старых людских законов? Кому, как не роду Ходжамурад, знать это!
Сотни людей стояли в напряженном ожидании. Подъезжали и слезали с коней
все новые люди из окрестных аулов. Толпа молчала. Только оборванный
сумасшедший Мамед проклинал текинца. Он кричал, что всех этих теке и йомудов
надо вырезать до одного, и нечеловеческие глаза его не могли на чем-нибудь
остановиться. Люди слышали хриплый вой терьякеша и ждали.
Но вот толпа заволновалась. Через мост от города рысью шли всадники.
Это был Сеид-хан со своими людьми, Рядом с ним ехал сам святой
Ходжамурад-ага. Они подъехали и остановились. Ходжамурад-ага неторопливо
слез с лошади и сделал знак Сахатдурды.
Медленно вышел из толпы отец девушки, поднял круглый гладкий камень,
размахнулся и бросил. Дочь смотрела прямо на него. Камень ударился в
маленькую девичью грудь. Сахатдурды, не поворачиваясь, сделал несколько
шагов назад и опустил руки... Ходжамурад-ага сдвинул брови, и уже несколько
камней с разных сторон полетело в связанных. Сумасшедший Мамед подскакивал и
радостно смеялся при каждом удачном ударе. Большинство камней не попадало в
лежащих.
Вдруг те, кто уже размахнулся, застыли с камнями в отведенных руках.
Толпа раздвинулась. Прямо напротив связанных стоял Фраги. На нем был все тот
же зеленый халат и белая чалма на голове.
Люди пятились от него... Как он посмел прийти сюда?! Или этот неудачный
мулла надеется, что белая чалма защитит его голову?
Но Фраги не надеялся ни на что. Он должен был прийти сюда с безруким
мальчиком и видеть все с начала до конца.
Что для них слово бога! И что это за слово, которое так послушно воле
этих людей!.. Все они смотрели на него: надменный Сеид-хан, тупой Какабай,
слюнявый Хошгельды-хан, огромный Ходжамурад-ага. И со всех сторон глядели на
него люди. Разные были у них глаза:
злые и добрые, тупые и умные, мутные и честные. Прямо перед ним, как
две черные звезды, блестели огромные девичьи глаза.
Только ровный гул холодного ветра стоял в воздухе. Чего они ждали от
него? Чтобы он начал кричать, просить их, заклинать именем бога? Он знал,
что все это бесполезно. Что им любые законы! Они не признали связанного им
брака. Так они захотели. И мысли не должно появиться у людей, что можно
безнаказанно нарушить их закон. И бог, их бог, всегда будет на их стороне.
Ну, а его бог, добрый, человеческий?
Сам святой Ходжамурад-ага наклонился и поднял большой камень. Тяжело
ступая, подошел он почти вплотную к ним и с силой ударил камнем в лицо
текинца. Тот даже не посмотрел на святого. А Ходжамурад-ага зашел с другой
стороны, снова взял большой камень и бросил его в лицо девушки. Дикий вопль
пронесся над толпой. Десятки, сотни камней полетели в связанных. Текинец
бешено заметался, головой и ногами загребая глубокую дорожную пыль. Своим
огромным телом он стремился прикрыть, защитить девушку от этих ударов. Но
камни сыпались со всех сторон. Люди сразу озверели при виде крови. Пьяный от
терьяка Мамед плясал и кривлялся. Он, кого не пускали на порог самого
последнего дома, вдруг получил власть над жизнью и смертью двух людей. И он
убивал их, как убивала бы связанного льва грязная, вонючая гиена. Рыча,
вырывали друг у друга камни гуламы Сеид-хана.
Спокоен, как всегда, был лишь святой Ходжамурал-ага. Он поднимал камень
за камнем и бил теперь одну лишь девушку. Громадный, злой, подлый старик
убивал ее за то, что она не захотела его объятий.
Ветер усиливался. Все больше мутной соленой пыли нес он с собой. Фраги
стоял и поверх этих беснующихся людей смотрел в грязное небо. Дрожа,
прижимался к нему безрукий мальчик.
Связанные уже не двигались. А их все били и били камнями. Глухо
ударялись они в неподвижные тела. Серая дорожная пыль слипалась от теплой
человеческий крови. Только открытые глаза юноши были еще живыми.
Опрокидывая встречных, влетел в толпу маленький всадник. Это был
опоздавший Дурды-хан. Человеческая кровь притягивала его. Раздавая удары
камчой, он пробился к связанным и начал дико хлестать неподвижные тела.
Тяжелый ременный конец камчи попал в открытый глаз текинца. Фраги опустил
глаза и посмотрел на людей. И вдруг он увидел, что все они смотрят на него.
Прищурившись, смотрел на него Сеид-хан, гаденько улыбались глаза
Хошгсльды-хана, непримиримым был взгляд Ходжамурад-агн. Даже Дурды-хан,
избивая мертвых, глядел на него. Но самой лютой, открытой, всепоглощающей
ненавистью горели глаза Мухамеда Порсы! Да, ведь он был неглупым человеком,
этот Мухамед. И никто лучше его не мог чувствовать сейчас свое
ничтожество...
Но вот ускакал Сеид-хан со своими людьми. Толпа быстро начала
расходиться. Те, кто бросал камни, как будто очнулись от пьяного сна. Теперь
они не смотрели друг на друга и не знали, куда деть руки. Люди искали своих
коней, спеша поскорее покинуть место убийства.
Скоро лишь четверо гуламов, присланных Сеид-ханом, остались на дороге.
Они развели огонь и поставили на него чугунный кумган для чая. Один из них
пнул ногой сумасшедшего Мамеда, который мешал им своими криками, и тот,
жалобно воя, побежал к городу.
Заслонившись от ветра черными бурками, грелись у огня бородатые гуламы.
Время от времени они поглядывали на поэта. А Фраги по-прежнему стоял, прижав
к себе мальчика. Оба они не спускали глаз с высокой груды камней на
дороге... Он так верил в спокойные молодые глаза юного батыра, что не мог
поверить в смерть. Мысли гудели в голове, как этот холодный, свирепый ветер.
Но ни разу не обратились они к небу.
Время от времени на дороге показывалась одинокая арба или всадник.
Проезжий останавливал лошадей, искал камень и бросал его в кучу. С твердым
стуком ударялся камень о камень.
Три раза еще в течение этого дня гуламы расстилали в пыли молитвенные
коврики. Повернувшись лицом к Мекке, они стояли неподвижно, потом падали на
колени и, выбросив вперед руки, прижимались лицом к земле. Фраги молча
смотрел на них.
Холодная ночь накрыла землю. Ветер стал еще сильнее. Мальчик дрожал от
холода, прикрывшись полой халата. Фраги еле стоял на ногах. Но они не
уходили.
Когда потухли последние далекие костры в городе, Старший из гуламов
плюнул на груду камней. Все четверо сели на коней и уехали.
Затих грохот копыт по деревянному мосту, и они подошли к каменной
груде. Камень за камнем начал Фраги сбрасывать с огромной кучи. Сначала
медленно, потом все быстрее и быстрее. Мальчик, как мог, помогал ему
обрубками рук. Неверный, мятущийся свет догоравшего костра заставлял прыгать
их тени: большую и маленькую...
Руки их стали липкими. Но вот рука Фраги почувствовала тепло! Большое,
мощное плечо текинца было еще теплым. С невероятной силой дернул его к себе
Фраги, и последние камни посыпались на дорогу. Он перерезал веревки, но
холодное тело девушки нельзя было оторвать от живого. Рукояткой ножа
пришлось разжимать ему пальцы текинца...
Немного прошло времени, пока догорели последние угли. Ночь стала еще
глуше. Смазанные колеса не скрипели. Холодная лупа то показывалась желтым
пятном сквозь несущийся песок, то совсем исчезала. Когда Фраги поднимал на
арбу текинца, он увидел в трех шагах человека. Лунное пятно посветлело, и он
узнал своего соседа Сахатдурды. Но Фраги поднял на арбу и тело девушки.
Фраги взял лошадь под уздцы и повел прочь от города. Сидящий на арбе
мальчик все время оглядывался. Не догоняя и не отставая, шел за ними
человек.
Долго ехали они так. Потом Фраги остановил лошадь и лопатой начал рыть
землю. Он посадил в яму мертвую девушку, засыпал и воткнул в холм палку с
белой тряпкой. Они поехали дальше, но человек уже не шел за ними. Он остался
у холма.
Когда они поднимались в гору, мальчик тронул за плечо Фраги и показал
назад. Там рвался и качался на ветру яркий огонь. И хотя было очень далеко,
Фраги узнал свой дом...
Долго стоял и смотрел он па дальний пожар. Потом снова тронул коня и,
не оглядываясь, пошел вперед.
Эпилог.
Кончилась холодная зима. Старики не помнили столько ветра и снега.
Бешено крутил мокрым песком Новруз, день, когда тепло приходит на смену
холоду. Зато никогда еще не было в Черных Песках такой зеленой травы, таких
красных маков, такого синего неба...
И этой буйной весной по кровавому морю маков ехали от аула к аулу три
всадника. Быстрая молва летела по пустыне. Когда они приезжали, люди уже
ждали их. Один из них играл на дутаре, а безрукий мальчик пел. И столько
боли, гнева и человеческой ярости было в его песнях, что сердца людей уже не
могли биться спокойно. А пока они пели, третий -- молчаливый одноглазый
батыр со шрамами -- только переглядывался с молодыми джигитами. И такой был
у него взгляд, что после их отъезда мужчины, не сговариваясь, проверяли
оружие.
Да, это были они: самый великий поэт, самый лучший певец и самый
большой воин, которые когда-нибудь рождались в Черных Песках. Меч
объединения везли они с собой. И ножны этого меча были украшены чудесными,
как стихи, узорами.
Фраги всей грудью вдыхал чистый, свежий ветер пустыни и уже не
чувствовал боли. Он расправлял плечи и открыто улыбался женщинам. А они
отвечали ему быстрыми взглядами, ответными улыбками, и яркий румянец
вспыхивал на их лицах. Он был мудр безумной мудростью юности, Фраги, самой
высокой мудростью на земле!
В груди и в голове его каждый миг рождались новые образы. И слова текли
свободно и просто, как эти белые тучи над головой. Именно в эти годы и
написал он свои самые прекрасные стихи.
Примечания
Каджары -- шахская династия (XVIII--XX века).
Терьякеш -- человек, употребляющий терьяк, грубый наркотик.
Морис Симашко.
Емшан
Изд: Библиотека "Дружбы народов"
Олжасу
Степной травы пучок сухой...
Л. Майков
Султан Бейбарс остановился и сжал кулаки. Слово опять шевельнулось в
горле. Он чуть не крикнул его, и горький вкус остался на губах.
Оно всегда было с ним, это слово. Не слово, а чей-то неясный плач.
Словом оно стало сегодня утром, когда он открыл глаза и у него вот так же
сдавило горло. Откуда оно?..
Бейбарс впервые чего-то не понимал. Он тронул рукой грудь, там, где
сердце, оглянулся по сторонам. Осторожно, не до конца разжал он пальцы и
неслышным шагом пошел по садовой дорожке. Дверь в Розовый Дом была открыта.
Девочку помыли, но ничем не натерли. Бейбарс не любил никаких запахов.
Она лежала на широкой красной тахте, там, где ей приказали. В открытых
глазах был обычный испуг. Свет падал из высоких окон в потолке, и узкие
ромбы его пламенели на бархате тахты. Один из этих ромбов выхватывал
половинку ее недоспелой груди и наискось ударял туда, где только начиналась
белая, уже не детская нога. Из-за этой ноги ромб света был шире других.
Девочка спрятала бы свое тело в темноту тахты, но ей сказали, чтобы она
лежала так...
Он увидел ее вчера, когда пришел в дом бея Турфана. Пройдя к фонтану,
где купались дочери бея, он показал на одну пальцем. У Турфана тряслись
руки. Этими тяжелыми, в буграх, руками поломал он когда-то саблю, схватил
большой камень и рванулся на политую скользким маслом стену Мансуры,
разбивая головы беловолосых франков!.. Таких надо все время больно бить. По
носу, по глазам, как львов. Львы быстрее всех становятся собаками и лижут
палку, ноги, жрут навоз под ногами повелителя. Турфана он давно не трогал.
