Барретт поставили его на ноги. Он был неустойчив, все время переносил свой
вес с одной ноги на другую, болезненно их разгибая. Затем Барретт взял его
под руку и буквально вытолкнул из двери хижины.
Вот так они и стояли все вместе у двери. Барретт показал на Луну.
- Вот она. Сегодня у нее такой прелестный цвет. Совсем не такой
мертвый, как там, наверху. И посмотри вон туда, Валь. Туда, где в просвет
между скалами видно море. Рудигер отправился на ловлю. Я вижу его лодку.
- Может быть, он наловит креветок?
- Креветок здесь еще нет. Они еще не возникли. - Барретт засунул руку
в карман и вытащил оттуда что-то твердое и блестящее, сантиметров в пять
длиной. Это был внешний скелет маленького трилобита. Он протянул его
Вальдосто, но тот быстро замотал головой.
- Не нужен мне этот пучеглазый краб.
- Это трилобит, Валь. Они вымерли, а мы еще нет. Мы живем в своем
собственном прошлом, за миллиард лет до нашего рождения.
- Ты, наверное, сошел с ума, - спокойно сказал Вальдосто и, взяв у
Барретта трилобита, зашвырнул его далеко в скалы. - Пучеглазый краб, -
пробормотал он. Затем, как бы очнувшись, спросил: - Почему мы здесь?
Почему мы все ждем да ждем? Завтра берем, что нам нужно, и принимаемся за
них. Первым будет Бернстейн, верно? Он самый опасный. Затем остальные.
Одного за другим мы их всех уберем, всех этих гнусных убийц, очистим от
них мир, чтобы он снова стал безопасным местом. Я устал ждать. Я ненавижу
их, Джим. Джим? Это ты, да? Джим... Барретт...
Из угла рта Вальдосто показалась слюна и струйкой потекла по
подбородку. Квесада печально покачал головой. Террорист скрючился, грузно
опустился на колени и стал шарить по голой поверхности скалы. Пальцы его
то сжимались, то разжимались, но он не находил ни горсти земли. Квесада
поднял больного на ноги и с помощью Барретта отвел назад в хижину.
Вальдосто не сопротивлялся, когда док придавил к его руке носик капсулы с
успокаивающим и впрыснул его в кровь. Потерявший терпение разум,
восставший против чудовищного вечного изгнания в непостижимо отдаленное
прошлое, с радостью погрузился в сон.
Когда они снова вышли наружу, то увидели, что Ханн держит трилобита
на ладони и зачарованно смотрит на него. Посмотрев на Барретта, он
протянул ему скелет, но тот отмахнулся.
- Оставь у себя, если хочешь, - сказал он. - Там, где я взял этого,
есть еще. Сколько угодно.
Они двинулись дальше.
Неда Альтмана они нашли рядом с его хижиной. Стоя на коленях, он
орудовал руками над грубой кривобокой глыбой, которая, судя по
возвышениям, где могли быть грудь и бедра, должна была соответствовать
образу женщины. При виде подошедших, он проворно поднялся. Альтман был
аккуратным высоким мужчиной со светлыми волосами и почти прозрачными
светло-голубыми глазами. В отличие от всех остальных в лагере пятнадцать
лет назад он был государственным чиновником, прежде чем разочаровался в
мифе о синдикалистском капитализме. Глубокое знание Альтманом стиля
проведения правительственных акций было неоценимым для подполья, и
правительство приложило все усилия, чтобы найти его и сослать сюда. Восемь
лет пребывания в лагере довели его до такого состояния.
Альтман показал на глиняного голема и произнес:
- Я так надеялся, что в сегодняшнюю грозу ударит молния. Вы же
понимаете, осталось только это. Вдохнуть жизнь. Но в это время года молний
довольно мало.
- Скоро начнутся очень сильные грозы, - сказал Барретт.
- Да, вот тогда молния в нее и ударит, она оживет и пойдет. Тогда мне
понадобится новая помощь, док. Нужно будет, чтобы вы ей сделали положенные
прививки и подработали кое-какие неудачно получившиеся места.
Квесада выдавил из себя подобие улыбки.
- Буду рад это сделать, Нед. Но ты же знаешь условия?
- Конечно. Когда я с ней управлюсь, ты заберешь ее. Ты думаешь, что я
гнусный монополист? Услуга за услугу. Мы поделим ее. Будет составлена
очередь в соответствии со сроками подачи заявок. Только вы, ребята, не
должны забывать, кто ее создал. Она должна становиться моей, как только
понадобится. - Тут он заметил Ханна. - А это кто?
- Это новенький, - пояснил Барретт. - Лью Ханн. Он появился сегодня
днем.
- Меня зовут Нед Альтман, - вежливо произнес Альтман и учтиво
поклонился. - Бывший государственный служащий. А вы очень молоды, да? У
вас еще румянец на щеках. Какова ваша сексуальная ориентация, Лью?
Женская?
- Боюсь, что да, - поморщившись, произнес Ханн.
- Вот и прекрасно. Можете не опасаться. Я к вам не прикоснусь, так
как занят осуществлением одного проекта и остальное меня сейчас не
интересует. Но я просто хочу, чтобы вы знали: раз вы гетеро, я внесу вас в
свой список. Вы молоды, и вам, наверное, гораздо нужнее, чем многим из
нас. Я не забуду вас, даже несмотря на то, что вы здесь новичок, Лью.
- Это... так любезно с вашей стороны, - пролепетал Ханн.
Альтман вновь опустился на колени, нежно провел ладонями по извилинам
грубо вылепленной фигуры, задержался на тонких конических грудях, придавая
им форму, пытаясь сделать более гладкими, будто ласкал трепещущую плоть
настоящей женщины.
Квесада кашлянул.
- Я думаю, тебе сейчас хорошо бы было немного отдохнуть, Нед. Может
быть, завтра будет молния.
- Будем надеяться.
- А теперь поднимайся.
Альтман не сопротивлялся. Док провел его внутрь хижины и уложил на
койку. Барретт и Ханн, оставшись снаружи, осматривали творения его рук.
Ханн указал на центр фигуры.
- Он упустил нечто существенное, не так ли? - произнес он. - Если он
намеревается предаваться любви с этой девицей, когда завершит ее создание,
ему стоило бы...
- Это было здесь вчера, - сказал Барретт. - Он, должно быть, снова
поменял ориентацию.
Когда Квесада с печальным лицом вышел из хижины, все трое двинулись
дальше по каменистой тропе.
В этот вечер Барретт совершил неполный обход. Обычно он проходил весь
путь до стоявшей у самого моря хижины Дона Латимера. Латимер, одержимый
манией отыскать пси-проход во времени, через который можно было бы
покинуть лагерь "Хауксбилль", тоже числился в его списке больных,
нуждающихся в особом отношении. Но он уже был там сегодня, когда
представлял Латимера Ханну, и посчитал, что для его больной ноги такая
прогулка будет слишком тяжела.
Затем они посетили Гайларда, который обращался с молитвой к
инопланетянам из другой звездной системы, чтобы они прилетели и спасли его
от одиночества и страданий в лагере. Побывали у Шульца, пытавшегося
пробить брешь в параллельную вселенную, где все должно было быть так, как
положено в мире, достигшем подлинной утопии. Наконец, навестили
Мак-Дермотта, у которого не было разработанного до мелочей психоза,
требующего немалой игры воображения и концентрации ума. Мак-Дермотт просто
валялся на койке и целыми днями рыдал, пока бодрствовал. После этого
Барретт распрощался со своими спутниками, оставив Ханна на попечении
Квесады, который и должен был проводить его до назначенной ему хижины.
- Может быть, будет лучше, если сначала мы проводим вас? - спросил
Ханн, косясь на костыль Барретта.
- Нет, не надо. Не беспокойтесь. Я прекрасно себя чувствую.
Они скрылись в темноте, а Барретт присел на ближайший камень.
Вот уже добрую половину дня он наблюдает за Ханном и тем не менее
сейчас знает его не лучше, чем в ту минуту, когда тот вывалился на
Наковальню. Это показалось ему весьма странным. Но, может быть, Ханн
приоткроется чуть больше, когда побудет здесь некоторое время и
окончательно поймет, что других товарищей у него уже больше никогда не
будет.
Барретт посмотрел на розовато-оранжевую Луну и засунул руку в карман,
чтобы по привычке потрогать маленького трилобита, но затем вспомнил, что
отдал его Ханну. Тогда он встал и заковылял к своей хижине, раздумывая о
том, сколько же времени тому назад этот Ханн провел свой медовый месяц на
Луне.
6
Прошло несколько лет довольно упорного труда, прежде чем Джиму
Барретту удалось заставить Джанет приобрести надлежащий вид. Он не хотел
открыто побуждать ее измениться, потому что был совершенно уверен в полном
провале таких попыток. Он проделывал это, позаимствовав у Нормана Плэйеля
ряд тактических приемов косвенного убеждения. И это увенчалось успехом.
Джанет в общем-то красавицей не была, но стала выглядеть вполне прилично.
Изменения оказались весьма существенными. Барретт ушел из дома и стал жить
с ней, когда ему исполнилось девятнадцать лет. Ей было тогда двадцать
четыре, но для него это не имело значения.
К этому времени грянула революция, и контрреволюция стала уходить в
подполье.
Переворот произошел точно как намечалось, в конце 1984 года. Сбылось
предсказание компьютера, запрограммированного Эдмондом Хауксбиллем, и
рухнула политическая система, очень грустно отпраздновавшая свое
двухсотлетие всего лишь восемью годами раньше. Система просто перестала
работать, и образовавшийся вакуум заполнили, как и ожидалось, те, кто
давно уже потерял веру в демократию. Конституция 1985 года была явно
временным документом, только чтобы создать переходное правительство,
которое должно было обеспечить восстановление гражданских свобод в
Соединенных Штатах. Однако временные конституции и переходные
правительства никогда не отмирают сами собой, когда наступает их срок.
В создавшейся новой ситуации большинство правительственных функций
осуществлял Совет Синдикалистов, возглавляемый канцлером. Когда-то такие
названия звучали странно в стране, привыкшей к президентам, сенаторам,
государственным секретарям и тому подобному. Казалось, эти должности были
вечными и неизменными - и вдруг их не стало, а вместо них появились
совершенно новые. Перемена была наиболее явной в наивысших сферах. Органы
бюрократии и государственные учреждения продолжали действовать почти так
же, как и раньше, да другого не могло и быть, если государство хотело
избежать полного краха.
Новые правители были весьма странными. Их нельзя было назвать ни
консерваторами, ни либералами в том понимании, которое было характерно для
большей части двадцатого века. Они исповедовали философию активного
правительства, с упором на общественные работы и централизованное
правление, и потому их можно было считать марксистами или, по крайней
мере, либералами нового толка. Но они были убеждены также в необходимости
подавлять разногласия в угоду социальной гармонии, что не вязалось с
идеологией либералов, а марксистами они не были, так как большинство из
них сами были настоящими капиталистами, настаивавшими на господстве
частного сектора в экономике и затратившими массу энергии на
восстановление делового климата прежней эпохи. Во внешней политике они
были оголтелыми реакционерами, сторонниками изоляционистской политики и
патологического антикоммунизма. Это была, мягко говоря, в высшей степени
эклектичная идеология.
- Это вообще не идеология, - настаивал Джек Бернстейн, стуча кулаком
по ладони. - Это просто банда громил с крепкими кулаками, которым
посчастливилось отыскать вакуум власти и заполнить его. У них нет никакой
основополагающей правительственной программы. Они просто делают то, что,
как они считают, необходимо, чтобы как можно дольше удержаться у власти и
не допустить наступления нового политического кризиса. Они заграбастали
власть, и теперь им изо дня в день приходится импровизировать.
