- Ищи, - услышал он едва уловимый, но очень знакомый голос.
Денис осмотрелся - в склепе он по-прежнему был один.
- Ищи, - повторил голос, и Денису показалось, что исходит он от
изображения Лоры, сидящей в кресле в ослепительно белом платье.
Денис подошёл, тронул ладонью поверхность стены - то же, что и
везде. Только глаза её казались живыми.
- Ты можешь говорить? - спросил он.
Ответа не последовало. Горин вновь пошёл вдоль стены, пристально
всматриваясь в каждое изображение: мост в пустыне - не то, флигель в
саду - не то, улица маленького городка, усаженная тополями и
каштанами, - нет, это из детства, вот ещё одна знакомая улица, зима,
снег, прохожие. Горин, всматриваясь, надавливет руками на стену, она
неожиданно прогибается и вдруг прорывается. Денис падает вперёд,
ощущая холод под ладонями, и быстро поднимается. Да, это он на своей
улице, только почему-то одет по-домашнему, да ещё и в тапочках. А в
чём он был там? Вряд ли в них - давно потерял бы.
- Скользко здесь, - сказала старушка, торговавшая на лавочке
сигаретами. - Вы уже седьмой падаете.
Горин снова осмотрелся, всё ещё не веря в своё возвращение, и
вздрогнул, увидев над головой крылатый женский силуэт. Ах, нет! Это
всего лишь скульптура, изображающая богиню Аврору сидящей на шаре на
высоком постаменте, сделанном в виде античной колонны. Писатель
ощутил, что начинает мёрзнуть и, сначала ускоренным шагом, а затем
трусцой, направился к своему дому.
Дверь, конечно же, была закрыта на замок. "Придётся её сломать", -
подумал Горин и, сам не зная для чего, нажал на кнопку звонка. В
кватрире послышались шаги. "Юлия!" - мелькнуло в голове у Дениса. -
Ведь у неё остался ключ".
Щёлкнул замок, дверь медленно отворилась, и за ней показался...
- Доктор Нигиль! - растерянно воскликнул писатель.
- Входи. Чего кричишь на весь подъезд, - невозмутимо отозвался
специалист по сновидениям.
- О Господи! Лучше бы мне пришлось ломать дверь.
- Не надо на меня обижаться, - доктор посторонился, пропуская
Дениса, - я сделал для тебя всё, что мог. По крайней мере, больше, чем
хотел. Кстати, где ты нашёл другой выход? А, впрочем, это уже не
важно.
Уже в комнате, слегка отогревшись и отдышавшись после бега, Горин
вдруг заметил, как осунулось лицо Нигиля. Оно стало очень бледным,
вокруг глаз образовались тёмные впадины.
- Ну вот и всё, - криво усмехнувшись, сказал доктор.
- Что - всё?
- Я ухожу. Навсегда. Знаю, сейчас ты снова задашь свой дурацкий
вопрос "Но почему?!" - Нигиль передразнил, ибразив наивное выражение
лица. - Да потому что я - невидимая часть тебя. В какой-то момент меня
стало слишком много, и нам стало тесновато вдвоём. Поэтому кто-то один
должен был уйти. Честно говоря, я сначала думал, что это будешь ты. Но
ты как-то выкрутился.
Только теперь Горин понял, кого так наприятно напоминал ему Нигиль
- его самого. Но как-то карикатурно, как иронично выполненный рисунок
с натуры.
- И что теперь? - полюбопытствовал писатель.
- Ничего. Ты будешь жить в ладу с собой.
- А смогу ли я писать, будучи в ладу с собой?
- Сможешь. Но произведения твои будут совсем иными. Ты уже не
сможешь писать тех фантасмагорий, в которых легко угадывалось
выражение твоих гипертрофированных подсознательных переживаний.
- И рядом со мной больше не будет тебя?
- А я тебе не нужен, - хитро и как-то неприятно улыбнулся доктор.
- Я такой добрый, потому что проиграл. Но если я когда-нибудь вернусь,
то ты уже не выберешься.
- Они действительно существуют?
Нигиль ухмыльнулся и стал бледнеть, делаясь прозрачным.
- Эй, подожди! Ты что, унесёшь с собой всё, что там было, и я
всего этого уже не увижу? Ни в одном сне?
- А что? Есть проблема?
- Оставь мне её.
- Кого?
- Ну Лору.
- Ах, Лору! Да не нужна она тебе точно так же, как и я! Учти, она
совсем не такая, какой ты её себе представляешь, потому что ты и сам
уже не тот. Нет, честное слово, сейчас она больше подходит мне, чем
тебе.
- Да иди ты!.. - Горин запустил в доктора попавшейся под руки
небольшой диванной подушечкой, обшитой по периметру разноцветными
лентами.
Доктор поймал её на лету.
- А я уже и так не здесь, - сказал он и исчез вместе с подушечкой.
Впрочем, через пару секунд его неустойчивое изображение снова
возникло между стеной и спинкой дивана.
- Ладно, оставляю, - сказало оно. - Только, прошу тебя, выбрось из
головы всякую чепуху и будь реалистом.
После этого Нигиль действительно исчез навсегда. Спустя некоторое
время писатель Денис Горин окончательно вышел из своего трансового
состояния, взбодрился, посвежел, приобрёл присущий ему некогда лёгкий
румянец, примирился с Юлией и зажил обычной земной жизнью. А доктора
Нигиля и свои путешествия во снах он с удовольствием считал бы
болезненным бредом.
Если бы нашёл подушечку с лентами.
Дмитрий СЕРГЕЕВ
ТОЧКА ВОЗВРАТА
I
Евгений сосредоточенно накладывал мазок за мазком, проявляя на
полотне изображение угрюмого длинноволосого человека, стоящего на фоне
толпы, сгрудившейся под черно-красным флагом. На дальнем плане зыбко
прорисовывался знакомый силуэт собора.
В большом зале, оборудованном под мастерскую художника, царила
тишина. С утра Охрин, задрапировав беспорядочно расставленные по
помещению мольберты, решил, наконец, изменить довлевшей над ним
тематике и дописать некогда начатую, а затем надолго брошенную
картину. Работа пошла, но Евгений знал, что к вечеру все может
вернуться на свои места, и картина вновь останется незавершенной, а
потому торопился и изо всех сил старался не отвлекаться.
Антон Светлый, местный поэт, пришел как всегда без предупреждения.
Но Евгений был рад ему, тем более, что Светлый не требовал к себе
особого внимания и не обижался, если Евгений в его присутствии
продолжал работать. Антон лишь на несколько секунд приблизился к
полотну и как бы между делом осведомился:
- Это кто ж такие?
- Анархисты у Казанского, - не отрываясь от работы, ответил
Евгений. Он оставил центральную фигуру картины до ухода Антона и
переключился на доработку антуража. - Я их набросал во время последней
поездки в Петербург, но до сих пор не могу закончить.
- Сочувствуешь анархистам? - удивился Светлый.
- Совсем не обязательно. Мне вообще интересны люди. Посмотри,
какая фактура лица, какое выражение!
- А я уж думал, ты теперь пишешь исключительно на одну тематику, и
все остальное тебя просто не интересует.
- Только не начинай меня снова воспитывать. Мы с тобой это уже
проходили.
Возникла продолжительная пауза.
- Знаешь, - переводя разговор на другую тему, снова заговорил
Светлый. - С тех пор, как у нас все перевернулось, мне периодически
снится гражданская война. И, представь себе, в этих снах я всякий раз
воюю за красных. Проснусь, думаю: почему? Все равно лет через
восемьдесят их идеи потерпят крах, революция и все, что с ней связано,
будет осуждено, народ станет голосовать за белых. Потом снова усну -
тот же сон, и я снова воюю за красных. Из пулемета по белым строчу,
строчу... Не знаешь, почему это?
- Революционные гены, наверное, покоя не дают, - продолжая
работать кистью, ответил художник.
- Нет, серьезно.
- Не знаю, - Евгений положил крупный мазок и понял, что ошибся. -
Слушай, отстань от меня со своими красными, белыми. Тебе думать больше
не о чем?
- Ну вот ты на моем месте за кого воевал бы?
Евгений снова неточно положил мазок, смазав деталь на полотне.
Лицо его нервно передернулось, и он изо всей силы запустил кистью в
дальний угол комнаты. Кисть ударилась о стену и отскочила, оставив на
ней яркий багровый след.
- Ты можешь две минуты помолчать, в конце концов?! Чего ты ко мне
пристал со своей гражданской войной?!
- Ладно, не злись. По-моему, твое затворничество тебе не на
пользу. Нервным ты стал в последнее время, совсем издерганным. Сделал
из себя мученика! - Светлый и сам вдруг разозлился. - Признайся, что
ты сознательно истязаешь себя и, может, даже упиваешься этим, находишь
в этом источник вдохновения, оправдания для самого себя... - Антон
осекся, встретившись взглядом с Евгением.
- Ладно, - сказал тот. - Замнем, а то поссоримся. Почитай лучше
что-нибудь из твоих новых стихов.
- Ты действительно хочешь послушать?
- Почему бы и нет?
Антон встал, сосредотачиваясь, прошелся по комнате, остановился у
окна и, глядя во двор, стал читать:
И ночь прожить - не поле перейти,
Когда враждебна каждая песчинка
И целый мир с отвратною начинкой,
А мысль подла - она уже в пути...
Читая, Антон наблюдал, как за окном, в песочнице, играли дети, и
девочка с рыжими, связанными синей лентой волосами, пыталась строить
какое-то сооружение, но песок всякий раз предательски осыпался.
... И вот ты камнем падаешь с моста
Под поезд в точно выбранное время.
Зачем душе твоей такое бремя?
Закрой глаза и досчитай до ста...
Девочка за окном снова терпеливо возводила домик и уже дошла до
крыши, но крыша вдруг обрушилась, увлекая за собой стены.
... И не ходи под утро в синем платье
Туда, где слышен гул и льется свет,
Ну кто поймет, что это не расплата
За те грехи, которых просто нет?
Наконец терпенье девочки лопнуло, и она сердито ударила совком по
неподатливому строению, почти сравняв его с землей.
... Часы стучат. Становится виднее,
Но так тревожно, будто неспроста,
На стуле платье новое синеет...
Закрой глаза и досчитай до ста!
Художник слушал внимательно, слегка сощурив глаза.
- Ну как? - спросил Антон, сделав выжидательную паузу.
- Честно?
- Разумеется.
- Так себе. Только я не понимаю, зачем тебе понадобилось
эксплуатировать эту тему и почему сейчас ты выбрал именно это
стихотворение. Ты хочешь меня задеть как-то, о чем-то мне напомнить? -
в голосе Евгения появились задиристые нотки.
- Ну что ж, если ты сознательно идешь на откровенный разговор, я
отвечу тебе, - принял вызов Светлый. - Ты сам зациклился на этой теме.
Тебя никто и ничто больше не волнует. Эти твои анархисты - просто
блеф. Ты всегда пишешь одно и то же. Я это знаю наверняка.
- Ну-ну, - в глазах художника появился недобрый блеск.
- Вот! - Антон сорвал драпировку с ближайшего мольберта.
На полотне показалось лицо молодой женщины с большими, широко
раскрытыми глазами, в окружении зыбких разноцветных огней на фоне
расплывчатых, словно набегающих рельсов и шпал.
- Вот! - крикнул Антон, переходя к следующей картине и сдергивая с
нее покрывало.
На картине была та же женщина. Она, упершись ладонями в сплошную
каменную стену, как-то испуганно смотрела с полотна.
- Вот! - снова крикнул Антон, проходя дальше.
- Остановись! - скомандовал Евгений предупреждающим тоном.
Светлый остановился, но не замолчал.
- Ты зациклился, и потому не можешь нормально жить и работать.
Когда ты последний раз выставлял свои картины? И сам, наверное, уже не
помнишь. Все это потому, что она погибла. А погибла она потому, что ты
ей ничего не объяснил. Она так и ушла, считая тебя негодяем. Не смотри
на меня так. Я говорю это не потому, что решил тебе досадить, а
потому, что хочу тебе помочь. И тебе сразу станет легче.
- Не понял. Вернись на две фразы назад, - Евгений пытался надеть
на лицо циничную маску.
- Я повторю: ты должен увидеть ее и все объяснить.
- Приехали, - Евгений медленно опустился в кресло.
