большого города. Неловко даже как-то было топтать землю здесь просто так.
Надо было делать как все: сначала озадачиться чем-то а потом стараться
достигнуть, сметая препятствия на своем пути. Я не собирался. Я хотел видеть
только своих друзей и немного погрезить-погрустить о прошлом, о будущем.
Меня встречал друг Миша Шугаев. Столько торжественных моментов сразу я
не испытывал давно. Только вчера меня провожали, как в последний путь, а
сегодня уже встречают.
Миша - преуспевающий бизнесмен, зарабатывает кучу денег и завел себе по
такому случаю черную служебную "Волгу" с шофером Сашей.
Миша отвез меня к себе домой ночевать, а на следующий день мы поехали
на встречу выпускников.
Не понимаю таких встреч. Разные мы стали и очень. Мы сбились в кучу и
пытались придумать свое прошлое заново - это невозможно, его нет навсегда.
Ко мне подошла немолодая женщина, мать двоих взрослых детей, и
объявила, что двадцать лет назад была в меня влюблена. Я слушал рассказ
мужчины-однокурсника о том, как он покупал акции АО "МММ". Потом слушал
рассказы еще от разных мужчин и разных женщин. Я старался выслушать всех,
кто хотел говорить, пытаясь понять, что с нами произошло: мы живем всерьез
или пока еще нет?
В основном, кто-то у кого-то что-то покупал, потом продавал. Все
истории изобиловали какими-то подробностями и из них только и состояли, не
было чего-то главного, на месте которого существовала усталость от времени.
Есть ли вообще это непонятное главное? Или оно заключается в совокупности
множества несущественных событий?
Я люблю видеть своих друзей, но такие встречи мне не по душе. Веет от
них какой-то бестолковщиной и пустотой. Нет в них душевной гармонии, а есть
просто чисто механическое собрание повзрослевших людей из разных мест с
разными мыслями и совершенно независимыми жизнями. Друзья остаются и так
друзьями, а вот однокурсниками мы уже давно не являемся. Объединяют нас
осколки ненужных воспоминаний, а по сути - ничего. Я думаю, такие встречи
надо запретить по всей стране, чтобы люди не тратили попусту время и не
морочили друг другу головы. Да здравствуют друзья!
Ужасный город Москва. Не могу к нему привыкнуть, несмотря на то, что
прожил здесь в общей сложности лет семь. Заканчивая обучение в институте,
мне не терпелось уехать отсюда далеко.
Я не в обиде на этот город, который старался мне понравиться. С ним
меня многое связывает. Помню душевный подъем от выгуливания институток по
улицам ночной Москвы. Помню романтические приключения, которые могут
произойти только в молодости. Здесь много чего у меня произошло впервые. Я
рос здесь. И тем не менее не люблю этот город. Не представляется он мне
цельным природным образованием. Все в нем выдумано: и внешний вид, и
внутреннее содержание, и даже отношения между людьми кажутся неправильными.
Не видно здесь людей: вместо них толпа народа, и я невольно перестаю ощущать
себя здесь как произведение искусства природы. Это очень неправильно, так о
себе думать, и вредно.
Мне как-то совершенно не нужен город, даже маленький. Мир людей стал
состоять из друзей, которые разбросаны по всему свету, и людей вообще. Так я
стал жить. Друзья мои, как маяки для парохода, без них невозможно
сориентироваться, и жизнь превращается в плавание без захода в порты. В
конце концов, и это тоже с нами должно произойти, но напоследок хочется,
чтобы было кому помахать ручкой. С каждым днем я все более ощущаю готовность
совершить такое плавание и нутром чую его очарование. Мне снятся сны про
это. Прелесть, а не сны! Как полеты!
Города рождены нашим страхом перед самим собой. Мы боимся оказаться
одни и поэтому сбиваемся в кучу. Страх движет и руководит нами неумолимо,
причем мы так привыкли к нему, что даже и не замечаем.
Конструкция города ужасна и чудовищна. Он состоит из огромного
количества стен, которыми мы отгораживаемся друг от друга, проявляя свою
природную тягу к уединению. Но не можем с этим полностью согласиться, чтобы
не испугаться, и поэтому уверенно чувствуем себя, когда за стенкой находится
сосед, от которого отгородились и которого не любим. Ведь никто из нас не
любит своих соседей, в лучшем случае мы равнодушны к ним. Мы знать не хотим
соседей, но боимся оказаться без них. Сосед испытывает к нам ответное
чувство, которое тем самым усиливается и как объединяющее свойство
заставляет нас жить по его правилам. Это ужасная зараза.
Я вижу не город, а огромное существо-монстра, которое живет непонятной
для меня самостоятельной жизнью. Легкие чудовища состоят из домов, в которых
мы с вами, как частички воздуха, необходимого ему для дыхания. Дома-легкие
дышат нами каждый день: утром выдох (все пошли на работу), вечером вдох
(вернулись с работы) и т.д. Мы уже не сами по себе - мы часть этого
существа. Не хочу так.
В Иркутск я должен был попасть через Новосибирск, куда хотел заехать
повидать своего старого институтского друга Ваню Ландгрова.
Вся жизнь Вани Ландгрова необычна до чрезвычайности. То, что он до 36
лет ни разу не был женат, тоже можно отнести к выдающимся достижениям. За
это время я не вытерпел и успел жениться аж три раза - толку от этого
никакого. Ваня выглядит очень мудрым по сравнению со мной, потому что не
спешил с этим делом.
Ванина жена, ташкентская уроженка, жила себе на юге и не тужила, пока
не появился Ваня и не начал морочить женщине голову. На фоне узбекской
бедноты Ваня смотрелся завидным женихом. У него тогда было две машины,
квартира в Бердске и кило пчелиного яда, на сборы которого Ваня потратил три
года жизни, пропадая в степях Казахстана. По мировым ценам яд оценивался в
250000$. Невеста воодушевилась перспективой и пошла за Ваню. Молодожены
уехали в Сибирь жить по-новому.
Сказочные замки мечты, построенные до свадьбы, вскоре начали рушиться.
Во время семейной жизни выяснилось, что квартира, в которой жил Ваня, ему не
принадлежит, а является собственностью его друга. И несмотря на то, что жил
он в ней долго и пустил уже корни, выметаться было надо. Молодая жена
загрустила.
Грусть увеличилась еще и оттого, что пчелиный яд никто не хотел
покупать ни за какие деньги.
Грусть достигла предела, когда жена узнала, что Ванины авто гроша
ломаного не стоят. Первая машина марки "Победа", которую Ваня впопыхах
приобрел для удовлетворения возникшего вдруг пристрастия к технике, имела
древнюю историю, и это было ее единственной ценностью. Когда я собрался
обзавестись дешевым транспортным средством, то обратился к Ване с просьбой
продать старинную вещь. Он сказал, что продать, конечно, может за смешную
цену, но покупать не советует. При этом он начал с тоской рассеяно глядеть в
пространство перед собой.
Второе авто было вроде ничего: оно ездило, но ценности все равно не
имело.
Грусть молодой жены Ваня пытался изгнать с помощью рисования
перспективы счастья огромного сибирского размера. Масштабность мысли его не
была замкнута созданием только отдельно взятого семейного рая. Мысли
уносились в далекое прошлое и далекое будущее. В прошлом Ваня видел
поколения семейств, которые, толпясь под одной крышей, имели счастье и
гармонию коллективного житья, сплоченного кровным родством. В перспективе
Ваня видел мрак, если дело пустить на самотек и подвергнуть влиянию
устоявшихся в современном мире порочных привычек к разрушению клановости.
- Так дело не пойдет, - решил Ваня и начал строить воздушные замки и
надувать мыльные пузыри. Сначала строительство носило только умственный
характер, но вскоре мечты начали воплощаться. События напоминали времена
Петра Первого, князя Владимира и господина Горбачева одновременно. Ванины
идеи были настолько могучи, что им не терпелось материализоваться побыстрей.
Под воздействием Ваниных речей все его родственники (мама с папой и
сестра с мужем) попродавали свои отдельные благоустроенные квартиры в центре
города и купили землю у черта на рогах с захудалым строением в виде домика с
тремя малюсенькими комнатушками. Родственники заехали в строение и начали
сообща жить в условиях каменного века. Вскоре после того, как Ванин друг
выставил его из своей квартиры, семейство молодоженов Ландгровых тоже
переехало в это же строение и теперь все уже вместе начали дружно ютиться
под одной крышей. Но это не конец сказки.
На этом же участке Ваня затеял строительство домища циклопических
размеров. К стройке отнесся по-серьезному и заказал специальный проект.
Проектировщики постарались и на свет появилась мечта в виде кучи чертежей.
Жилище состояло из двух прилепленных друг к другу трехэтажных строительных
конструкций, которые могуче выглядели не только над землей, но также
вгрызались в почву огромными подземельями, где планировались гаражи,
мастерские, бани с бассейнами и еще Бог весть что.
Ваня закончил физтех и поэтому мыслил очень нестандартно. Это
проявилось в том, что дом он хотел слепить из опилок. А чтобы опилки не
разлетелись по ветру, он сжалился и решил добавить в них немного цемента для
надежности. Получалась масса, напоминающая коровьи кизяки.
Не мог сибиряк Ваня упереться в мелкомасштабность родового
домостроения. Душа его рвалась на просторы капитализма и требовала мощи
деяний. Окрыленный удивительными свойствами опилок, смешанных с цементом, он
затеял организацию производства строительных изделий из прогрессивного
материала. Но сибиряки не поддавались на Ванины агитации покупать для своего
же блага изделия из опилкобетона и не хотели рисковать жизнью, пытаясь
оградить свои тела от ненастий и стужи с помощью новшества. Производство
лопнуло, а вместе с ним и надежды на продолжение материализации воздушных
замков. Ванина молодая жена загрустила основательно и начала часто
вспоминать Ташкент.
В это время семейство Ландгровых ютилось на летней кухне нового
родового имения. Ванину жену, ташкентскую уроженку, от зимней стужи спасали
мысли о солнечной далекой родине. Жена рвалась на юг. С целью сохранения
семьи Ваня ее никуда не пускал. Жена покорилась и страдала от северного
климата и бытовых тягот с тоской во взгляде. Правда, сейчас жизнь у Вани
начала потихоньку налаживаться. Он пристроился в большой фирме возглавлять
маленький филиал.
О Ване можно рассказывать ужасно много и страшно интересно. Обо всем,
конечно, мне не написать, и, по идее, я должен с Ваниной темой притормозить,
но никак не могу остановиться. Люблю я этого человека всей душой.
В 1987 году Ваня бросил заниматься наукой. Потянуло его на волю, и он
заделался пчеловодом. Пчеловодство в чистом виде не признавал, а занимался
только добычей пчелиного яда. Весной он садился в свою "Ниву" и уезжал на
промысел в Казахстанские степи. Так продолжалось несколько лет, пока до
него, наконец, не дошло, что пчелиный яд никому не нужен.
Проветривать мозги на степном ветру Ване надоело, и он решил зажить
жизнью писателя-отшельника. На волю рвались неудовлетворенные творческие
позывы научного работника. Ваня решил посвятить жизнь человечеству и
осчастливить его литературным творчеством, сообщив при этом народу много
чего интересного, познавательного и поучительного. Подход ученого-физика к
литературе был основательным и говорил о великой решимости достичь
заоблачных высот. Подготовку к своему писательскому будущему он начал с
изучения грамматики и положил на это год жизни. Изучив предмет, Ваня взялся
