присмотрит за моей квартирой?
- Я присмотрю, но дай слово, что ты не пойдешь к себе хотя бы
неделю. А вещи мы тебе купим. Ну что тебе стоит? Пообещай мне.
- Ну, хорошо, хорошо. Я обещаю, хотя и не понимаю, зачем это. Ты
что, решил держать меня взаперти?
- Не взаперти, а в уединении. Как там у Бродского:
Мы будем жить с тобой на берегу,
Отгородившись высоченной дамбой...
- Нет, я тебя не узнаю. Так что все-таки произошло?
Вместо ответа он взял ее за руки и притянул к себе.
Проснувшись утром следующего дня, Евгений застал Инну у своих
полотен.
- Извини, что я смотрю без разрешения, - несколько смутилась она.
- Не дождалась, пока ты проснешься.
- И что ты скажешь на это?
- Здорово! Приятно, что здесь так много меня. Но почему все так
мрачно и даже трагично? И что это за рельсы - здесь и вот здесь?
- Так, символика. Это те самые пути господни, что так
неисповедимы.
Пока Евгений готовил завтрак, она смотрела телевизор.
- Что новенького слышно? - спросил Евгений.
- Какие-то партизаны взорвали мост и теперь не хотят сдаваться, -
сказала Инна и очень внимательно посмотрела на Евгения. - И еще
говорят, что они кого-то повесили...
- Не бери в голову. Сейчас много всяких террористов и бандитов
развелось, если из-за всех переживать...
Он на минуту задумался и вдруг, словно разговаривая с самим собой,
сказал:
- Интересно, если бы наши войска времен Великой Отечественной
каким-то чудом смогли переместиться в наше время, кто победил бы - те
наши или эти? Отцы или дети?
- Не знаю, - растерянно ответила Инна. - Я во всем этом как-то не
разбираюсь.
- И слава Богу, - улыбнулся Евгений. - Все это такая чушь!
Звонок в дверь заставил художника насторожиться. Едва он открыл,
как в квартиру, - по привычке, словно к себе домой, - ворвался
Светлый. Евгений даже не успел загородить ему дорогу.
- Ну что, скажешь спасибо или будешь выговаривать? - живо
полюбопытствовал он.
Евгений судорожно искал причину, чтобы выпроводить приятеля, но
она, как назло, не находилась. Тогда он решил сначала просто вытащить
его из квартиры в коридор, и не успел.
Инна вышла на знакомый голос. Она очень обрадывалась приходу
Антона. Поэт застыл с вытаращенными глазами и побледнел.
- Евгений, почему ты его не пригласишь? Вы что, так и будете
беседовать в прихожей? - спросила она, смеясь.
Евгений отошел от Антона и из-за спины Инны стал делать ему знаки,
призывая приятеля, во-первых, молчать, а во-вторых, выйти.
- Я, это... - наконец обрел дар речи Светлый. - Мне срочно надо.
Он почти выскочил из квартиры.
- Странно, - удивилась Инна. - Никогда его таким не видела. У него
какие-то неприятности?
- Сейчас выясню, - нашелся Евгений, выходя вслед за Светлым.
Антон стоял у входа в подъезд, словно точно знал, что Евгений
выйдет.
- Ну что тебе сказать, - начал Охрин и вдруг разозлился из-за
необходимости давать длинное и нелепое объяснение. - Короче, этот твой
экстрасенс может не только отправить человека в прошлое, но и забрать
кого-нибудь оттуда. Все!
Охрин испытал чувство облегчения, одним махом покончив с
разъяснениями.
- Я думал, это какая-нибудь мистификация или галлюцинация, - тихо
сказал Антон. - Но, если это действительно так, а это, похоже, именно
так, то в какую историю я тебя втравил!
- В какую историю?! Ты даже не представляешь, как я благодарен
тебе. Ты когда-нибудь слышал, чтобы я был кому-нибудь за что-нибудь
благодарен? Это просто чудо! Это такой поворот!..
- Постой, но если все настолько реально, что можно не только
отправлять людей в прошлое, но и кого-то забирать оттуда, то это
просто ужас! Представляешь, какие могут быть последствия для всего
нашего общества, для человечества вообще?
- Ах, оставь! Разберутся как-нибудь. И вообще: чему быть - того не
миновать. Не будь занудой. Ты же поэт!
- Но если ты не будешь об этом думать, я не буду, он не будет, -
тут Антон неожиданно ткнул пальцем в сторону вышедшего из подъезда
гражданина, заставив его опасливо покоситься на собеседников, - то кто
будет это делать? Кто?
- Желающие найдутся, не переживай. Вон их сколько, снующих,
мельтешащих, лезущих друг другу на голову! Телевизор включишь: какие
лица! Какие речи!
- Не заводись. Скажи лучше, что теперь делать будешь.
- Что делать? Любить буду! Писать буду! Жить буду!
- Все это хорошо, но, помнится, мы мечтали жить не только в кругу
своих мелких личных интересов.
- Искусство и любовь - вот все, ради чего стоит жить на этом
свете. Все остальное - стойло и пойло.
- Она все знает? - спросил Светлый, оставив попытки в чем-то
переубедить своего оппонента.
Евгений отрицательно покачал головой.
- Вот! - предупреждающим тоном сказал Антон.
- Да не переживай ты! Все образуется.
- Как-то неубедительно прозвучало.
- Не придирайся. И не обижайся. Заходи через пару дней - увидишь:
все образуется.
Поэт понял, что разговор окончен. Евгений направился в подъезд.
- Стой! - крикнул Светлый. - А эти странные партизаны, которые
мост...
Художник, не дослушав вопроса, утвердительно кивнул головой и
удалился, оставив Антона стоять с открытым ртом.
V
- Ты проводишь меня? Я хочу пойти к маме на могилу. Надеюсь, это
можно? - спросила Инна в тот же день.
- Да, конечно. Но, может быть, лучше завтра? Я думал, мы сегодня
побудем вдвоем.
- Я хотела бы сегодня, - заупрямилась Инна. - Если ты не можешь, я
пойду одна.
- Нет-нет, я пойду с тобой. К тому же, мы хотели купить тебе
кое-что из вещей. Вот и зайдем на обратном пути. Мне кажется, тебе
пойдет оранжевое платье.
- Я хочу синее.
- Может, лучше зеленое?
- Тебе что, не нравится синий цвет?
Евгений неопределенно пожал плечами.
- Как, тебе не нравятся мои синие глаза? - нарочито сердитым тоном
спросила она.
- Синие глаза нравятся, а синее платье - не очень. Впрочем, если
ты очень хочешь...
На кладбище было тихо и пусто. Пахло прелой листвой. Могила ее
мамы неожиданно оказалась в довольно запущенном состоянии. Евгений не
отходил от Инны ни на шаг. Часто ему приходилось буквально закрывать
собой то, что находилось совсем близко и чего ей видеть было нельзя.
- Ты можешь пройтись, - попросила Инна. - Я минут пять посижу
одна.
Евгений отошел, стараясь по-прежнему закрывать собой страшный
объект.
- Сколько заброшенных могил! - сказал старик в видавшей виды рясе,
похожий на старинного пустынника. И сколько зла развелось, алчности,
никто ни о чем не думает наперед. А ведь сказано у пророка: "Горе тем,
которые постановляют несправедливые законы и пишут жестокие решения,
чтобы устранить бедных от правосудия и похитить права у малосильных из
народа моего, чтобы вдов сделать добычею своею и ограбить сирот. И что
вы будете делать в день посещения, когда придет гибель издалека? К
кому прибегнете за помощью? И где оставите богатство ваше?"
- Вы монах, что ли? - полюбопытствовал Евгений.
- Старец я, и удивляюсь всему увиденному здесь.
- Здесь, как везде. А решают в столице, дедушка.
- Да-а. И сказано у пророка: "Как сделалась блудницею верная
столица, исполненная правосудия! Правда обитала в ней, а теперь -
убийцы. Серебро твое было изгарью, вино твое испорчено водою, князья
твои законопреступники и сообщники воров..."
- Издалека идете?
- Ох, издалека. И дал мне Господь узреть грядущее...
Что-то проговаривая, старик скрылся среди деревьев.
- Позвольте, что вы сказали насчет грядущего? - Евгений устремился
за ним, но монах словно сквозь землю провалился.
Тут художник спохватился и бросился обратно. Инны у могилы ее
матери не было. Да, она была там, куда он не должен был ее допустить.
- Что это такое? - женщина дрожала, как от холода. - Ты знаешь,
да?
- Пойдем отсюда, это просто случайное совпадение, - Евгений
постарался сохранить спокойный, непринужденный вид.
- О чем ты говоришь? Ведь это же моя фотография - посмотри!
- Ну, может, это какая-то глупая шутка, - начал теряться художник.
- Какая шутка? Кто может так шутить? Кому это надо? - говорила
она, жалобно всхлипывая. - Я же чувствую: что-то не так. Только не
пойму, что. Ну скажи, не лги мне.
Она медленно села на лавку у своей могилы и заплакала навзрыд. Он
опустился рядом, уткнулся лицом в ее колени и закрыл глаза. На него
нашло какое-то оцепенение. Ему вдруг стало казаться, что это он умер и
его закопали здесь, под этой плитой, а она всегда была жива и сейчас
пришла к нему на могилу.
- Пойдем домой, - наконец сказал он после бесконечно долго
длившейся паузы.
- Ты мне не скажешь?
- Скажу. Пойдем домой.
Инна достала из сумки платок и зеркальце, стала вытирать лицо.
- Я боюсь, - вдруг сказала она.
- Чего?
- Не знаю. Но я очень боюсь. Я хочу, чтобы мы пошли ко мне.
- Зачем?
- Не знаю. Но я тебя очень прошу.
- Хорошо, но мы же хотели зайти в магазин.
- Нет, не сейчас.
Ему все же удалось затащить Инну в магазин, затем в другой,
третий. И она выбрала себе ярко-синее платье. Потом он сказал, что уже
поздно, что он устал, да и она, судя по всему, - тоже, и что завтра
они непременно пойдут к ней. И завтра же он расскажет ей о нелепой
случайности, из-за которой ее посчитала погибшей. Потом они сидели у
Евгения, и он старался всячески ее утешить, отвлечь от тяжелых мыслей.
Когда он очередной раз взял женщину за плечи, она вдруг отстранилась:
- Подожди.
- Никак не можешь отойти от пережитого потрясения?
- Дело не в этом, - она отрицательно покачала головой. - Вернее,
не только в этом.
- В чем же еще? - Евгения начало одолевать смутное, но ужасное
предчувствие.
- Со мною что-то происходит.
- Я понимаю, тебе трудно. Ты расстроилась, не знаешь некоторых
обстоятельств, тебя это тревожит, угнетает.
- Не только это.
- Ну что еще? Что?
- Что-то происходит с моим телом - оно как-то немеет, будто
отмирает. Такое чувство, что я еще здесь и в то же время - уже не
здесь.
Евгений посмотрел в ее неподвижные, затуманенные глаза и ощутил
чувство ужаса, от которого похолодело внутри.
- Так что? - гипнотизирующим голосом спросила женщина, глядя в его
лицо остекленевшими глазами. - Может быть, ты теперь скажешь мне?
Художник понял, что попался - не надо было так откровенно
пугаться.
- Это усталость. Ты перенервничала, вот тебе и нездоровится. Я
вызову врача, он пропишет лекарства. А пока тебе надо принять горячую
ванну. Сразу станет легче. Вот увидишь. Сейчас...
Он заметался по квартире, засуетился, не зная, что делать сначала
- вызвать врача или готовить ванну. Наконец он заскочил в ванную,
открыл краны, стал регулировать температуру воды.
Когда Евгений вышел из ванной, в комнате было пусто. Разум,
кажется, отказал ему. Ничего не соображая, он метался по квартире,
заглядывая всюду, где может поместиться взрослый человек, а затем и
туда, где не поместится даже ребенок. Наконец эта горячка у него
прошла.
- Этого не может быть, - шагая взад-вперед по комнате и часто
жестикулируя руками, заговорил он. Это мы - те, кто перемещается
отсюда, возвращаемся. Потому что так задумано. А они - те, кто
находится там, могут переместиться только с нашей помощью, когда мы
возвращаемся. Перемещение снова туда без этих препаратов, рамочек с
шариком никем не предусмотрено и потому невозможно. Тогда где же...
Он растерянно развел руками и вдруг схватился за голову. Затем
