кембрии. Так что здесь нет никакого парадокса.
- Кроме того, - грустно произнес Рудигер, - через миллиард лет эта
скалистая гряда окажется на дне Атлантического океана, а поверх нее -
несколько километров осадочных пород. Нет никакой надежды, что нас найдут.
Или на то, что когда-нибудь оттуда, сверху кто-нибудь увидит этого
молодца, которого я сегодня поймал. Я сам не позволю, чтобы это произошло,
рассеку для изучения его анатомии. Для них он потерян.
- Но вы сожалеете о том, что этот вид так и останется неизвестным для
науки, - сказал Ханн. - Для науки двадцать первого века.
- Конечно же, сожалею. Но разве я в этом виноват? Наука все-таки
знает о существовании этого вида. Я представляю науку. Я ведущий
палеонтолог этой эпохи. Но я не могу опубликовать сообщение о своей
находке в профессиональном журнале. - Он нахмурился и побрел прочь, не
выпуская из рук огромного красного рака.
Ханн и Барретт переглянулись. Это был естественный взаимный ответ на
ворчливую вспышку Рудигера. Но тут же улыбка сошла с лица Барретта.
"...термиты... один хороший толчок... лечение..."
- Что-нибудь не так? - спросил Ханн.
- Что?
- Вы как-то неожиданно поникли...
- Это дала о себе знать нога, - ответил Барретт. - Такое у меня
нередко бывает, чтоб вы знали, Ханн. Вот так. Я могу помочь перенести этих
зверей. Сегодня вечером у нас будет свежий суп из трилобитов.
Они начали подниматься по ступеням к лагерю. Неожиданно откуда-то
сверху послышался дикий крик. Это кричал Квесада.
- Ловите его! Ловите его! Он мчится к вам!
Встревоженно задрав голову, Барретт увидел Брюса Вальдосто, который
изо всех сил мчался вниз. Он был в чем мать родила, а за ним развивались
лоскуты ткани, которыми он недавно был привязан к койке. Примерно в сотне
метров выше него стоял Квесада, из носа которого текла кровь. Вид у него
был поникший и ошеломленный.
Вальдосто, несущийся вниз, представлял собой жуткое зрелище. Он
никогда не был проворным из-за своих ног, но теперь, после нескольких
недель, проведенных под воздействием успокоительных средств, он вообще
вряд ли мог стоять на них. У него была нарушена координация движений. Он
делал рывки вперед, спотыкался и падал, катился на четвереньках, затем с
трудом поднимался, и, сделав еще несколько шагов вперед, снова падал. Его
волосатое туловище блестело от пота, дикие глаза ничего не видели перед
собой, губы были сомкнуты. Он походил на какое-то животное, сорвавшееся с
цепи и мчавшееся теперь куда глаза глядят, навстречу свободе и гибели
сразу.
У Барретта и Ханна едва хватило времени, чтобы бросить трилобитов на
камни, когда на них обрушился Вальдосто.
- Давайте сомкнем плечи и преградим ему дорогу, - предложил Ханн.
Барретт кивнул, но не смог поравняться с Ханном достаточно быстро,
так что Ханн схватил его за руку и потянул к себе. Барретт уперся что было
сил в костыль. Вальдосто ударил их, как камень пущенный из пращи.
- Валь! - вскричал Барретт и попытался его задержать. Но Вальдосто
воткнулся прямо ему в живот. Барретт принял на себя всю инерцию массивного
коротышки. Костыль впился глубоко под мышку, Барретта развернуло, он
подвернул здоровую ногу, и все его тело пронзила острая боль. Чтобы не
вывихнуть плечо, он отпустил костыль, который отлетел назад, и сам тоже
стал падать, но успел подхватить костыль снова, прежде чем опрокинуться
назад. Из-за этого между ним и Ханном возник промежуток, через который,
словно пушечное ядро, прорвался Вальдосто. Он увернулся от хватки Ханна и
помчался дальше вниз по ступенькам.
- Валь! Вернись! - орал во всю глотку Барретт. - Валь!
Но он больше ничего не мог сделать и беспомощно смотрел, как
Вальдосто достиг воды, то и дело скользя по камням, и с разбегу
бултыхнулся в нее. Его руки беспорядочно били по воде в каком-то безумном
кроле. Некоторое время его голова показывалась на поверхности, потом на
него обрушилась волна и, откатившись назад, увлекла его за собой. Когда
Барретт увидел его снова, он был уже в пятидесяти метрах от берега.
К этому времени Ханн подбежал к ялику Рудигера, вытащенному на берег,
и начал стаскивать его в море. Сделав несколько шагов по воде, он прыгнул
в ялик, и стал отчаянно грести. Но уже наступил прилив, и волны швыряли
утлую лодчонку, как тростинку. После каждого метра, который Ханну
удавалось отвоевать у моря взмахами весел, приливная волна отшвыривала его
назад, к берегу. А Вальдосто в это время удалялся все дальше, рассекая
волны сильными руками, на короткое время поднимаясь над поверхностью, а
затем исчезая, чтобы через несколько долгих секунд показаться снова.
Ошеломленный Барретт словно окаменел на том самом месте, на лестнице,
где мимо него пролетел Вальдосто. Лицо его исказила боль. Затем к нему
присоединился Квесада.
- Что произошло? - спросил Барретт.
- Я давал ему успокоительное, а он совершенно обезумел. Порвал
веревки, которыми был привязан, и сбил меня с ног. После этого пустился
бежать. К морю... И все время вопил, что намерен плыть домой.
- Доплывет, - печально произнес Барретт.
Они молча смотрели на борьбу со стихией. Ханн, выбиваясь из сил,
яростно пытался догнать Вальдосто на лодке, которую было очень тяжело
направлять одному гребцу сквозь волны прилива. Вальдосто, собрав всю
оставшуюся у него энергию, прорвался через цепь подводных скал,
пролегавшую на некотором удалении от берега, и теперь неуклонно плыл в
открытое море. Однако впереди была еще одна скалистая гряда, и белая пена
бурлила вокруг торчащих, как зубья, утесов. Во время высокого прилива
здесь образовывались водовороты. Вальдосто неумолимо приближался к ним.
Волны накрыли его, вздыбили высоко вверх, потом снова швырнули вниз.
Вскоре он стал всего лишь точкой на горизонте.
Теперь, привлеченные криками, стали подходить другие. Один за другим
они располагались вдоль берега или на нижних ступеньках. Альтман, Рудигер,
Латимер, Шульц, здоровые и больные, шизофреники и стойкие к невзгодам -
все они, старые и усталые, неподвижно стояли, пока Ханн стегал море своими
веслами, а Вальдосто прорывался сквозь волны.
Ханн повернул назад. Выбившемуся из сил гребцу было невероятно тяжело
пробиться сквозь полосу прибоя. Рудигер и еще несколько человек стряхнули
охватившее их оцепенение, бросились в воду, поймали лодку и потащили ее на
берег. Из нее, шатаясь, вышел Ханн с мертвенно-бледным от усталости лицом.
Он упал на колени, и его вырвало. Оправившись, но все еще дрожа, он
поднялся на ноги и подошел к Барретту.
- Я пытался, - сказал Ханн. - Лодку невозможно было заставить
двигаться, но я пытался догнать его.
- Не расстраивайся, - нежно ответил ему Барретт. - Этого никто не
смог бы сделать, волны слишком круты.
- Может быть, если бы я попытался поплыть за ним вместо...
- Нет, - произнес Квесада. - Вальдосто безумен и ужасно силен. Он
затянул бы вас под воду, если бы раньше с вами не расправились волны.
- Где он? - спросил Барретт. - Кто-нибудь его видел?
- По ту сторону скал, - ответил Латимер. - Разве это не он?
- Он утонул, - проговорил Рудигер. - Вот уже минуты три или четыре не
показывается. Это наилучший выход для него, для нас, для каждого.
Барретт отвернулся от моря. Никто его не упрекал. Всем была известна
его дружба с Вальдосто: тридцать лет, совместная квартира, яростные споры
по вечерам и бурные дни. Некоторые здесь помнят тот день, когда Вальдосто
выпал на Наковальню, и Барретт, не видевший его более десяти лет, закричал
от восторга. А теперь оборвалась одна из последних нитей, связывавших его
с далеким прошлым. Но, напомнил себе Барретт, Вальдосто покинул их намного
раньше, чем сегодня.
Стало темнеть. Барретт начал медленно подниматься вверх по обрыву к
лагерю. Через полчаса его догнал Рудигер:
- Море подуспокоилось. Валя выбросило на берег.
- Где он?
- Несколько ребят несут его наверх, чтобы отслужить службу. После
этого возьмем его в лодку и устроим погребение.
- Хорошо, - сказал Барретт.
В лагере "Хауксбилль" был только один вид погребения - похороны в
открытом море. Копать могилы в скалистой породе было невозможно. Поэтому
Вальдосто предадут воде дважды. Выброшенного волнами его снова вывезут в
море и к телу привяжут груз, чтобы он покоился с миром. Обычно панихиду
устраивали на берегу, но теперь, без лишних слов, уступая увечью Барретта,
тело Вальдосто подняли наверх, чтобы не заставлять Барретта еще раз
спускаться к морю. Казалось бессмысленным таскать туда-сюда безжизненное
тело. "Было бы лучше, - подумал Барретт, - если бы Валя сразу унесло в
открытое море".
Вскоре появились Ханн и еще несколько человек. Они несли тело,
обернутое листом голубого пластика. Перед хижиной Барретта его положили на
землю. Служить панихиду было одной из обязанностей, которые он сам взял на
себя. Ему показалось, что только за последний год он произнес пятьдесят
прощальных речей. Сейчас присутствовали около тридцати человек. Остальные
либо были уже безразличны к смерти других, либо настолько от этого
расстраивались, что не могли посещать похороны.
Церемония была простой. Барретт коротко рассказал о своей дружбе с
Вальдосто, о днях, проведенных вместе с ним на переломе столетия, о
революционной деятельности Вальдосто, подчеркнул некоторые его героические
поступки. О большинстве из них Барретт узнал из вторых рук, потому что сам
уже был узником лагеря "Хауксбилль" в те годы, когда Вальдосто покрыл себя
славой. Между 2006 и 2015 годами Вальдосто фактически собственноручно,
один, своими убийствами и взрывами настолько сократил число членов
правительства, что на вакантные места подолгу не было охотников.
- Они знали, кто виновник этого, - сказал Барретт, - но не могли
найти его. За ним гонялись много лет и в конце концов поймали. Началось
следствие - вам всем известно, какого рода следствие - после чего его
выслали к нам, в лагерь "Хауксбилль". И еще много лет Вальдосто был одним
из лидеров здесь. Но он не смог смириться с участью заключенного. Он не
смог адаптироваться в мире, где ему не с кем было бороться. И поэтому он
надломился. Вы видели это, и, надо сказать, это было нелегко. А он страдал
еще больше. Да успокоится он в мире.
Барретт сделал знак, носильщики подняли тело и двинулись на восток.
Большинство присутствующих последовали за ними. Барретт остался. Он
смотрел вслед похоронной процессии, пока она не скрылась из вида, выйдя на
лестницу, спускающуюся к морю. Тогда он повернулся и прошел в хижину.
Через некоторое время он уснул.
Незадолго до полуночи он проснулся от звука быстрых шагов снаружи.
Когда он сел, в дверь ворвался Нед Альтман.
Барретт, моргая, уставился на него:
- В чем дело, Нед?
- Этот Ханн! - взорвался Альтман. - Он снова ошивается вокруг Молота!
Только что мы видели, как он вошел в здание.
Барретт стряхнул дремоту, как стряхивают с себя воду вылезшие на сушу
тюлени. Не обращая внимания на непрекращавшуюся боль в левой ноге, он
поднялся и схватил одежду. Он сильно испугался, и чтобы этого не заметил
Альтман, принял хладнокровное, невозмутимое, как маска, выражение лица.
Если Ханн, болтаясь возле темпоральной аппаратуры, испортит Молот случайно
или намеренно, они уже больше не получат необходимых запчастей оттуда,
сверху. И это будет означать, что все их снабжение - если оно вообще будет
- станет приходить случайными партиями, которые могут материализоваться в
прошлые годы и на значительном удалении от лагеря. Что же все-таки затеял
