. Некоторые из них отлично пели и
могли бы завоевать не один приз, уверяю вас, это были бы первые призы...
- Как, по-вашему, он был человеком богатым?
- Богатым? Нет, мосье... Обеспеченным... В нем не было заметно
скупости, но счет деньгам он знал...
- В общем, человек вполне положительный?
- Превосходный человек, и клиент, каких у меня не много...
- Он никогда не приходил к вам еще с кем-нибудь?
- Никогда...
- Благодарю вас, мосье Жюсьом...
Но мосье Жюсьом не уходил.
- Есть одно обстоятельство, которое меня занимает и несколько даже
беспокоит... Если верить газетам, то в квартире на улице Де-Дам нет никаких
птиц. Если бы канарейки, которых он покупал у меня, находились там, об этом,
разумеется, не преминули бы написать, не правда ли? Их было у него никак не
меньше двух сотен, а ведь это не каждый день...
- Иначе говоря, вы опасаетесь, что они...
- ...Да, находятся в таком месте, где теперь, когда нет мосье Шарля, о
них некому позаботиться...
- Хорошо, мосье Жюсьом, я обещаю: если нам удастся разыскать их, мы вас
об этом тотчас поставим в известность, и вы сможете позаботиться о них
должным образом, если, конечно, не будет поздно.
- Благодарю вас... Это, главным образом, моя жена тревожится...
- До свидания, мосье Жюсьом...
Дверь закрылась.
- Ну-с, дружище Люка, что ты обо всем этом думаешь? Заключения
экспертов получил?
- Только что принесли...
Прежде всего заключение судебно-медицинского эксперта. Из объяснений
доктора Поля следовало, что смерть Трамбле была делом чистой случайности.
Сорок строк медицинских терминов и рассуждений, в которых комиссар
ничего не смыслил.
- Алло, доктор Поль?.. Не будете ли вы любезны объяснить мне, что вы
хотели сказать в своем заключении?
- Что, собственно, пуля не должна была проникнуть в грудную клетку
убитого, потому что обладала для этого недостаточной пробивной силой, и что,
не угоди она каким-то чудом в тонкую мышечную ткань между ребрами, она
никогда не достигла бы сердца и не могла бы причинить ранения, опасного для
жизни. Ему просто не повезло, вот и все! - заключил доктор Поль. - Нужен был
известный угол прицела... И чтобы он сидел именно в такой позе...
- Вы полагаете, что убийца учел все это, когда целился?
- Я полагаю, что убийца - болван... Болван, который, быть может,
стреляет и не совсем уж плохо, раз он сумел застрелить вашего Трамбле, но
который никогда не сумел бы прицелиться так, чтобы пуля попала именно в
сердце... По-моему, он вообще слабо разбирается в огнестрельном оружии...
Это подтвердил также и Гастин-Ренетт, эксперт по оружию. Согласно его
заключению, пуля была от пневматического ружья, какими пользуются в
ярмарочных тирах, свинцовая, трехмиллиметровая.
Любопытная деталь: убийца тщательно отточил пулю, чтобы сделать ее
более острой.
Когда Мегрэ обратился за разъяснениями, эксперт ответил:
- Да нет, ее убойная сила от этого нисколько не увеличилась. Наоборот.
Проникая в тело, закругленная пуля причиняет больше вреда, чем
остроконечная. Человек, сделавший это, несомненно, воображал, будто он
придумал что-то очень умное, в действительности же он в огнестрельном оружии
ничего не смыслит.
- В общем, дилетант. Где-нибудь, наверно в детективном романе, вычитал
что-то такое и понял как раз наоборот.
Вот и все, что удалось установить к одиннадцати часам утра на другой
день после убийства Мориса Трамбле.
На улице Де-Дам Жюльетта металась между своими повседневными делами и
новыми заботами, которые принесла с собою смерть главы семьи, к тому же еще
смерть насильственная. В довершение всех бед с утра до вечера ее осаждали
газетчики, а на лестнице подкарауливали сидевшие в засаде фоторепортеры.
- Что нужно было от тебя этому комиссару?
- Ничего, мама...
- Ты говоришь неправду... Все и всегда говорят мне неправду... Даже
твой отец и то лгал мне, обманывал меня целые годы...
Слезы текли у нее ручьем, она всхлипывала, шмыгала носом и продолжала
говорить, суетиться по хозяйству, раздавать тычки детям, которых нужно было
успеть к завтрашнему дню, для похорон, одеть во все черное.
Где-то двести голодных канареек ждали, когда их накормят.
И, обращаясь к Люка, Мегрэ со вздохом сказал:
- Остается только ждать...
Ждать результатов от опубликования фотографий, ждать, что люди узнают
Мориса Трамбле, или мосье Шарля.
Бывал же он где-нибудь в течение этих семи лет. Если он переодевался
вне дома, покупал певчих птиц и клетки для них, значит, где-то у него было
пристанище, комната, квартира, возможно, целый дом? И, стало быть, он имел
дело с хозяином либо с консьержкой или прислугой? Быть может, у него были
друзья? Возможно, даже любовница?
Смешно сказать, но Мегрэ вел это дело не без некоторого волнения, в
чем, пожалуй, не решился бы признаться и самому себе.
"Бедняков не убивают..."
И вот уже человек, которого Мегрэ никогда в своей жизни не видел, о
чьем существовании он даже не подозревал, такой вначале серенький и
неинтересный, человек, который умер нелепейшей смертью, сидя на кровати, где
дремала унылая Жюльетта, - и к тому же от пули, которая вовсе не должна была
его убить, - человек этот стал близок Мегрэ.
Ружье из ярмарочного тира... Из таких ружей сбивают курительные трубки
или шарики, прыгающие на струе воды...
Да и сам убийца, старательно отточивший свинцовую пулю в надежде
сделать ее более вредоносной... Судя по всему, он тоже был всего лишь
несчастным бедняком, этот человек, после которого в номере отеля
"Эксельсиор" не нашли ничего, кроме старой расчески с выломанными зубьями.
У него больная печень. Вот почти и все, что было о нем известно.
Люка снова отправился на охоту. Скучная работенка - ни радости, ни
славы. Побывать во всех магазинах и лавках Парижа, где продается оружие.
Потом во всех тирах, потому что этот субъект мог купить ружье именно там.
Инспектор Жанвье опрашивал торговцев с Луврской набережной и с набережной
Мессажери, а также хозяев бистро у Нового моста и моста Искусств, куда
Трамбле, возможно, заходил выпить стаканчик вина в ожидании дочери, с
которой обычно здесь встречался.
Наконец, толстяк Торанс занимался шоферами такси, потому что далеко не
каждый день приходится перевозить пассажиров с большими птичьими вольерами.
Что касается Мегрэ, то он в это время сидел в ресторанчике на площади
Дофина и благодушествовал, потягивая пиво на открытой террасе, затененной
красно-желтым полосатым тентом. Кружка была уже наполовину пуста, и теперь,
в ожидании часа, когда можно будет отправиться домой завтракать, Мегрэ
наслаждался своей трубкой, однако брови его беспрестанно хмурились.
Что-то смутно беспокоило его, но он никак не мог понять, откуда у него
это беспокойство. Кажется, ему что-то сказали, не то вчера, не то сегодня
утром, его это сильно поразило, что-то очень важное, но вот что именно - он
забыл.
Какая-то коротенькая, ничего не значащая фраза. И все же - он хорошо
помнит - тогда он ее сразу про себя отметил. И еще подумал, не в ней ли
скрывается ключ ко всей этой загадочной истории.
Итак, от кого же он ее слышал?.. Может быть, на допросе, от этой
высокогрудой девушки в красненькой шляпке?.. Он перебирал в уме все, что она
ему говорила... Возвращался вновь к сцене на углу улицы Сантье, когда она
побежала за отцом и увидела, что он прошел мимо места своей работы...
Сережки?.. Нет... Иногда отец с дочерью тайком ходили в кино... В
общем, Франсина была любимицей Трамбле... Он испытывал, должно быть, немалую
гордость, когда шел с ней гулять или покупал ей потихоньку от матери ценные
вещи...
Нет, не то... Коротенькая фраза была связана с чем-то совсем другим...
С чем же?.. Сверху откуда-то падал на него косой луч солнечного света, и в
этом луче кружились нескончаемым хороводом тончайшие золотые пылинки, как
бывает в комнате, где только что перестилали постель...
На улице Де-Дам, вот где он ее слышал... Открыта была дверь на кухню...
и говорила Жюльетта... О чем же это она тогда говорила, что ему вдруг
показалось - еще немного, и он все поймет?
- Жозеф, сколько с меня?
Совсем коротенькая фраза. Всю дорогу он пытался ее вспомнить. И дома,
когда он, скинув пиджак и положив локти на стол, сидел за завтраком, он все
еще продолжал думать о ней. И мадам Мегрэ, видя, что муж чем-то озабочен,
под конец вовсе умолкла.
Но, подавая фрукты, она все же не выдержала и проговорила:
- Скажи, разве, по-твоему, это не отвратительно, когда человек...
Еще бы! Но ведь мадам Мегрэ не знала Жюльетту. Она не видела квартиры
на улице Де-Дам.
Коротенькая фраза была у него уже на кончике языка, где-то рядом со
словами жены.
"Скажи, разве это не отвратительно..."
Еще усилие. Одно небольшое усилие. Но озаряющая молния так и не
вспыхнула. Он бросил салфетку на стол, набил трубку, налил себе рюмку
кальвадоса и присел у окна - отдохнуть перед тем, как отправится снова на
набережную Орфевр.
III. След рыболова с удочкой
В тот же день в шесть часов вечера Мегрэ и Люка выходили из такси
далеко за Аустерлицким мостом на Привокзальной набережной. С ними был
какой-то похожий на бродягу, обтрепанный, хромой человечек.
И тут наконец Мегрэ осенило, и коротенькая фраза, которую он так долго
и тщетно пытался припомнить, неожиданно всплыла в его памяти: "Он не выносил
шума".
Трамбле, этот бедняк, убитый в ту минуту, когда он в нижнем белье сидел
на краю постели и скреб свои больные подошвы, Трамбле, живший на улице
Де-Дам с пятью детьми, озорниками и неслухами, и с женой, которая только и
знала, что ныть да жаловаться, - этот Трамбле не выносил шума.
Есть люди, которые не выносят определенных запахов, другие боятся
холода или жары. Мегрэ запомнился один бракоразводный процесс: разводились
супруги, прожившие вместе не то двадцать шесть, не то двадцать семь лет.
Требуя расторжения брака, муж заявил суду:
