обессилел от женщины. А блестящие коричневые глаза Котуза были, как у
ожидающей гиены.
Раисом Острова был Котуз и сам покупал мамелюков. Его и Барата сделал
он Эмирами Тысячи. И не сразу Котуз убил Айбека, потому что умел ждать.
Маленький Халил, последний Эйюб, утонул в Реке раньше, чем убили
Айбека. Совсем мало крови было у прыщавого Халила. И, как отец, смотрел он
на нож, и в глазах его ничего не было. Мертвый ушел он в Реку и не выплывал
больше, потому что был последний. Люди страны Миср рассказывали, что
священный крокодил унес маленького Эйюба, и показывали место, где это
произошло. И стали они с Баратом Эмирами Тысячи...
Охрану оттеснили они и на части изрубили Айбека. когда приехал он на
Остров делать смотр. Даже круглой головы не осталось, чтобы посадить на пику
и показать жителям Эль-Кахиры для утверждения порядка.
И светлоглазая Шадияр знала, что ждут они Айбека на Острове. Потому что
женщины--как люди страны Миср, и не любят они тех, кто ходит к ним каждый
день...
Конь вдруг остановился, замотал головой и начал сходить с ровной
дороги. Бейбарс потянул повод...
Он сам убил светлоглазую женщину, когда приказал Котуз. Закрытую привез
он ее на середину Реки. Белая, как солнце, была луна. И снял он покрывало, и
долго смотрел в лицо Шадияр.
И она в первый раз смотрела ему в лицо. И глаза ее становились все
больше. Совсем светлыми стали они. И засмеялась она. И руки его перестали
вдруг быть тяжелыми. Луна вдруг упала в воду, и остановилась вода...
И он сощурил тогда глаза, и ударил кривым мамелюкским ножом где
раздваивалась у нее грудь. И смеялась она, и закрыла глаза, счастливая...
В пустой лодке сидел он. И не брал весла. Светлая вода была кругом... И
не пошел он на четырнадцатый день к женщине...
Котуз хорошо умел ждать. И знал он, что такое большая власть. Раньше,
чем стать султаном, захотел он остаться без девяти, которые были возле него,
И сделал правителем он человека, который не сам выбрал себе имя.
Байгушем--Птицей, жрущей падаль, называли этого человека Бахр -- Речные
мамелюки. Бурджи был он -- Башенный мамелюк из Фустата. И выбрал его Котуз,
потому что чужой он был среди Речных.
И делал Байгуш то, что хотел Котуз. Все эмиры были убиты при нем,
которые мешали Котузу. И в Реке утонул Байгуш, когда пришло его время.
Остался только он, Бейбарс, из девяти, которые были с Котузом...
Новых девять выбрал себе Котуз, когда стал султаном. И громко хвалил
Котуз его силу, и дарил ему самых красивых лошадей и самых толстоногих
женщин из своего гарема. И знал он поэтому, что пришло его время...
Но был уже он Раисом Острова и имел своих девять, Барат, Турфан и
Шамурат были всегда с ним. Трудно было Котузу, но он умел ждать. Все чаще
посылал его Котуз через пустыню тревожить франков. Там и увидел он
монголов...
Они обогнали слух о себе. Потные, безбородые, с ночным птичьим уханьем
бросились они, не спрашивая, кто впереди. Тело к телу и конь к коню, не
давая подняться пыли из-под копыт, ехали монголы, и остановить их было
нельзя.
И мамелюки повернули коней и разбежались по пустыне, спасаясь от
звонких монгольских стрел. И не всех он собрал потом у сторожевых башен на
дороге в страну Миср...
И легкая горячая стрела вошла ему в левое плечо, когда отворачивал он
коня от монголов. С черными жесткими перьями была стрела. Тихо свистнул
тонкий волосяной канат, сорвал его с коня и бросил спиной на землю. И тогда
прыгнул со своего коня длиннорукий Барат, и перерезал канат, и взял его на
своего коня...
Он долго стоял у сторожевых башен на дороге в страну Миср, рассылая во
все стороны мамелюков. И ему привозили живых монголов. И он долго смотрел
каждому в глаза. У них были узкие равнодушные глаза, в которых совсем не
было бога. Послушно садились они на корточки и ждали удара клинка, не
отворачивая головы. Страха они не понимали... Это были дикие барбарои, как
франки. И знали они своего Эмира Тысячи, как мамелюки. И эмиры их никого не
знали, кроме Безбородого Хана.
И пахло от них, как от франков, грязным потом и шкурами. Кобыльим
молоком пахли монголы. И чем-то горьким еще пахли они, как не пахли франки и
мамелюки. Это был непонятный запах, который мешал ему правильно думать...
А потом побежали в страну Миср люди, которых обогнали на своих
оскаленных лошадях монголы. Люди из Басры, из Багдада, из Урфы и Мосула. Они
бежали днем и ночью мимо сторожевых башен, и один только бог был в их
глазах.
И говорили они, что Безбородый Хан монголов--сын христианки и не
трогает он тех, кто крестится. И еще говорили они, что монголы привязали
всех сыновей халифа правоверных к хвостам своих диких лошадей. Всех братьев
халифа и всех везиров халифа привязали они к хвостам лошадей и погнали всех
лошадей в пустыню. Самого халифа правоверных привязали они к четырем
лошадям, и гнали их в четыре стороны, пока не разбежались лошади...
И он дал отдохнуть мамелюкам, и вернулся в страну Миср. И опять ждал
Котуз, потому что побежали уже в страну Миср люди из Халеба и Дамаска, а
Речные мамелюки знали теперь только его, Бейбарса. И стало известно, что
франкские эмиры из Акры и Антиохии принимают у себя везиров Безбородого
Хана, и вместе говорят они, что пришло время страны Миср...
И о том, что пришло время страны Миср, кричал в Эль-Кахнре перед
мечетью Ибн-Тулуиа оборванный человек из Багдада. Братом халифа правоверных
называл он себя, оторвавшимся от хвоста монгольской лошади. И кричал он это
перед мечетью Аль-Акмары, и в Аль Азхаре, и перед мечетью халифа Хакима. И
Котуз сказал, чтобы схватили его и бросили в яму под Фустатом, где сидели
нарушившие справедливость и порядок...
Он шел к Айн-Джалуте, а монголы шли ему навстречу. Они были барбарои и
шли всегда прямо, не сворачивая. А на длинной монгольской дороге были города
и страны, где эмиры умели писать и читать написанное. И люди в этих городах
и странах знали бога, который мешал им смотреть прямо. И они всегда искали
непрямой путь к спасению. И монголы шли прямо, и их путь был всегда самый
короткий.
В море стал он Бейбарсом и знал прямой путь. Не было другого пути в
качающейся темноте, когда прыгнул он Маленькому на спину. Твердые бугры с
тех нор на его руках... Девять тысяч мамелюков взял он с собой, Бахр и
Бурджи--Речных и Башенных. Быстро шел он к Айи-Джалуте, чтобы не успели
франки соединиться с монголами. Знак бога рисовали франки на своих плащах и
на своих щитах, но не успел еще бог ухватить их за руки...
Монголы не знали других путей, кроме прямого, и это был самый
правильный путь. Когда они увидели мамелюков, то начали съезжаться плечо к
плечу и конь к коню, поворачиваясь в их сторону. И он дал знак, и ухнули
боевые трубы, и мамелюки тоже начали съезжаться плечо к плечу и конь к коню,
поворачиваясь к монголам. И, как монголы, прижались они друг к другу, и пыль
из-под копыт не могла пробиться между их телами.
И монголы удивились, потому что в первый раз увидели идущих к ним
прямым путем. И когда столкнулись мамелюки и монголы возле Айн-Джалуты, то
монголы рассыпались.
И кончились монголы, когда рассыпались, потому что не знали они пути,
кроме прямого. Никого не знали они, кроме своего эмира, и были как слепые
щенки каждый в отдельности. В разные стороны побежали монголы, бросив луки и
круглые кожаные щиты. В грязи и навозе было их хвостатое знамя цвета теплой
крови.
До конца он потел прямым путем. Плотными отрядами по сорок разъехались
мамелюки по пустыне, догоняя монголов и отрезая им головы. И собрал он все
отрезанные головы и построил из них красную пирамиду на высоком берегу
Евфрата. Никогда больше не шли монголы в страну Миср. И дальше не шли они
через страну Миср в страны франков, потому что он остановил их в
Айн-Джалуте. Так стал он Абуль-Футух -- Отец Победы.
И когда он вернулся в Эль-Кахиру, Котуз приготовил ему белый дом с
двенадцатью фонтанами. И ждали его там черные мамелюки с отравленными
ножами. Но он прыгнул первым, и на площади перед мечетью Ибн-Ту-луна, где
встречал его Котуз, он убил его. И сам он отрезал голову Котуза с блестящими
коричневыми глазами и бросил ее на стертые кирпичи перед мечетью
Ибн-Ту-луна...
Конь шел ровно... Из-за холмов поднимался храм. Люди построили его,
которые строили пирамиды. На стенах нарисовали они своих богов, об их
мудрости и силе написали они. Но победили их барбарои --люди пустыни, чей
бог был простой. Прямую дорогу знал тогда этот бог, и Пророк его не умел
писать.
И стали люди пустыни брать гладкие камни из этого храма. И построили
мечети в Эль-Кахире, мечети в Майсуре, в Тель-эль-Яхудие и в Эль-Лахуне
мечети с красивыми высокими минаретами. У людей страны Миср научились они
растить хлопок, рисовать треугольники и считать звезды. И научились писать
их пророки, и бог из пустыни перестал видеть прямую дорогу. И сами стали они
людьми страны Миср, которым неприятна кровь и знакомы слезы...
Мечети и башни построили из гладких каменных плит. И только один угол
храма пошел на это, такой он был большой. С той стороны, где брали камни,
въехал Бен-барс на крышу храма. И конь остановился, опустив голову...
Он сразу назвал себя султаном, когда убил Котуза. И всегда он был
Абуль-Футух, потому что отнял у франков Цезарею и Арсуф. Яффу и Антиохию он
тоже отнял у франков, потому что франки были уже другие. Они научились
мыться горячей водой и перестали носить бычьи шкуры. И стали они одеваться в
муслин и атлас, как люди Дамаска и Багдада, и под верхней одеждой стали
носить нижнюю, и часто меняли эту одежду. И бороды уже красиво подстригали
франки, как люди Дамаска и Багдада. Сахар они ели, которого не знали раньше.
И многие из франков умели писать и читать написанное, и учились они у
людей из Аль-Азхара и Низамийи рисовать треугольники и считать звезды. И не
умели уже идти прямым путем навстречу мамелюкам. Только в каменной Акре
остались франки, рисовавшие крест на своих плащах. Он, Абуль-Футух, положил
предел им по эту сторону моря, куда пришли они на могилу своего бога.
И монгольские ильханы за Евфратом быстро научились мыться горячей
водой, носить мягкую одежду и есть сахар. Бога нашли они себе, и писать
научились, и перестали быть опасными.
Никто не мешал ему теперь идти с мамелюками на Восток, в богатую
армянскую Киликию, и на Запад никто не мешал ему идти, в Барку и Ливию. И на
Юг, в святые города Хпджаза. И в Эфиопию, за черными рабами...
Бесплодны люди, не умеющие смотреть прямо... На стене храма из белых
каменных плит стоит его конь. В черном кожаном седле сидит он, Бейбарс, и
смотрит на Восток, и на Север, и на Юг. И видит только желтый песок,
скованный острыми камнями, которые ранят копыта лошадей. На небо смотрит он.
И видит круглое белое солнце. Вниз смотрит, и каждую травинку видит внизу.
Суслика видит он, который побежал от круглой норки и камнем метнулась тень
орла по земле. И твердые когти вошли в мягкое тело, и красные брызги
остались на белом камне. Брызги почернели сразу, потому что камень
горячий... Все это так, как он видит. И у того, кто видит не так, косые
глаза.
Они смотрят на желтый песок и говорят, что это не простой песок, потому
что ехал по нему Пророк. И на человека смотрят они и говорят, что это не
просто человек. И на женщину смотрят они и говорят, что это не просто
женщина. И второе, и третье имя дают они всему, что видят.
Он прямо видит все, и поэтому он Абуль-Футух. И он понял, что такое