звездного камня, который мне дали перед началом паломничества. Касание
дало слабое ощущение единения-транса и я вздрогнул от удовольствия. Я
поклялся себе, что он не тронет камень.
Мы ехали дальше к Марсею.
Купец не был приятным человеком, но он старался не обижать нас и
порой даже вызывал у меня некоторую симпатию. Олмейн, которая большую
часть жизни провела в уединении в Зале Летописцев, воспринимала его с
большим раздражением, меня же долгие годы блужданий сделали терпимее к
людям. Конечно, нам обоим было смешно, когда он хвастался своим богатством
и влиянием, рассказывал о женщинах, которые ждали его на многих планетах,
перечислял мастеров гильдий, которые искали его совета, бахвалился своей
дружбой с бывшими Властителями. Он большей частью говорил о себе и редко
приставал к нам с расспросами, за что мы были ему благодарны. Лишь однажды
он спросил, почему это мужчина и женщина Пилигримы путешествуют вместе,
подразумевая, что мы любовники. Мы признали, что это не совсем обычно, и
перевели разговор на другую тему. Его догадки ничего для меня не значили
и, я полагаю, для Олмейн тоже. На нас висел груз более серьезных грехов,
чем тот, в котором он нас подозревал.
Казалось, что нашего купца совсем не выбило из колеи поражение родной
планеты: он был богат, как и прежде, жил в таком же комфорте и ездил куда
хотел. Но даже его иногда раздражали завоеватели. Это мы поняли, когда
однажды ночью вблизи Марселя нас остановили на контрольном пункте.
Глаза сканеров засекли нас, дали сигнал обтекателям, и золотистая
паутина протянулась через дорогу.
Датчики машины уловили опасность, и машина мгновенно остановилась. На
экранах было видно с десяток бледных человеческих фигур.
- Бандиты? - спросила Олмейн.
- Хуже, - ответил Купец. - Предатели.
Он скривился и повернулся к переговорному рожку.
- В чем дело?
- Выходите для проверки.
- По чьему приказу?
- Прокуратора Марсея, - был ответ.
Это было тяжело осознавать - человеческие существа работают как
дорожные агенты завоевателей. Однако люди вынуждены были наниматься к ним
на службу. Это становилось неизбежным, поскольку многие остались без
работы, как например, Защитники.
Купец начал сложную процедуру по откупориванию своей машины. Лицо его
исказилось от ярости, но он ничего не мог поделать, чтобы избавиться от
паутины:
- Я вооружен, - прошептал он нам. - Сидите тут и ничего не бойтесь.
Переговоры с дорожными охранниками длились долго, но мы ничего не
слышали. Наконец вопрос, по-видимому, был передан в более высокую
инстанцию, и появилось три завоевателя, которые окружили купца. Его
поведение изменилось, на лице появилось слащавое выражение, он начал
делать подобострастные жесты. Затем он повел их к машине, открыл ее и
показал нас, пассажиров. После короткого последующего разговора купец
вернулся, запечатал машину, паутина исчезла, и мы проследовали дальше к
Марсею.
Когда мы набрали скорость, купец выругался и сказал:
- Вы знаете, как бы я справился с этим длинноруким дерьмом? Для этого
нужен только хорошо подготовленный план. Ночь длинных ножей: каждый
десятый землянин должен убить одного завоевателя. И все.
- Почему же никто не образовал движение за освобождение? -
поинтересовался я.
- Это работа Защитников, а половина из них мертва, другая же
поступила на службу к этим. Организовывать сопротивление не мое дело. Но
именно так его нужно было бы устроить. По-партизански: появились,
зарезали, исчезли. Все быстро. Старые добрые методы Первого Цикла, они еще
действенны.
- Но тогда прибудут еще завоеватели, - возразила Олмейн.
- С ними надо поступить таким же образом. Они все будут выжигать
огнем. Наш мир будет уничтожен.
Они притворяются высокоцивилизованными, более цивилизованными, чем
мы, - ответил купец. - Их варварство ославило бы их на всю Вселенную. Нет,
они не стали бы все выжигать огнем. И потом - они бы не смогли завоевывать
нас снова, и снова, теряя своих людей. В конце концов они ушли бы, а мы
стали бы свободными.
- Не искупив наши старые грехи, - добавил я.
- О чем это ты, старик?
- Да так, ни о чем.
- Я полагаю, вы бы не присоединились к тем, кто начнет борьбу?
- Раньше я был Наблюдателем, - пояснил я, - посвятив свою жизнь
защите планеты от них. Я люблю их не больше твоего и не меньше твоего
желаю, чтобы они ушли. Но план твой непрактичен, кроме того, он не имеет
моральной ценности. Кровавое сопротивление противоречило бы той участи,
которая уготована нам Волей. Мы должны завоевать свободу более благородным
способом. Это испытание ниспослано нам не для того, чтобы мы резали
глотки.
Он поглядел на меня с презрением и хмыкнул.
- Мне следовало бы помнить, что я разговариваю с Пилигримами. Ладно.
Забудем про все это. Я ведь говорил об этом несерьезно. Может быть, вам
нравится мир, каков он есть.
- Мне не нравится, - возразил я.
Он взглянул на Олмейн и я тоже, поскольку был почти уверен, что она
расскажет о моем сотрудничестве с завоевателями. Но, к счастью, Олмейн
хранила молчание.
В Марсее мы покинули нашего благодетеля, провели ночь в общежитии
Пилигримов и на следующее утро пешком отправились дальше. И так мы шли с
Олмейн по прекрасным странам, полным завоевателей. Иногда нас даже
подвозили в роликовых вагончиках. И, наконец, мы вступили в Эфрику.
4
Нашу ночь - первую на другой стороне после длительного пыльного
перехода - мы провели в грязной гостинице около озера. Это было
квадратное, выкрашенное в белый цвет здание, почти без окон с прохладным
внутренним двориком. Большинство его обитателей составляли Пилигримы; но
были также представители других гильдий.
Среди постояльцев гостиницы оказался и Измененный Берналт. По новым
законам завоевателей Измененные могли останавливаться в любой гостинице, и
все же было несколько странно видеть его там. Мы встретились в коридоре,
Берналт слегка улыбнулся, как бы желая заговорить, но улыбка его тут же
погасла, а желание говорить пропало: он понял, что я не готов принять его
дружбу. Или, быть может, он просто вспомнил, что Пилигримы по законам
своей гильдии не должны общаться с другими людьми. Этот закон все еще
действовал.
Мы с Олмейн съели на ужин суп и соус. Позднее я зашел к ней в комнату
пожелать доброй ночи, но она предложила:
- Погоди, войдем в единение.
- Все видели, как я заходил в твою комнату, - сказал я. - Будут
шептаться, что я долго у тебя оставался.
- Тогда пошли в твою.
Олмейн выглянула в коридор - никого. Она схватила меня за руку, и мы
бросились в мою комнату. Заперев дверь, она сказала:
- Давай свой звездный камень. Из потайного места в одежде она достала
свой, и наши руки соединились на них.
За все время паломничества звездный камень давал мне большое
облегчение. Прошло много сезонов с того времени, когда я в последний раз
входил в транс Наблюдателя, но я не потерял полностью этой способности, и
звездный камень был чем-то вроде атрибута того экстаза, который я
испытывал при наблюдении.
Звездные камни происходят из других миров - не знаю даже откуда.
Камень сам определяет, достоин человек стать Пилигримом или нет, ибо он
жжет руки того, кого не считает достойным надеть одеяние Пилигрима.
- Когда тебе дали камень впервые, ты испытывал беспокойство? -
спросила Олмейн.
- Конечно.
- И я тоже.
Мы подождали, пока камни подействуют на нас. Свой я держал цепко.
Темный, сияющий, более гладкий, чем стекло, он сверкал в моих руках, как
кусок льда, и я почувствовал, как я настраиваюсь на мощь Воли.
Сначала я остро ощутил все окружающее. Каждая трещина на стене была
подобна аллее. Мягкий шелест ветра снаружи поднялся до верхних нот. В
тусклом свете лампы я видел различные цвета.
Переживания, которые я познал с помощью звездного камня, отличались
от тех, что я испытывал, используя приборы Наблюдателя. Там я тоже выходил
за пределы своего "я". Когда я находился в состоянии наблюдения, я покидал
свое земное тело, взлетал ввысь с огромной скоростью и постигал все, а это
очень близко к божественному состоянию. Звездный камень не давал таких
ощущений, как транс Наблюдателя. Под его влиянием я ничего не видел,
помимо того, что окружало меня, я знал только, что меня поглощало нечто
большее, чем я сам, и я был в непосредственном контакте со Вселенной.
Назовем это соединением с Волей.
Откуда-то издалека я слышал голос Олмейн:
- Ты веришь в то, что люди говорят об этих камнях? Что нет никакого
единения, что все это электрический обман?
- По этому поводу у меня нет своей теории, - ответил я. - Меня больше
интересует эффект, чем причина.
Скептики заявляют, что звездные камни, это всего лишь увеличительные
стекла, которые отправляют усиленное мозговое излучение обратно в мозг.
Олмейн вытянула руку, которой сжимала камень.
- Когда ты был среди Летописцев, Томис, ты изучал историю ранней
религии? Человек всегда искал единения с бесконечным. Многие религии
утверждают, что это невозможно.
- Были также таблетки, - пробормотал я.
- Да, некоторые таблетки давали мгновенное ощущение единения с
Вселенной. А эти камни, Томис, - одно из последних средств преодоления
величайшего проклятия человека, заключающегося в том, что каждая
индивидуальная душа томится в своем теле. Желание превозмочь
изолированность друг от друга и от Воли свойственно всему человечеству.
Ее голос сделался тихим и плохо различимым. Она продолжала
рассказывать мне о мудрости, которую приобрела, будучи Летописцем, но я
уже не мог уловить смысла: я всегда легче входил в единение, чем она,
поскольку имел опыт Наблюдателя...
И в эту ночь, как и раньше, взяв свой камень, я ощутил легкий озноб,
закрыл глаза и услышал, как где-то вдали звучит мощный гонг, как шелестят
волны, бьющиеся о незнакомый берег, как шепчет о чем-то ветерок в
чужеземном лесу. Я почувствовал, как меня что-то зовет, и вошел в
состояние единения. И отдал себя Воле.
Я прошел по всем периодам своей жизни, через юность и зрелые годы,
через свои блуждания, старые привязанности, муки и радости, через
беспокойные последние годы, через предательство, свои печали и
несовершенства. И я освободил себя от себя, отбросил свою сущность. И стал
одним из тысячи Пилигримов - тех, которые бродят в горах Хинда, и в песках
Арби, и в Эйзи и в Стралии, которые движутся в Ерслем. И с ними я
погрузился в Волю. И в темноте я увидел темно-пурпурное зарево над
горизонтом - оно становилось все ярче и ярче, пока не превратилось во
всеохватывающее красное сияние. И я вошел в него, полностью восприняв
единение, и не желая более другого состояния, кроме этого.
И я очистился.
И проснулся в одиночестве.
5
Я хорошо знал Эфрику. Еще молодым человеком я долго жил в самом ее
центре. Страсть к путешествиям привела меня на север в Эгапт, где
сохранились древнейшие остатки Первого Цикла. Но в те времена древность не
интересовала меня. Я совершал свое Наблюдение, перемещаясь из одной страны
в другую, поскольку Наблюдателю не нужно постоянное место жительства. И
однажды я встретил Эвлюэллу, с которой готов был бродить вновь и вновь, и
я пошел сначала в Роум, а затем в Перриш.
Теперь я вернулся сюда с Олмейн. Мы держались ближе к берегу и
