пришли и за ним.
Он попытался определить свою реакцию в глубине души, и был поражен,
что единственное, что он испытывает, - это облегчение. Долгие годы
неопределенности закончились, оборвалось та лямка, которую он тянул, и
теперь он сможет отдохнуть.
Ему было тридцать восемь лет. Он был Верховным Руководителем
Восточного подразделения Фронта Национального Освобождения. С юношеских
лет он трудился над тем, чтобы приблизить свержение правительства, и труд
этот состоял из миллионов крохотных шагов, с помощью которых, тем не
менее, удалось пройти весь необходимый путь. Из всех присутствовавших на
его первом подпольном собрании тогда, в 1984 году, остался только он один.
Джек Бернстейн, его первый наставник в революционных делах, давно и
всецело переметнулся на сторону противника. Хауксбилль умер несколько лет
назад в возрасте сорока трех лет от ожирения и воспаления щитовидки. Его
труд по созданию машины времени, как говорили, увенчался успехом. Он-таки
соорудил работающую машину времени и передал ее правительству.
Ходили слухи, что правительство проводит какие-то эксперименты с
машиной времени, используя в качестве подопытного материала
политзаключенных. Барретт прослышал, что старик Плэйель был среди
подопытных. Его арестовали в марте 2003 года, и после этого никто не знал,
что с ним случилось. Арест Плэйеля сделал Барретта не только фактическим,
но и номинальным руководителем подполья всего восточного побережья. Однако
он не ожидал, что его тоже заберут так быстро.
Вот так все они поуходили, эти революционеры восемьдесят четвертого
года: одни - в могилу или в неизвестность, другие - к противнику. Остался
он один, и теперь его тоже либо убьют, либо предадут небытию. Странно, но
у него почти не было жалости к себе. Он готов был позволить другим
выполнить отчаянно скучную задачу подготовки Революции.
Революция так никогда и не наступит, с горечью подумал он. Революция,
которая потерпела поражение еще до того, как началась. Из 1987 года,
сквозь время выплыли слова Джека Бернстейна: "Мы потерпим поражение, если
упустим подрастающее поколение. Их приберут к рукам синдикалисты и
воспитают так, что они будут считать синдикализм единственно верным,
справедливым и прекрасным общественным строем. И чем дольше это
продолжается, тем дольше это будет продолжаться. Это самоподдерживающийся
процесс. На всякого, кто захочет возвращения старой конституции или
исправления новой, будут смотреть как на опасного огнедышащего радикала, а
синдикалисты - это чудные, консервативные парни, которые всегда у нас были
и которых всегда мы желали видеть у власти. А с этим все заканчивается, и
иначе быть не может".
Да, Джек оказался прав. Фронт увлек за собой некоторую часть
молодежи, но этого оказалось недостаточно. Несмотря на еще более
изощренную пропагандистскую кампанию, несмотря на искусное переплетение
революционной агитации с массовыми развлечениями, несмотря на финансовую
поддержку сотен тысяч американцев и творческую поддержку многих самых
выдающихся умов нации, Фронт так ничего и не достиг. Участники подполья не
смогли сдвинуть с места эту огромную пассивную массу обывателей, которых
устраивало правительство независимо от того, каким оно было, и которые
боялись раскачивать лодку сильнее, опасаясь, что эта лодка перевернется.
"Зачем им меня арестовывать? - отметил про себя Барретт. - Я уже
наработался. У меня больше нет ничего, что я мог бы предложить Фронту.
Внутренне я уже смирился с поражением, и если буду продолжать работать в
подполье, то отравлю молодежь своим пессимизмом".
Это было правдой. Он перестал быть революционным агитатором много лет
назад. Теперь он стал всего лишь бюрократом революции, перетасовщиком
бумаг, представителем укоренившихся взглядов. Если бы на самом деле
вспыхнула революция, неизвестно, принесла бы она ему радость или повергла
в ужас. Он повзрослел, привыкнув жить на грани революции. Ему было так
удобно. Его способность изменяться давно исчезла.
- Что-то вы очень тихий, - сказал агент слева.
- А что, я должен кричать и плакать?
- Мы считали, что вы доставите нам больше хлопот, - ответил агент
справа. - Один из высших вождей...
- Вы плохо меня знаете, - усмехнулся Барретт. - Я прошел ту стадию,
когда мне было не безразлично, как вы со мной поступаете.
- В самом деле? Это плохо вяжется с вашим образом, который у нас
сложился. Преданный революционер с незапамятных времен. Вы опасный
радикал, Барретт. Мы давно следим за вами.
- Почему же вы тогда так долго мешкали с моим арестом?
- Мы не хватаем людей просто так. У нас есть долговременная программа
арестов. Все спланировано так, чтобы было неожиданным. Одного лидера мы
берем в этом году, другого - в следующем, третьего - через пять лет...
- Ну что ж, вы можете позволить себе ждать, потому что мы не
представляем собой какой-либо настоящей угрозы. Мы всего лишь кучка
мошенников.
- Похоже, вы говорите вполне серьезно, - заметил агент слева.
Барретт рассмеялся.
- Вы странный человек, - удивился агент справа. - С таким, как вы,
нам еще не приходилось иметь дело. Вы даже не похожи на агитатора, скорее
на адвоката какого-нибудь, вполне респектабельного.
- А вы уверены, что взяли того человека, которого вам приказали
взять? - спросил Барретт.
Агенты переглянулись. Тот, что сидел справа, остановил машину и
выключил сдерживающее поле, внутри которого находился Барретт, как в
клетке. Он схватил правую руку Барретта и подтащил ее к информационной
плате на приборном щитке, затем включил связь с компьютером. Центральному
компьютеру понадобилось несколько секунд, чтобы сличить отпечатки пальцев
Барретта с теми, что хранились в центральном архиве.
- Вы - Барретт. Бросьте валять дурака, - облегченно вздохнул агент.
- А я и не отрицал этого, разве не так? Я просто поинтересовался,
насколько вы в этом уверены.
- Ну, что ж, теперь мы убедились на сто процентов.
- Вот и прекрасно.
- Странный вы тип, Барретт.
Они отвезли его в аэропорт. Там их дожидался небольшой
правительственный самолет. Полет длился два часа. Этого было достаточно,
чтобы пересечь почти весь континент, но Барретт не был уверен, что они
пролетели столь дальнее расстояние. Они могли все это время кружить над
Бостоном. Он знал, что правительство проделывало подобные трюки. Когда
самолет совершил посадку, уже темнело. Ему удалось только мельком увидеть
огни аэропорта, так как к самолету причалил закрытый трап и Барретта
пропихнули внутрь гармошки. Где он находился на самом деле, Барретт не
имел ни малейшего представления.
Но ему не нужно было знать конечный пункт. Он закончил свое
путешествие в одном из правительственных лагерей для предварительного
следствия. Гладкая черная металлическая дверь закрылась за ним. Внутри все
было приглаженным, ярко освещенным, антисептическим. Это вполне мог быть
госпиталь. Коридоры расходились во многих направлениях, рассеянное
освещение придавало всему приятный зеленовато-желтый оттенок.
Его покормили, затем дали форму без единого шва, сшитую из какой-то
неразрушаемой на вид ткани, и поместили в камеру.
Барретт был приятно удивлен, что его не посадили в тюремный блок с
максимально строгими мерами предосторожности. Его камера представляла
собой довольно уютное помещение размером три на четыре метра с койкой,
туалетом, ультразвуковой душевой и видеокамерой за почти невидимым
бордюром на потолке. В двери камеры была решетка, через которую он мог
переговариваться с заключенными в камерах напротив. Их имен он не знал.
Некоторые из них представляли подпольные группы, о которых он никогда не
слышал, хотя и считал, что знает обо всех таких группах. По крайней мере,
несколько его соседей были правительственными шпионами, но Барретт ничего
не имел против этого, поскольку это не было для него неожиданностью.
- Как часто приходят следователи? - спросил Барретт.
- Они сюда не ходят, - ответил коренастый бородач из камеры напротив
по фамилии Фалькс. - Я здесь уже месяц, а меня еще не допрашивали.
- Здесь допросы не проводятся, - пояснил сосед Фалькса. - Отсюда
уводят и допрашивают в каком-нибудь другом месте. Затем снова сюда
возвращают. Они не спешат. Я здесь вот уже полтора месяца.
Прошла неделя. На Барретта никто из начальства не обращал внимания.
Его регулярно кормили, давали кое-что почитать и каждый третий день
выводили на прогулку в тюремный двор. Не было никаких признаков, что его
намерены допрашивать, отдать под суд или вообще предъявить какое-либо
обвинение. В соответствии с законом о превентивном задержании его можно
было держать до бесконечности, не привлекая к суду, если имелось
предположение, что он представляет собой угрозу для безопасности
государства.
Некоторых заключенных уводили, и они больше не возвращались. Каждый
день прибывали новые заключенные.
Очень много говорили об осуществлении программы путешествия во
времени.
- Сейчас ведутся эксперименты, - поведал один худой новичок по
фамилии Андерсон. - Существующая аппаратура позволяет засылать назад во
времени на несколько лет кроликов и обезьян. Как только ее
усовершенствуют, появится возможность засылать в прошлое заключенных. Они
закинут нас на миллионы лет назад на съедение динозаврам.
Барретту это казалось маловероятным, даже несмотря на то, что
подобную перспективу он обсуждал с самим изобретателем шесть лет назад.
Что ж, Хауксбилль теперь мертв, а его работа стала собственностью тех, кто
ее оплачивал, и один Бог может помочь всем им, если окажется, что все эти
дикие предположения - правда. На миллионы лет в прошлое? Правительство
лицемерно объявило об отмене смертных приговоров, но, возможно, оно могло
запихнуть человека в машину Хауксбилля, переправить его Бог знает куда в
пространстве и времени и считать, что поступило гуманно.
По подсчетам Барретта, он провел в заключении четыре недели, когда
его вывели из камеры и перевели в следственное отделение. Никакие двадцать
восемь дней его жизни не тянулись еще столь медленно, и он нисколько не
удивился бы если бы узнал, что провел в своей камере четыре года до того,
как за ним пришли.
Небольшая электрическая тележка провезла его по бесконечным
лабиринтам тюрьмы, и доставила в ярко освещенный кабинет. После того как
он подробно изложил свою биографию и со всеми формальностями было
покончено, двое служителей препроводили его в небольшую, просто
обставленную комнату, в которой находились письменный стол, кресло и
кушетка.
- Ложитесь, - сказал один из служителей.
Сдерживающее поле с Барретта сняли, он лег и стал изучать потолок.
Тот был серым и совершенно гладким, словно вся комната была надута, как
цельный пузырь. Ему позволили изучать безукоризненную поверхность в
течение нескольких часов. Затем, стоило ему почувствовать, что он
проголодался, секция стены скользнула в сторону и пропустила в комнату
Джека Бернстейна.
- Я знал, что это будешь ты, Джек, - спокойно проговорил Барретт.
- Называйте меня, пожалуйста, Джекоб.
- Ты никогда никому не позволял называть себя Джекобом, когда мы были
мальчиками, - сказал Барретт. - Ты настаивал на том, что тебя зовут Джек.
Так даже указано в твоем свидетельстве о рождении. Помнишь, как ватага
наших одноклассников донимала тебя и гоняла по всему школьному двору с
