что наездился под завязку. Езда как часть путешествия доставляла радость, но
дальше уже начиналось бы просто издевательство над организмом. Шесть дней
вполне достаточно: меньше может не хватить для осознания обширности
поверхности планеты. А сейчас я верю, что Земля круглая лишь только потому,
что перевел маленькую стрелку часов на пять делений вперед.
Мелькание природы за окном не воспринималось уже как реальность, а
начало казаться вымыслом, как телевизионное изображение. Сознание требовало
восприятия конкретных объектов, чтобы сделать их привычными и запомнить. Я
не мог удовлетворить сознание сразу и просил его потерпеть: осталось совсем
чуть-чуть. Проехали станции с загадочными названиями: Залари, Кутулик,
Тельма. Миновали менее загадочные - Ангарск и другие. Пошел в тамбур, чтобы
стоя выглядывать Иркутск на горизонте, пытаясь проникнуться торжественностью
момента встречи с конечной остановкой.
Встреча состоялась в суете - выгружаться пришлось самостоятельно.
Сформировал кучу из вещей, встал рядом и начал обозревать окрестности,
которые ничего особенного из себя не представляли: вокзал был как вокзал,
перрон тоже был как перрон, асфальтированный. Иркутянин и байкальский
серфингист Валерий Николаевич Горшков отсутствовал. Я поделил расстояние,
которое осталось до Байкала, 80 км, на то расстояние, которое преодолел,
5000км, получилось очень мало - 0.016. И я успокоился.
Долго ждать не пришлось. Со стороны вокзала на меня надвигались мужики.
Их было двое. Мне стало неловко от того, что я один и совершенно им не
знакомый, но это ненужное чувство вскоре покинуло меня. Загрузились в
"Жигули" и поехали. Машина принадлежала Турчанинову Глебу. На визитке он
обозначается как официальный представитель Производственно-коммерческого
предприятия "Фан Спорт".
В окне авто мелькал город Иркутск. Экскурсоводы из иркутян оказались
никудышние - о своем городе и пару слов толком не сказали, вероятно, считая,
что примелькавшийся им за годы жизни здесь пейзаж ничего из себя интересного
не представляет. Но я был путешественником, и поэтому мне было интересно
все. Конечно, не абсолютно все, как это было интересно моему другу Ване
Ландгрову, когда он приехал ко мне в гости в Крым. С удивительной
дотошностью начинающего краеведа он интересовался буквально всем, что
попадалось ему на глаза. Когда на глаза попался Симферопольский
железнодорожный вокзал, его вдруг заинтересовало, в каком году он был
построен. Какого нормального человека, кроме путешественника-зануды может
интересовать дата постройки ж/д вокзала? Но такие подробности меня не
интересовали, потому что у меня плохая память на даты и в последнее время я
перестал воспринимать мир как энциклопедию. Исторические точности имеют
смысл, если в событии есть духовное содержание, все остальные летописные
факты похожи на бухгалтерский отчет за истекший период. Историю событий,
которые произошли, как просто физические усилия, нужно представить в виде
таблицы и сложить в архив. Не нужна душе история физических усилий, потому
что нет смысла в этих усилиях, и от увеличения их количества он не появится.
Иркутск, в отличие от Новосибирска, своим внешним видом создавал
радостный фантом в душе. Чувствуется, что во время строительства города люди
о чем-то задумывались, о хорошем. Свидетельство тому наличие центра и места
для променада. Есть в городе где погулять и при надобности поводить даму, и
покормить ее чем-нибудь несущественным и вредным, вроде мороженого. Но
пользы от этого больше, чем вреда потому что дама будет рада праздничной
процедуре еды деликатеса. От этого она станет больше любить кавалера и на
земле счастья прибавится.
Единственное, на что обратили мое внимание Валера и Глеб, так это на
памятники старинного сибирского зодчества.
- Во!, - сказал Глеб и показал пальцем на памятник. Я увидел
почерневшую деревянную избу без хитростей в архитектуре. Смотрю на
достопримечательность, и никак не могу уловить тайный смысл памятника.
Ничего, кроме защиты от ненастья, изба не обозначала. Просто состояла из
деревянных стен и крыши. Какую такую изюминку спрятали в примитивном
строении зодчие с помощью топора, ума не приложу?! И как эту изюминку чуют
сибиряки - для меня тоже загадка. Или просто им нечего больше назвать
памятником, а любить историю хочется, чтобы не чувствовать себя без роду без
племени?
Сибиряки-патриоты собиратели старины! Не принимайте мои рассуждения
близко к сердцу. Я и грандиозные европейские памятники архитектуры в грош не
ставлю из-за их душевной ненадобности. Милее сердцу мне изба сибирская, вот
как эта в окне, но не как памятник, а просто так, потому что памятник - это
глупость.
Два года назад я съездил в Стамбуле по коммерческой нужде. Наплевав на
необходимость носиться как угорелый по городу, забрел в исторический музей и
просидел целый день у саркофага с фараоновской мумией. Саркофаг доставили в
Стамбул из Египта турецкие археологи в прошлом веке. Посетителей не было. Я
сидел один вместе с тысячелетней мумией в полумраке мраморного зала и
пытался понять, зачем фараона вынули из пирамиды и принесли в музей. Какие
чувства я должен испытывать, глядя на мумию: восторг и радость или грусть и
печаль? Или засушенный фараон должен помочь мне ощутить свою причастность к
чему-то великому, к тому, что было раньше и никак до сих пор не закончится?
Что во мне должно произойти такого особенного, ради чего надо было
раскурочить гробницу и увезти мумию? С таким же успехом можно было играть
головой фараона в футбол лишь только потому, что она круглая. Это не история
и не уважение к ней - это мракобесие какое-то. Мне стало жаль фараона и
совестно за современников.
Люди вложили свой труд и душу в создание монумента, которому придали
значение идола или божества. Только в этом его смысл и история. Прошли века,
и появились исследователи, которые пытаются докопаться до истины в
буквальном смысле и никак не унимаются в своих стараниях. Ребята эти похожи
на тех искателей, которые с помощью вскрытия человеческого тела пытаются
обнаружить его душу. Ясно как день: вещь она только тогда имеет свое
содержание, когда воспринимается целиком. Глупо воспринимать книгу по
отдельным страницам и свою любимую женщину по частям.
Возьмите любимую женщину, разденьте ее и положите свою голову ей на
живот, обнимая бедра, или что больше нравится. Вам представляются прелести
счастья обладания и экстаза. В голове начинает строиться целый сказочный
замок на эту тему. Вы строите и строите его, пока пирамида не достигнет
неустойчивости и не рухнет, превратившись в прекрасный миг. И снова вы на
исходных позициях, как будто ничего не было. Прелесть происшедшего
нематериальна и поэтому сказочна.
Сдалась мне эта изба-памятник, если я не могу войти в нее и попить чаю
с гостеприимными хозяевами, и порадоваться вместе жизни и сделать мир чуть
лучше от совместного добра. К черту все памятники - неочеловеченные вещи,
похожие на скорлупу от выеденного яйца!
Еще хуже бывает, когда памятники используются для гордости, а именно
для этого они, в основном, используются, для гордости, а не для любви. Это
очень плохо, потому что с помощью гордости нельзя увидеть мир дальше кончика
своего носа.
Пришло время, и я понял, что мир - это воздушные замки. Все самое
прекрасное в жизни - и есть воздушный замок. Из него не сделать памятник.
Наконец, мы приехали и высадились у входа в подвал, где располагался
клуб иркутских серфингистов "Байкал серф". Из подвала высыпали юные и не
очень члены клуба и помогли перетащить вещи.
Оказавшись внутри подвала, я сразу вспомнил детство, когда мы, пацаны,
болели подвальной лихорадкой: мы занимались исследованием подвалов домов и
оборудовали там себе из разного хлама гнезда, где собирались и чувствовали
себя в уюте и безопасности. Подвал Валеры Горшкова очень смахивал по своему
внутреннему содержанию и впечатлению на подвальные гнезда моего детства,
только здесь все было оборудовано по-взрослому и, как на пароходе: были даже
свои кают-компания и камбуз.
На клубных складах царил душевный хаос из спортивного инвентаря. Доски
виндсерфинга разных моделей напоминали сушеные китовые плавники и навевали
тоску по тем далеким и теплым местам, где они были изобретены. Сам же
виндсерфинг в здешних северных условиях смотрится, как валенки в
экваториальной Африке. Но Валера так не думает, он давно, похоже, перестал
удивляться такой экзотике и жил с ней по привычке спокойно, как будто народ
гонял по Байкалу на серфе еще со времен Ермака. Мне бы такая идея и в голову
не пришла, а Валере пришла и оказалась заразительной. Иркутяне - народ
горячий и падкий на экзотику. Число поклонников виндсерфинга стремительно
растет, так что того и гляди Иркутск превратится в новую мировую столицу
удивительного спорта.
Байкальский виндсерфингист Валера Горшков - историческая личность,
потому что совершил подвиг: впервые переплыл Байкал поперек на доске с
парусом, преодолев 70 км. воды.
Я поселился в кают-компании на полу, рядом с клубным сторожем Сережей
Арбатским. Сережа сторожил клуб, потому что жилья своего не имел. Сначала
Валера платил ему деньги, а потом перестал. Сережа и так приходил сторожить:
деваться ему было некуда. Сережа молод, ему, наверное, 25, работает где-то
по компьютерной части и между прочим. Жизнь его здесь похожа на вольную
жизнь ковбоя дикого американского Запада. С Сережей Арбатским мы проводили
вечера за разговорами про Байкал.
Мне надо было пожить в Иркутске несколько дней для того, чтобы
запастись продуктами в дальнюю дорогу и достать некоторые мелочи, которые
могли бы пригодиться .
Глеб, любезнейший человек, повез меня на оптовый продовольственный
рынок, где было все необходимое и по приемлемым ценам. Во время плавания
продукты закупать негде: кругом будет глушь.
Глеб позвал меня к себе в гости на ужин и пригласил своего отца,
который за 30 лет объездил все байкальское побережье. Папа Глеба, старый
таежный волк, выглядел, как герой романов Джека Лондона. Роста был
исполинского и широк костью, взгляд спокойный и проницательный. Во всем
облике отражался дух просторов дикой байкальской природы. По сравнению с ним
я смотрелся туристом-матрасником. Стол накрыли от всей сибирской души. Я
сидел напротив папы Глеба и пронизывался его оценивающим взглядом. Что
такого во мне можно было разглядеть во время еды?! Но он смотрел на меня
по-хорошему , потому что мужик, чувствовалось, душевный и от силы добрый.
Примерял он мой вид и на предмет того, смогу ли сделать то, что задумал, или
скорей всего сгину по пути от непредвиденных обстоятельств. Вид у меня
обычный , если не принимать во внимание бороды, но поскольку мы в Сибири, то
и борода - обычная вещь. Так что ничего из себя особенного не представлял.
Я узнал об опасностях, которые меня подстерегают. Трудно выделить
главную.
Клещ распространяет одну из самых опасных для человека инфекций -
энцефалит. Понятие энцефалит объединяет множество болезней, которые
характеризуются воспалением головного мозга. У заразы несколько форм:
клещевой, комариный, гриппозный, энтеровирусный и пр. В зависимости от формы
и тяжести заболевания можно либо остаться инвалидом, либо сыграть в ящик. Я
позвонил в местную санэпидемстанцию, и там меня не утешили: местный клещевой
энцефалит - самый скверный, клеща в здешних лесах много и опасность
